Спустившись с насыпи, вновь послал коня в галоп. Чуть отдалившись от полотна железной дороги, направил коня параллельно ей. Не знаю, сколько осталось до Инкоу, но перед ним обязательно должны быть наши посты у железной дороги, а то и путевая казарма Особого Заамурского пограничного округа.

Мой манёвр позволил преследователям сократить расстояние метров на десять, но тут им пришлось перебираться через железнодорожное полотно, чем они воспользовались, открыв огонь по мне. Опять свист пуль, а я, пригнувшись к шее моего коника, молил всех богов, чтобы он не споткнулся и чтобы кусочки свинца миновали меня.

Кто-то сверху мне точно покровительствовал, прошло уже около пяти минут скачек со стрельбой, а я всё ещё был цел, мало того, оторвался от преследователей метров на двести, и впереди уже можно было рассмотреть строения Инкоу. Ещё пять минут – и я буду у своих. Не рискнут же эти китайцы преследовать меня на глазах у русских солдат и пограничников.

Только об этом подумал, как нога моего скакуна, вернее всего, попала в какую-то нору или яму, и я ощутил восхитительное чувство полёта, за которым последовал страх перед падением и обиды от такой несправедливости. Все пули прошли мимо, а тут…

Удар о землю и процесс торможения получился ожидаемо болезненным. Винтовку-то я выпустил из рук, но шашка за спиной, пистолеты по бокам и револьвер за поясом синяков мне наставили дай боже после моих кувырканий. Подхватив выпавший револьвер и засунув его на место, захромал, постанывая при каждом шаге, не зная, какую ногу выбрать для хромоты, к винтовке, которую тут же взял в руки. Мой мерин бился на земле, пытаясь подняться на ноги.

Долго не раздумывая, выстрелил ему в голову, а после поспешил к застывшему средству моего передвижения, передёргивая затвор. Лёг, прикрывшись мёртвой тушей коня, выцелил вырвавшего вперёд преследователя. Мягко потянул спуск, выстрелил. Ещё одним всадником генерала Ли стало меньше.

Следующего на мушку. Выстрел. Мимо! Передёрнуть затвор. Застыл. Выстрел. Ещё минус один. Оставшиеся четверо преследователей парами начали расходиться в стороны, стреляя с седла в мою сторону. Причем довольно метко. Тело убитой лошади вздрогнуло два раза.

Ещё двоих я смог снять из винтовки, с оставшейся парой разбирался уже с помощью револьвера. Последний выстрел из него я сделал одновременно с последним оставшимся живым преследователем. Показавшееся неожиданно большим отверстие ствола перед глазами, хотя оно было метрах в пятнадцати от меня, я, вскидывающий руку, одновременно нажимая на спусковой крючок и приседая, потом яркая вспышка, удар по голове и темнота. Последняя мысль: «Я выстрелил…»

Очнулся от того, что кто-то лил мне на голову воду. Лежал я на левом боку. Попытка открыть правый глаз ни к чему не привела, так как по нему стекала какая-то жидкость, ресницы были будто бы склеены, а левый глаз увидел только запылённые хромовые сапоги и родные зелёные шаровары с желтыми лампасами, которые находились в паре метров от моей головы.

Попытка поднять голову привела к дикой боли в районе правого виска.

– Поднимите и посадите его, олухи безрукие! Как бинтовать-то будете?! – услышал я знакомый голос.

Почувствовал, как кто-то сзади подхватил меня под мышки и осторожно попытался усадить. Перед единственным рабочим глазом всё поплыло, больно стало во всём теле, но сознание я как-то удержал. Увидел и того, кому принадлежали сапоги с шароварами и чей голос узнал.

Передо мной стоял мой старый знакомый по отряду генерала Ренненкампфа, теперь уже сотник Вертопрахов Роман Андреевич, который командовал в том походе сотней Амурского казачьего полка и был награжден орденом Святого Георгия четвёртой степени за бой под Эйюром.

– Здравствуйте, Роман Андреевич. Какими судьбами здесь оказались? – с трудом просипел я.

– Господи! Очнулись, господин полковник… Тимофей Васильевич, вы-то как здесь оказались и в таком виде?! – Сотник, сделав два шага, опустился передо мной на корточки. – Аккуратней, Корнеев, аккуратней держи господина полковника. Это тебе не мешки таскать. Осипов, давай, тихонечко глаз протри господину полковнику, а потом бинтовать начинай. Будешь потом хвастать на всё Приамурье, что самого Ермака лечил.

