Нимфа упала, когда ствол дерева рухнул, подрублен,

        С ним умерла и она — рок ее в дереве был.

        Аттис сходит с ума, ему мнится, что рушится крыша;

        Выскочил вон и бежать бросился к Диндиму он.

235 То он кричит: «Уберите огонь!», то: «Не бейте, не бейте!»,

        То он вопит, что за ним фурии мчатся толпой.

        Острый он камень схватил и тело терзает и мучит,

        Длинные пряди волос в грязной влачатся пыли.

        Он голосит: «Поделом! Искупаю вину мою кровью!

240 Пусть погибают мои члены: они мне враги!

        Пусть погибают!» Вскричал и от бремени пах облегчает,

        И не осталося вдруг знаков мужских у него.

        Это безумство вошло в обычай, и дряблые слуги,

        Пряди волос растрепав, тело калечат себе».

245 Так аонийская тут объяснила премудро Камена

        В красноречивых словах корни безумия мне.

        «Но, вдохновляя мой труд, расскажи мне, откуда ж богиня

        К нам снизошла? Иль всегда в городе нашем жила?»

        «Диндим, Кибелу, ключи родниковые Иды прелестной,

250 Так же как весь Илион, Матерь любила всегда.

        В дни же, как Трою Эней перенес в Италийские земли,

        Чуть и богиня за ним на корабли не взошла;

        Но, усмотрев, что судьба еще не зовет ее в Лаций,

        Не пожелала она области бросить свои.

255 После ж, как пятый пошел уже век могуществу Рима,[428]

        Вставшего гордой главой над покоренной землей, —

        Жрец на Евбейские тут посмотрел роковые заветы[429]

        И, посмотрев, прочитал в них таковые слова:

        «Матери нет, и сыскать, о Римлянин, должен ты Матерь,

260 А как придет, ты ее чистой рукою прими!»

        В недоуменье отцы, предписания не разумея,

        Кто эта матерь и где надо ее разыскать.

        Надо Пеана спросить. «Вы ищете Матерь Бессмертных, —

        Молвил он, — надо искать вам на Идейской горе».

265 Шлют туда знатных людей. Владел тогда Фригии скиптром

        Аттал: авзонским мужам в помощи он отказал.

        Чудо свершилось: земля с продолжительным дрогнула громом.

        Из тайников раздался голос богини самой:

        «Быть увезенной хочу! Поспеши мою волю исполнить.

270 Рим — это место, где все боги должны пребывать!»

        В ужасе Аттал и: «В путь, говорит, отправляйся, богиня.

        Нашею будешь: ведь Рим — дедов фригийских страна!»

        Тотчас стучат топоры, и несметные падают сосны, —

        Так и фригийский рубил их благочестный беглец, —

275 Тысячи трудятся рук, и в покое, расписанном ярко

        Жженою краской, везут Матерь Богов на ладье.

        Бережно с нею плывут по волнам ее сына родного,

        Длинный проходят пролив, Фриксову знавший сестру.

        Мимо Ретея плывет она хищного, мимо Сигея,

280 И Тенедоса и вдоль Эетиона твердынь.

        Лесбос уже позади, принимают богиню Киклады,

        Справа остался Карист, мелью дробящий волну,

        Пересекает в пути и море Икара, где крылья

        Он потерял, а волнам имя оставил свое.

285 Слева оставила Крит, а справа воды Пелопа

        И на Венерин святой остров Киферу плывет.

        До Тринакрийских пучин дошла она, где закаляют

        Крепко железо в воде Бронт, Акмонид и Стероп.[430]

        Вдоль африканских плывет берегов, Сардинию видит

290 Слева и вот подошла вплоть к Авзонийской земле.

        В Остию, где Тиберин, разделив свои надвое воды,

        Может свободно бежать, в море открытое вплыв,

        Всадники все и сенат величавый, с толпой вперемешку,

        Встретить приходят ладью к устьям тирренской реки.

295 Вместе с ними идут их матери, дочки, невестки,

        Также и девы, каким вверен священный огонь.

        Сил не щадя, за причальный канат потянули мужчины,

        Лишь чужеземный корабль против теченья пошел.

        Засуха долго была, трава выгорала от жажды,

300 И на болотистом дне крепко застряла ладья.

        Люди приказа не ждут, усердно работает каждый,

        И помогают рукам, громко и бодро крича.

        Точно бы остров, засел корабль посредине залива:

        Чудом изумлены, люди от страха дрожат.

305 Клавдия Квинта свой род выводила от древнего Клавса,[431]

        Был ее облик и вид знатности рода под стать.

        И непорочна была, хоть порочной слыла: оскорбляли

        Сплетни ее и во всех мнимых винили грехах.

        Ей и наряд, и прическа, какую она все меняла,

310 Были вредны, и язык вечных придир — стариков.

        Чистая совесть ее потешалась над вздорами сплетен, —

        Но ведь к дурному всегда больше доверия в нас!

        Вот появилась она меж достойнейших в шествии женщин,

        Вот зачерпнула рукой чистой воды из реки,

315 Голову трижды кропит, трижды к небу возносит ладони

        (Думали все, кто смотрел, что помешалась она),

        Пав на колени, глядит неотрывно на образ богини

        И, волоса распустив, так обращается к ней:

        «О небожителей мать плодоносная, внемли, благая,

320 Внемли моим ты мольбам, коль доверяешь ты мне!

        Я не чиста, говорят. Коль клянешь ты меня, я сознаюсь:

        Смертью своей пред тобой вины свои искуплю.

        Но коль невинна я, будь мне порукою в том предо всеми:

        Чистая, следуй за мной, чистой покорна руке».

325 Так говоря, за канат она только слегка потянула

        (Чудо! Но память о нем даже театр сохранил):

        Двинулась Матерь Богов, отвечая движеньем моленью, —

        Громкий и радостный крик к звездам небесным летит.

        До поворота реки идут (где, как встарь говорили,

330 Был Тиберина дворец); влево свернула река.

        Ночь наступала; канат к дубовому пню привязали,

        И, подкрепившись едой, все погружаются в сон.

        День наступает; канат от дубового пня отвязали,

        А перед этим в огне ладан вскурили богам,

335 И увенчали ладью, и заклали телку без пятен,

        Что не знавала ярма и не познала любви.

        Место есть, где Альмон впадает быстротекущий

        В Тибр и теряет свое имя в могучей реке:

        Там поседелый от лет и порфирою жрец облаченный

340 И госпожу, и ее утварь в Альмоне омыл.

        Воют сопутники, визг неистовый флейты несется,

        И под обмякшей рукой бубны тугие гудят.

        Клавдия всех впереди выступает с радостным ликом,

        Зная, что честь ее днесь подтверждена божеством.

345 Через Капенские в город богиня вступает ворота,

        И под дождем из цветов шествует пара телиц.

        Назика встретил ее. Кто ей выстроил храм, неизвестно;[432]

        Август его обновил, а перед этим — Метелл».

        Смолкла, сказав, Эрато. Но тут я спросил ее снова:

350 «Но почему для нее медная мелочь нужна?»

        «Медные деньги собрал народ Метеллу на стройку

        Храма, — сказала она, — этот обычай блюдут».

        «Поочередно зачем одни других приглашают

        Чаще тогда на пиры и угощают гостей?»

355 «Так как сменяла жилье Берекинтия очень удачно,