Стражи вокруг никакой; входят они во дворец;
Вот перед ними невестка царя — с венками на шее,
740 Перед вином, во хмелю ночь коротает она.
После спешат к Лукреции в дом: ее видят за прялкой,
А на постели ее мягкая шерсть в коробах.
Там, при огне небольшом, свой урок выпрядали служанки,
И поощряла рабынь голосом нежным она:
745 «Девушки, девушки, надо скорей послать господину
Плащ, для которого шерсть нашей прядется рукой!
Что же там слышно у вас? Новостей ведь вы слышите больше:
Долго ли будет еще эта тянуться война?
Ты же ведь сдаться должна, Ардея: противишься лучшим,
750 Дерзкая! Нашим мужьям отдыха ты не даешь.
Только б вернулись они! Ведь мой-то не в меру отважен
И с обнаженным мечом мчит на любую беду.
Я без ума, я всегда обмираю, как только представлю
Битвы картину, дрожу, холодом скована грудь!»
755 Тут она, вся в слезах, натягивать бросила нитку
И опустила свое в складки подола лицо.
Все было в ней хорошо, хороши были скромные слезы
И красотою лицо не уступало душе.
«Брось волноваться, я здесь!» — супруг говорит; и, очнувшись,
760 К мужу на шею она бросилась, сладко припав.
Юный царевич меж тем, огнем безумья объятый,
Весь запылал и с ума чуть от любви не сошел.
Станом ее он пленен, белизной, золотою косою
И красотою ее, вовсе без всяких прикрас.
765 Мил ему голос ее и все, что ему недоступно,
И чем надежды его меньше, тем больше любовь.
Вот уж запел и петух, провозвестник зари и рассвета,
Вновь молодые спешат воины в битвенный стан.
Нет ее больше, но он все видит ее пред собою
770 И, вспоминая о ней, любит сильней и сильней:
«Вот она села, вот вижу убор ее, вижу за прялкой,
Вот без прически лежат косы на шее у ней,
Вижу я облик ее и слова ее ясно я слышу,
Вот ее взгляд, вот лицо, вот и улыбка ее».
775 Как утихает волна, утомившись от сильного ветра,
Но, только ветер затих, снова вспухает она,
Так, хотя нет перед ним любимого образа милой,
Все ж не стихает его к этому образу страсть.
Весь он горит, его грешной любви подгоняют стрекала:
780 Ложе невинное пусть сила иль хитрость возьмет!
«Спорен успешный исход; но будь что будет! — сказал он, —
Случай или же бог смелым подмога в делах.
Смелость и в Габии нас привела недавно!» Воскликнул
И, опоясавши меч, гонит вперед он коня.
785 В медью обитую дверь Коллатии юноша входит
В час, когда солнце уже было готово зайти.
Враг шагает, как друг. В покои вождя Коллатина
Гостеприимно его приняли: это родной.
Как ошибиться легко! Ничего не подозревая,
790 Бедная есть подает дома хозяйка врагу.
Ужин окончен: давно пора и о сне бы подумать.
Ночь наступила, нигде нет во всем доме огня.
Он поднялся, из ножен золоченых меч вынимает
И в почивальню твою, верная, входит, жена.
795 Ложа коснувшись, он к ней: «Лукреция, меч мой со мною.
Я — Тарквиния сын; слышишь ты эти слова?»
Та ни слова: ни сил у нее, ни голоса в горле
Нет никакого, и все мысли смешались в уме.
Но задрожала она, как дрожит позабытая в хлеве
800 Крошка овечка, коль к ней страшный склоняется волк.
Что же ей делать? Бороться? Жену всегда одолеют.
Крикнуть? Но меч у него тотчас же крик пресечет.
Или бежать? Но ее ведь груди ладонями сжаты,
Чуждая в первый раз к ним прикоснулась рука.
805 Враг влюбленный ее умоляет, клянется, грозит ей, —
Клятвы, угрозы, мольбы тронуть не могут ее.
«Борешься зря! — говорит он, — лишишься и чести и жизни.
Ложным свидетелем я мнимого буду греха:
Я уничтожу раба, с каким тебя будто застал я!»
810 Не устояла она, чести лишиться страшась.
Что ж, победитель, ты рад? Тебя победа погубит:
Ведь за одну только ночь царство погибло твое!
Вот уж и день: и она сидит, волоса распустивши,
Как над могильным костром сына сидит его мать.
815 Старого кличет отца, кличет мужа из ратного стана, —
Оба, не медля ничуть, поторопились прийти.
В горе увидев ее, спросили, по ком она плачет,
Чье погребенье? Каким горем она сражена?
Долго она молчит, от стыда закрывая одеждой
820 Очи; слезы ручьем, не иссякая, бегут.
Тут и отец и супруг утирают ей слезы и просят
Горе свое им открыть, плачут и в трепете ждут.
Трижды пыталась начать и трижды она умолкала.
Но наконец, опустив долу глаза, говорит:
825 «Видно, и этим обязана я Тарквинию горем?
Надо несчастной самой мне вам позор мой открыть?»
То, что смогла, рассказала она, но потом зарыдала,
И запылали ее чистые щеки стыдом.
Видя насилье над ней, ее муж и отец извиняют;
830 «Нет, — отвечает она, — нет извинения мне!»
Тотчас себе она в грудь кинжал сокровенный вонзила
И ниспроверглась в крови собственной к отчим ногам.
Но и в последний свой миг заботилась, чтобы пристойно
Рухнуть; и к чести была ей и кончина ее.
835 Вот и супруг и отец, невзирая на все предрассудки,
Кинулись к телу ее вместе, рыдая о ней.
Брут появляется. Вмиг свое позабывши притворство,
Из полумертвого он выхватил тела клинок
И, поднимая кинжал, благородною кровью омытый,
840 Им потрясает и так громко и грозно кричит:
«Этою кровью клянусь, святой и отважною кровью,
Этими Майами, мной чтимыми, как божество, —
Что и Тарквиний, и весь его выводок изгнаны будут.
Слишком долго уже доблесть свою я таил!»
845 Тут, хоть и лежа, она приоткрыла потухшие очи,
И, как и видели все, будто кивнула она.
На погребенье несут матрону с отвагою мужа,
Слышатся речи над ней, ненависть бурно растет.
Рана открыта ее. И Брут, созывая квиритов,
850 Громко кричит обо всех гнусных поступках царя.
Изгнан Тарквиний со всем потомством. Годичную консул
Власть получает: сей день днем был последним царей.
Мы ошибаемся? Или весны предтеча, касатка,
Не убоялась, что вновь может вернуться зима?
855 Все же ты, Прокна, не раз пожалеешь, что поторопилась;
Муж твой, однако, Терей, рад, что ты смерзнешь теперь.
Месяц проходит второй: от него лишь две ночи осталось;
Марс погоняет коней, на колеснице летя.
Правильно назван сей день — Эквирии — конские скачки:
860 Смотрит на них этот бог нынче на поле своем.
Слава тебе, Градив,[379] своевременно к нам ты приходишь:
Месяц грядущий твоим именем запечатлен.
К пристани прибыли мы: вместе с месяцем кончилась книга,
И поплывет по другой ныне челнок мой воде.
