— И сегодня, если ты решил быть щедрым до конца, разреши мне спать в твоей постели, — прошептала я, накрывая его губы своими…

Когда я открыла глаза глубокой ночью, не в силах поверить в то, что время перенеслось на миг туда, на шесть лет назад, где мы были счастливы — никаких тяжелых мыслей, до того атаковавших мой рассудок, не было.

Я смотрела на игру теней на потолке. За окном разгулялась непогода, ветер трепал причудливые экспонаты ландшафта, оттого на фоне фонарей это все напоминало танец беснующейся тьмы.

Я повернула голову, глядя на спящего Алекса. Спящего так безмятежно, словно он сам, осознанно или нет, дал мне в руки оружие.

Если бы я была скована цепями, я бы не устояла перед искушением задушить его при помощи этих самых цепей. Но Крейн ка будто знал наперед, что такие мысли появятся в моей голове. Оттого нанес упреждающий удар — лишил меня сил в самом сладостном поединке.

Я почувствовала, как тело, несмотря на усталость после наших многочисленных любовных схваток, вновь охватила жаркая вибрация, задевшая по касательной сердце и сосредоточившаяся между ног.

…Поцелуй голодного хищника, который, оказывается, может быть нежным в омуте черной необузданной одержимости. Скатерть в плотно сжатый кулак. Остатки сервиза и ужина летят на пол вместе со свечами. Изумленно наблюдаю, как воск заливает блестящий паркет из явно дорогой породы черного дерева. Не загорится? Но они мерцают, догорая, словно тьма не желает мириться с их беспомощными порывами озарить все вокруг светом.

Алекс сжимает мое лицо в своих ладонях — крепко и вместе с тем нежно, осторожно. Держит, словно хрупкую вазу, которую боится разбить. Сегодня боится. Но я не хочу удумать о том, что же принесет мне завтра.

Поднимает над полом, продолжая целовать, и я ощущаю, как меня несут. Несколько неровных шагов, бедра касаются столешницы. На столе? Боже, серьезно?..

Додумать он мне не дает. Раздвигает мои ноги, скатывая платье вверх. И я теряю голову, уже окончательно потеряв не только ее, но и ход собственных мыслей. Кричу. Вонзаю ногти в его спину, пока он заполняет меня собой, медленно, прочувствованно, чтобы я вдоволь вкусила обратную сторону медали. Ту. Которая когда-то была моим смыслом. И мелькает в глубине души надежда, что так еще может быть.

А потом гаснет. Потому что я с изумлением понимаю, что жажду его тьмы ровно в такой же степени, как и света…

На волнах экстаза меня поднимало не раз и не два. Так высоко, что устоять было невозможно. Снова и снова. Пока мы не добрались до постели. Я думала, у меня нет сил? У меня не было сил остановить это великолепие!

К полуночи мы выпили друг из друга все силы и соки.

Засыпая, Алекс гладил меня по голове. А потом…

— Ты же понимаешь, что завтра это не повторится. Условия нашей сделки никто не отменял.

— Да, — мне было так хорошо, что я не испытала горечи. — Ты теперь точно заставишь меня произнести мое стоп-слово.

— Я уже жалею о собственных рамках, которые так опрометчиво выдвинул тебе, Марина.

Дальше говорить у нас уже не было сил. И как бы я ни хотела удержать подальше мгновения дня, когда мне позволили побыть той прежней Маринкой Самохваловой, от которой Александр Крейн потерял голову — усталость взяла свое. Я попросту уснула. Почему же встала? Что потревожило мой покой?

Во сне лицо Алекса было таким родным и безмятежным, что у меня защемило внутри. Потому что я поняла одно: все его методы начали давать свои всходы. Я со страхом думаю о предстающей разлуке снова. Как и о той дилемме, что остаться по доброй воле может стать для меня падением в ад.

Не удержалась. Обвела кончиками пальцев, едва касаясь, его волевой подбородок, заостренные скулы, плотно сжатые даже во сне губы. Стараясь любой ценой избавиться от мысли о том, что хочу делать это постоянно, каждое утро.

Что он мне хотел этим показать? Что у нас есть шанс уравнять тьму и свет? Нет. Скорее всего, я верила в то, во что верить не стоило.

