Разве до вас мне сейчас, до стихов и книжек злосчастных?

        Я ведь и так из-за вас, из-за таланта погиб.

        Что ж возвращаюсь опять к моим отверженным Музам?

        Мало с меня, что за них был уже я осужден?

5     Песни — причина того, что мужчины и женщины скопом

        В час недобрый искать стали знакомства со мной.

        Песни — причина того, что я и мое поведенье

        Цезарем осуждены из-за «Науки любви».

        Страсть к стихам отними и снимешь с меня обвиненья:

10   Думаю, лишь за стихи вредным признали меня.

        Вот наградой какой мой труд бессонный отмечен:

        Я дарованьем своим лишь наказанье добыл.

        Будь я немного умней, ненавистны б мне стали по праву

        Девять ученых сестер, губящих собственных слуг.

15   Я же теперь, — таково безумие, спутник болезни, —

        Ногу неловкую вновь ставлю на тот же уступ.

        Так побежденный боец возвращается вновь на арену,

        Так поврежденный корабль в море выходит опять.

        Может быть, как в старину Тевтрантова царства правитель,

20   Буду и я исцелен рану нанесшим копьем.

        Муза, навлекшая гнев, сама же его успокоит:

        Песнями можно смягчить даже великих богов.

        Цезарь и сам приказал авзонийским женщинам песней

        Каждый год прославлять Мать в башненосном венце.[542]

25   Феба велел величать на вновь устроенных играх,

        Видеть которые век может единственный раз.[543]

        Этих богов в образец возьми, милосерднейший Цезарь,

        Гнев твой да будет смягчен ныне талантом моим.

        Я не могу отрицать, что он справедлив и заслужен,

30   Нет, не настолько еще стыд позабыли уста,

        Но милосердье явить ты не мог бы, не будь я виновен:

        Жребий мой повод тебе для снисхожденья дает.

        Если бы всех, кто грешит, поражал Юпитер громами,

        То без единой стрелы вскоре остался бы он.

35   Бог же, когда прогремит и грохотом мир испугает,

        Чистым, дождь разогнав, делает воздух опять.

        По справедливости он отец и правитель бессмертных,

        По справедливости нет выше его никого.

        Ты, что зовешься отцом и правителем нашей отчизны,

40   С богом поступками будь, так же как именем, схож.

        Ты ведь и делаешь так, и нет никого, кто умеет

        Власти поводья держать так же свободно, как ты.

        Ты к побежденным врагам всегда бывал милосерден,

        Хоть милосердья от них сам ты не мог ожидать.

45   Видел я, как оделял ты почестью или богатством

        Тех, кто когда-то посмел меч на тебя поднимать.

        День окончанья войны прекращает и гнев твой мгновенно,

        Бывшие недруги в храм вместе приносят дары.

        И как солдаты твои, одолев противника, рады,

50   Так побежденный тобой рад твоему торжеству.

        Я не столь виноват: мечом с тобой я не спорил,

        В стане, враждебном тебе, я никогда не бывал.

        Морем клянусь, и землей, и богами третьей стихии,

        Видимым богом клянусь, наш покровитель, тобой:

55   Всем моим сердцем тебе сочувствовал я, о великий,

        Помыслы отдал тебе (большего дать я не мог).

        Я желал, чтобы ты вознесся к звездам не скоро.

        Был я песчинкой в толпе тех, кто о том же молил.

        Я воскурял за тебя фимиам и вместе со всеми

60   В храме молитвы свои с общей молитвой сливал.

        Упомяну ли, что те, меня погубившие книги

        В тысячах мест полны именем славным твоим?

        В больший мой труд загляни, который еще не окончен,

        В невероятный рассказ о превращениях тел:

65   Ты обнаружишь, что я и там тебя прославляю,

        Ты доказательства чувств там обнаружишь моих.

        Знаю, что славу твою стихами нельзя увеличить,

        Знаю, что ей и без них некуда дальше расти.

        Мир переполнен молвой о Юпитере, правда, но слушать

70   Песнь о деяньях своих нравится даже ему.

        Если напомнят ему, как сражались с гигантами боги,

        Может быть, эту хвалу слушает с радостью он.

        Пусть тебя славят певцы, которым это пристало,

        Пусть тебе песни поют с большим талантом, чем я,

75   Все же, как сотня быков заколотых трогает бога,

        Так приклоняет свой взор к пригоршне ладана он.

        Ах, как безжалостен был неведомый мне неприятель,

        Тот, кто однажды тебе шутки мои прочитал!

        Он не хотел, чтобы ты беспристрастным взором увидел,

80   Сколько почтенья к тебе вложено в книги мои.

        Если ты враг мой теперь, кто может остаться мне другом?

        Сам я порою готов возненавидеть себя.

        Дом, который осел, начинает набок клониться

        И на осевшую часть всем своим весом давить.

85   Трещине лишь пробежать, и вмиг рассядутся стены.

        И наконец под своей тяжестью рушится дом.

        Ненависть общая — все, чего я добился стихами,

        И, как ей должно, толпа с волей согласна твоей.

        Вспомни, ты сам признавал безупречным мое поведение,

90   Сам ты для смотра коня некогда мне подарил.[544]

        Пусть все это ничто, пусть честность нам не приносит

        Славы — но все ж и вины не было также на мне.

        Я не обидел ничем порученных мне подсудимых

        Там, где вершат дела десятью десять мужей.

95   Я безупречно решал в суде гражданские тяжбы,[545]

        Из проигравших никто не усомнился во мне.

        О злополучный, не стань я жертвой недавних событий, —

        Мне правосудье твое не угрожало ничем.

        Случай меня погубил, и под первым натиском бури

100 В бездне морской потонул течи не знавший корабль.

        Нет, не одною волной меня опрокинуло, — воды

        Хлынули все на меня, ринулся весь Океан.

        О, для чего провинились глаза, увидевши нечто?

        Как на себя я навлек, неосторожный, вину?

105 Раз невзначай увидал Актеон нагую Диану:

        Дичью для собственных псов стал из-за этого он.

        Значит, невольной вины не прощают всевышние людям,

        Милости нет, коли бог даже случайно задет.

        Ибо в горестный день, когда совершил я ошибку,

110 Рухнул, пусть небольшой, но незапятнанный дом.

        Пусть небольшой, но в дали веков отеческих зримый,

        Он благородством своим мог бы поспорить с любым.

        Он не бросался в глаза ни роскошью, ни нищетою,

        Не выделялся ничем — истого всадника дом.

115 Если б и не был мой дом старинным всадника домом,

        Славу ему бы принес мой поэтический дар,

        И хоть язвят, что его я на шалости тратил пустые,

        Громкое имя мое миру известно всему.

        Тьма просвещенных умов Назона знает и ценит

120 И причисляет его к самым любимым певцам.

        Вот и обрушился дом, лишь недавно Музам любезный,

        Пал под гнетом одной, хоть и немалой, вины.

        Все же так он упал, что воздвигнуться может из праха,