645 Так Андромаха иным полновата казалась не в меру —
Гектор меж всеми один стройной ее находил.
Что неприятно, к тому привыкай: в привычке — спасенье!
Лишь поначалу любовь чувствует всякий укол.
Свежую ветку привей на сук под зеленую кожу —
650 Стоит подуть ветерку, будет она на земле;
Но погоди — и окрепнет она, и выдержит ветер,
И без надлома снесет бремя заемных плодов.
Что ни день, то и меньше в красавице видно ущерба:
Где и казался изъян, глядь, а его уж и нет.
655 Для непривычных ноздрей отвратительны шкуры воловьи,
А как привыкнет чутье — сколько угодно дыши.
Скрасить изъян помогут слова.[239] Каштановой станет
Та, что чернее была, чем иллирийская смоль;
Если косит, то Венерой зови; светлоглаза — Минервой;
660 А исхудала вконец — значит, легка и стройна;
Хрупкой назвать не ленись коротышку, а полной — толстушку,
И недостаток одень в смежную с ним красоту.
Сколько ей лет, при каких рождена она консулах, — это
Строгий должен считать цензор,[240] а вовсе не ты;
665 И уж особенно — если она далеко не в расцвете
И вырывает порой по волоску седину.
Но и такою порой и порой еще более поздней
Вы не гнушайтесь, юнцы: щедры и эти поля!
Будет срок — подкрадется и к вам сутулая старость;
670 Так не жалейте трудов в силе своей молодой!
Или суда по морям, или плуги ведите по пашням,
Или воинственный меч вскиньте к жестоким боям,
Или же мышцы, заботу и труд сберегите для женщин:
Это ведь тоже война, надобны силы и здесь.
675 Женщина к поздним годам становится много искусней:
Опыт учит ее, опыт, наставник искусств.
Что отнимают года, то она возмещает стараньем;
Так она держит себя, что и не скажешь: стара.
Лишь захоти, и такие она ухищренья предложит,
680 Что ни в одной из картин столько тебе не найти.
Чтоб наслажденья достичь, не надобно ей подогрева:
Здесь в сладострастье равны женский удел и мужской.
Я ненавижу, когда один лишь доволен в постели
(Вот почему для меня мальчик-любовник не мил),
685 Я ненавижу, когда отдается мне женщина с виду,
А на уме у нее недопряденная шерсть;
Сласть не в сласть для меня, из чувства даримая долга, —
Ни от какой из девиц долга не надобно мне!
Любо мне слышать слова, звучащие радостью ласки,
690 Слышать, как стонет она: «Ах, подожди, подожди!»
Любо смотреть в отдающийся взор, ловить, как подруга,
Изнемогая, томясь, шепчет: «Не трогай меня!»
Этого им не дает природа в цветущие годы,
К этому нужно прийти, семь пятилетий прожив.
695 Пусть к молодому вину поспешает юнец торопливый —
Мне драгоценнее то, что из старинных амфор.
Нужно платану дозреть, чтобы стал он защитой от солнца,
И молодая трава колет больнее ступню.
Ты неужели бы мог предпочесть Гермиону Елене,
700 И неужели была Горга[241] красивей, чем мать?
Нет: кто захочет познать утехи поздней Венеры,
Тот за усилье свое будет стократ награжден.
Но наконец-то вдвоем на желанном любовники ложе:
Муза, остановись перед порогом Любви!
705 И без тебя у них потекут торопливые речи,
И для ласкающих рук дело найдется легко.
Легкие пальцы отыщут пути к потаенному месту.
Где сокровенный Амур точит стрелу за стрелой.
Эти пути умел осязать в своей Андромахе
710 Гектор, ибо силен был он не только в бою;
Эти пути могучий Ахилл осязал в Брисеиде
В час, как от ратных трудов шел он на ложе любви.
Ты позволяла себя ласкать, Лирнессийская дева,
Пальцам, покрытым еще кровью фригийских бойцов;
715 Или, быть может, тебе, сладострастная, это и льстило —
Чувствовать телом своим мощь победительных рук?
Но не спеши! Торопить не годится Венерину сладость:
Жди, чтоб она, не спеша, вышла на вкрадчивый зов.
Есть такие места, где приятны касания женам;
720 Ты, ощутив их, ласкай: стыд — не помеха в любви.
Сам поглядишь, как глаза осветятся трепетным блеском,
Словно в прозрачной воде зыблется солнечный свет,
Нежный послышится стон, сладострастный послышится ропот,
Милые жалобы жен, лепет любезных забав!
725 Но не спеши распускать паруса, чтоб отстала подруга,
И не отстань от нее сам, поспешая за ней:
Вместе коснитесь черты! Нет выше того наслажденья,
Что простирает без сил двух на едином одре!
Вот тебе путь, по которому плыть, если час безопасен,
730 Если тревожащий страх не побуждает: «Кончай!»
А пред угрозой такой — наляг, чтобы выгнулись весла,
И, отпустив удила, шпорой коня торопи.
Труд мой подходит к концу. Вручите мне, юные, пальму,
И для душистых кудрей миртовый свейте венок!
735 Был Подалирий велик врачевством меж давних данаев,
Мощною дланью — Ахилл, Нестор — советным умом,
Чтеньем в грядущем — Калхант, мечом и щитом — Теламонид,
Автомедонт — при конях, я же — в Венере велик.
Юные, ваш я поэт! Прославьте меня похвалою,
740 Пусть по целой земле имя мое прогремит!
Вам я оружие дал, как Вулкан хромоногий — Ахиллу:
Как победил им Ахилл, так побеждайте и вы.
Но не забудь, победитель, повергнув под меч амазонку,
В надписи гордой сказать: «Был мне наставник Назон».
745 Но за мужами вослед о науке взывают и девы.
Вам я, девы, несу дар моих будущих строк.
Книга третья
Дал я данайцам разить амазонок, теперь амазонкам,
Пентесилея,[242] твоим должен я вверить мечи.
Равными будьте в борьбе, а победу укажет Диона
И легкокрылый Амур, в миг облетающий мир.
5 Несправедливо идти с оружием на безоружных,
И недостойны мужчин лавры подобных побед.
Может быть, скажут: «Зачем волчицу вести на овчарню
И ядовитой змее новый указывать яд?»
Это не так; не спешите же многих винить за немногих,
10 Каждой женщине будь честь по заслугам ее.
Да, и младший Атрид, и старший Атрид, без сомненья,
Могут Елену винить и Клитемнестру винить;
Да, Оиклид[243] по вине Эрифилы, рожденной Талаем,
Сам живой, на живых к мертвым спустился конях;
15 Но Пенелопа ждала, далекому верная мужу,
Десять битвенных лет, десять скитальческих лет;
Но Филакиду жена попутчицей стала в кончине
И за супругом вослед в юных угасла годах;
Но в пагасейском дому спасла Феретова сына
20 И заменила жена мужа на смертном одре;[244]