Перебралась на подоконник, прижалась к откосу, подтянув к груди колени. Долго смотрела на то, как ветер гнет к земле куски самшита, сам сад за окном как будто тонет в призрачном мареве. Искала ответы на вопросы у разбушевавшейся стихии — и не находила. Скорее всего, их покажет только завтрашний день.

«Ты выстояла четыре дня. Четыре! В разрезе кошмарности ситуации это очень много. Осталось всего три. Всего лишь три. Собери волю в кулак. Хотя бы для того, чтобы у тебя потом был выбор, быть с ним или отказаться, больше не опасаясь преследования».

Как мне сейчас не хватало дружеского совета, но Юлька была далеко. Правда, моя дилемма взорвала бы мозг даже маньячке Беспаловой. Ей самой приходилось выбирать, или Дмитрий взял свое не глядя?

Ничего не придумав и решив, что ответ найдется к утру, я на цыпочках вернулась в постель. Алекс заворочался во сне, обнял меня рукой собственника. Но при этом не проснулся.

А я смотрела в его спящее лицо со смешанными чувствами, полными противоречий. Он хотел забрать у меня право выбора и принятия решений. Он не забрал. Он сделал только хуже. Внутренняя борьба обещала добавить проблем в оставшиеся три дня.

— Спи, — пошептала я одними губами, не думая, что он может притвориться и меня услышать… — У меня нет намерения перерезать тебе горло. Как и причинить боль. Хотя знаешь, Крейн, это все не точно…

День пятый

Мне дали выспаться. Это было так банально и смешно, что я с трудом отогнала прочь желание поверить, что все изменилось, и теперь оставшиеся три дня пройдут как в сказке. Без резких эмоциональных качелей.

Я уже хорошо изучила нового Алекса Крейна. Даже, как с изумлением поняла — будь на его месте, поступила бы точно также. Может, изменив некоторые детали, но мыслили мы в этот момент примерно одинаково.

Меня почему-то совсем не испугал пыточный снаряд. Он напомнил мне тренажер для тренировки внутренней и внешней поверхности бедра, и я даже внутренне рассмеялась.

— Готова? — обжёг мою шею шепот Крейна, вызвав внутренний диссонанс: когда он спрашивал о подобном в последний раз? Ему не стоило играть в игры. Подобный ему мужчина привык брать все, что хотел, не спрашивая о желаниях и готовности.

Я закрыла глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Никакого панического ужаса перспектива быть распятой здесь у меня не вызвала. Пока я отрицала любопытство и сладкое предвкушение, что-то холодное и жесткое коснулось моей подколенной впадины, двигаясь выше, между расставленных ног.

— Не оборачивайся! — в голосе Алекса вновь появились те самые ноты, которые не так давно меня пугали до паники и слез, а теперь вызвали прилив жара. Особенно, когда нагретый теплом моего тела предмет коснулся налитых створок вагины.

— Расстегивай пуговицы. Медленно.

Я ощутила, как горячие соки, зародившись внутри пульсирующей киски, устремились вниз. Предмет оказался гибким — теперь я чувствовала его скольжение по увлажненным створкам.

— Ты уже вошла во вкус. Ты течешь, даже не имея представления, что я собираюсь с тобой делать, — проговорил Алекс, и вслед за этим мой клитор и поверхность малых губ обожгло вспышкой боли.

Это было неожиданно. Я закричала, сцепив зубы. Больше от фактора внезапности, чем от боли.

— Снимай рубашку, — произнес Крейн, поднося к моим губам поверхность блестящего от моей же смазки стека.

Я поняла, чего он от меня ждет. Провела по кожаному наконечнику языком, слегка втянув губами. Желание — дикое, окрашенное в темные оттенки ворвалось в мое сознание, как недавно Алекс — в тело.

Пальцы слегка дрожали. Как и колени. Боль отступила, кровь приливала к малым губам, сводя с ума сладостной вибрацией. Мне самой не терпелось избавиться от его рубашки.

Впервые за время своего заточения я не боялась, я предвкушала. Белая ткань упала к ногам. Она казалась неуместной там, где правила диктатура черного цвета. Собственный вкус на кожаном язычке только добавил ощущениям новых красок.