– Счас, вашебродь, я нежненько, – пробасили справа, но кто там находился, я не видел. – А завидовать мне много кто будет…

– Стоп, казак! Отставить пока перевязку. Боюсь, сознание потеряю, – пояснил я Вертопрахову, который с удивлением уставился на меня.

Сдерживая подступающую дурноту, я с трудом расстегнул китель и достал футляр с письмом.

На ощупь и на первый взгляд, несмотря на все злоключения, он был цел, и, надеюсь, письмо не пострадало.

– Вот это, – я протянул футляр сотнику, – надо срочно доставить императору Николаю Второму. Здесь тайное послание для него от китайского императора Гуансюя. Приказ ясен, господин сотник?

– Так точно, господин полковник! – Вертопрахов вскочил и вытянулся во фрунт, ошарашенный моими словами.

– Присядь, Роман Андреевич, а то голову не могу задрать. Решайте со своим командованием и доставьте письмо генерал-губернатору адмиралу Алексееву. Евгений Иванович потом дальше письмо до государя отправит. Он знает, что надо делать.

– Так вы из Пекина… – сотник замялся, подбирая слово.

– Из Пекина, из Пекина. Только вот кому-то очень не хотелось, чтобы я добрался до Инкоу. Почти всю мою охрану в две с половиной сотни всадников из гвардии генерала Юань Шикая положили при переправе через Тойцзыхэ, а потом меня гоняли как зайца. Только заяц зубастым оказался, – я попытался улыбнуться, но сморщился от прострела в правом виске. – Не знаешь, кто это на меня охотился, Роман Андреевич?

– Если судить по форме, то это конница генерала Ли, бывшего начальника Цицикарского гарнизона. Помните, нам тогда сказали, что генерал-губернатор Шеу – дзянь-дзюнь провинции Хэйлунцзян и генерал Ли «приняли золото»? Но это оказалось не так: они с верными им войсками ушли в Монголию, а трупы, что мы тогда видели, были неизвестно кого, одетые в их одежды…

– Значит, прав был полковник Ванг по поводу генерала Ли, – перебил я сотника, чувствуя, что сознание уплывает. – Но об этом позже. Роман Андреевич, у меня за пазухой мои документы в непромокаемом чехле, а я всё…

«Батарейки сели», – была последняя мысль, когда вновь провалился в темноту.

В следующий раз очнулся уже в больничной отдельной палате. То, что я нахожусь в палате один, понял, когда с большим трудом осмотрелся. Любое движение головой вызывало гулкую боль в правом виске, головокружение и тошноту.

Радостным для меня было то, что правый глаз видел, а то я испугался, что ему хана пришла. Второй радостной вестью стало то, что все части тела и мышцы работали. Судя по всему, при падении с лошади отделался только ушибами, кости все были целы. А вот то, что в голову мне пуля от последнего преследователя прилетела, это стало стопроцентной реальностью. Осталось только выяснить, насколько серьёзно. Контузия есть точно.

На этот вопрос мне ответил, как я узнал чуть позже, начальник госпиталя и замечательный врач коллежский асессор Шефнер Павел Карлович. Бодрый толстячок, живчик лет шестидесяти вкатился в палату, как только сестра милосердия, дежурившая у моей постели, доложила ему о том, что я очнулся.

– Пришли в себя, молодой человек? Это хорошо. Сейчас посмотрим, как у вас дела. Ранения в голову очень опасные, но думаю, что кроме сильной контузии вам ничего не грозит. Хотя и это неприятно. И крови вы много потеряли. Ну что же, приступим, – с этими словами доктор начал осмотр моей тушки.

Минут через десять осмотра, выслушивая мои ответы, доктор вынес свой вердикт:

– Повезло вам, молодой человек. Сильная контузия, надеюсь, без последствия для нервной системы, да ещё один шрам на голове прибавится длиной в вершок. Не первый, но надеюсь, что последний. Это пока молод, ранения о себе не напоминают, а к старости дадут о себе знать. А у вас этих отметин столько, что диссертацию можно писать. Не бережёте себя, молодой человек, – доктор сокрушённо покачал головой.