Да не вредит мне любовь: ведь тебе она, Вакх, не вредила.
Коль признавался ты сам, что пламенеешь ко мне.
Не изумись, что и я пламенею; в огне порожден был
Ты, говорят, и отец спас тебя сам из огня.
505 Вот я, кому столько раз обещал ты небесные выси;
Горе мне! Что за дары мне вместо неба даны!»
Смолкла. Внимал уж давно ее этим жалобам горьким
Либер и следом за ней, может быть, шел по песку.
Сжал он в объятьях ее, поцелуями слезы ей сушит
510 И говорит: «Полетим в небо со мною вдвоем!
Ты мне супруга, моим ты именем названа будешь,
С этой поры ты уже Либерой станешь моей;
Будет на память о том неизменно с тобою Корона:
Что дал Венере Вулкан, то она дарит тебе».
515 Сказано — сделано: он обращает венца девять лалов
В звезды, и ярко горит в небе венец золотой.
После того как шесть раз всплывет и снова потонет
Тот, кто на быстрой оси движет румяные дни,
Вновь эквирийских коней ты увидишь на поле заросшем.
520 Где омывает края суши извилистый Тибр.
Если ж, однако, вода надолго задержится в поле,
Пылью покрытый тогда Целий[399] послужит коням.
В иды мы празднуем день торжественный Анны Перенны
Недалеко от твоих, Тибр-чужеземец, брегов.
525 Толпы народа идут и здесь, растянувшись на травке.
Пьет и в обнимку лежит каждый с подружкой своей.
Многие — прямо под небом, немногие — ставят палатки,
Иль из зеленых ветвей строят себе шалаши,
Иль вместо твердых столбов тростники они в землю втыкают
530 И покрывают потом сверху одеждами их.
Солнцем они и вином разогретые пьют за здоровье,
Стольких желая годов, сколько кто чаш осушил.
Здесь ты найдешь и таких, кто выпьет и Нестора годы,
Женщин найдешь, что года даже Сивилл перепьют.
535 Песенки также поют, каким научились в театрах,
Сопровождая слова вольным движением рук,
И хороводы ведут неуклюжие, выпив, подружки,
И, распустив волоса, пляшут в нарядах своих.
А возвращаясь, идут, спотыкаясь, толпе на потеху,
540 И называет толпа встречных счастливцами их.
Видел недавно я там (ну как про такое не вспомнить!)
Пьяная бабка брела, пьяного мужа вела.
Но так как много идет о богине сей вздорных сказаний,
То никаких не хочу басен о ней я скрывать.
545 Пламя горело любви в Дидоне несчастной к Энею,
Пламя сжигало ее и на костре роковом.
Пепел был собран ее, над холмом же на мраморе надпись,
Что сочинила она при смерти, кратко гласит:
«Подал Дидоне Эней и меч, и повод для смерти;
550 Пала Дидона, себя собственноручно убив».
Нумиды мчатся, спеша полонить беззащитное царство,
Ярба, неистовый мавр, овладевает дворцом.
И говорит, не забыв, сколько раз был он презрен Элиссой:
«Вот я, отвергнутый ей, в брачном покое ее!»
555 Все врассыпную бегут тирийцы, точно как пчелы,
Сами не зная, куда им без царицы лететь.
Трижды на обмолот уходили с полей урожаи,
И молодое вино трижды вливалось в чаны:
Изгнана Анна;[400] она покидает сестрины стены,
560 Плача, но раньше сестре должный почет воздает.
Льет благовонья она со слезами на прах ее нежный
И состригает свои с маковки волосы ей.
Трижды «прости» говорит и трижды к устам прижимает
Пепел, и кажется ей: в нем она видит сестру.
565 Спутников бегства найдя и корабль, она в море уходит,
Видя с кормы за собой милые стены сестры.
Недалеко от пустой Косиры есть остров богатый
Мелита, воды его моря Ливийского бьют.[401]
Анна стремится туда, надеясь на гостеприимство
570 Давнее Батта царя и на богатства его.
Он же, узнав о судьбе, сестер обеих постигшей,
«Эта земля, говорит, как ни мала, вся твоя».
Гостеприимство свое до конца он довел бы, однако
Поостерегся и он Пигмалионовых сил.
575 Дважды уже обошло созвездия солнце, и третий
Год шел, как Анне пришлось снова в изгнанье идти:
Брат угрожает войной, а царь, ненавидя сраженья,
«Анна, беги, говорит, здесь ведь тебе не спастись!»
Повиновалась она и вверяется ветру и волнам:
580 Брат по жестокости ей моря любого страшней.
У каменистой реки — Кратида, обильного рыбой,
Есть местечко; его Камерой люди зовут.
Путь туда был недалек: расстояние было всего лишь
В девять раз больше, чем вдаль камень летит из пращи.
585 Сразу же парус опал и только полощется ветром.
«Надо, — моряк объявил, — здесь нам на веслах идти!»
Но лишь они собрались, убрав паруса, подвигаться,
Как налетел на корму бурного Нота порыв:
В море несется корабль, и не в силах уже корабельщик
590 Им управлять, а из глаз вовсе уходит земля.
Волны вздымает со дна морская пучина, и влагой
В пене седой до краев тонущий полон корабль.
С ветром бороться невмочь, и кормчий не в силах браздами
Править, и помощи ждет лишь от обетов богам.
595 По морю носят теперь финикиянку вздутые волны,
Мокрой одеждой она скрыла лицо и глаза;
В первый раз называет сестра Дидону счастливой,
Как и всех жен, чьи тела скрыты уже под землей.
Ветра могучий порыв на Лаврентский выбросил берег
600 Судно, и гибнет оно, выкинув на землю всех.
Между тем благочестный Эней и дочь и державу
Взял от Латина-царя, сливши народ и народ.
Шел он тогда с Ахатом вдвоем по приданому брегу,
Шел босиком, никого в спутники больше не взяв,
605 И увидал, не поверя себе, бредущую Анну,
И поразился: зачем в Лаций явилась она?
Но в это время Ахат воскликнул: «Анна ведь это!»
Имя свое услыхав, взор поднимает она.
Что же ей делать? Бежать? Но куда? Не под землю ли скрыться?
610 Участь несчастной сестры видит она пред собой.
Чувствуя это, сказал ей, дрожащей, герой киферейский[402]
(Плачет, однако, и он, вспомнив, Элисса, тебя):
«Анна, клянусь я землей, в которой, как знаешь сама ты,
Большее счастье подать мне обещала судьба,
615 И божествами клянусь, новоселами этого края,
Что укоряли меня за промедленье в пути, —
Смерти ее я не ждал, кончины ее не страшился!
Горе мне! Смелость ее невероятна была.
Не поминай! Я видел ее недостойные тела
620 Раны, когда я дерзнул в Тартара область войти.
Ты же, коль в наши края по своей ли воле иль волей
Бога явилась, прими гостеприимство мое!
Много я должен тебе, а более должен Элиссе:
Будешь мила мне сама, будешь мила по сестре».
625 Верит она (на него одного лишь имея надежду)
