На этой мысли пришлось прерваться, так как я прибыл к гостинице. Соскользнув с коня, передал повод одному из казаков и прошел в вестибюль через предупредительно распахнутую швейцаром дверь.

– Тимофей Васильевич, – окликнул меня сбоку агент Крот и, подойдя ближе, тихо произнес: – С вами срочно хочет переговорить Савинков.

– Что вы хотели мне сказать, Борис Викторович? – спросил я Савинкова, когда его привели из камеры в кабинет для допросов и усадили на привинченный к полу табурет.

– Тимофей Васильевич, вы можете пообещать мне, что меня расстреляют, а не повесят? – спокойно произнес лидер боевой организации эсеров, твердо глядя мне в глаза.

– Могу. Мне это ничего не будет стоить, так как в крепости нет палача. А чтобы нормально повесить человека, это уметь надо. Так что вас все равно расстреляли бы. А что вы хотели мне сказать? Или теперь уже не скажете?

– Тимофей Васильевич, вам известно, что социал-демократы создали свою боевую организацию?

– Да, Борис Викторович, известно. Мы внимательно отслеживали в прошлом году второй съезд их партии. Знаем и о том, что данный съезд профинансировал японский военный атташе в России полковник Акаси Мотодзиро, который неоднократно встречался с Плехановым и Ульяновым. Кстати, большевики, как стали называть себя после съезда последователи Ульянова-Ленина, создали не боевую организацию, а боевую техническую группу при ЦК РСДРП, основными задачами которой являются приобретение оружия, формирование и обучение боевых дружин для участия в вооруженном восстании и социалистической революции. Большевики, в отличие от эсеров, на точечный террор решили не размениваться. По их мнению, навеянному, как я думаю, японской разведкой, русско-японская война, особенно проигранная, вызовет недовольство масс и приведет к восстаниям в городах, а потом к всеобщей революции. Поэтому их террор должен стать массовым, – я замолчал, вспоминая врезавшиеся мне в память тезисы Владимира Ильича, которые он выдал во время обсуждения на одном из заседаний съезда вопроса о терроре.

Второй съезд социал-демократов, с учетом повышенного внимания к нему японской разведки, мы пасли основательно. В этой работе участвовали и охранка, и жандармы, и Аналитический центр, и даже работники МИДа. По моим данным, из пятидесяти семи делегатов съезда двадцать шесть стучали как дятлы своим кураторам из разных служб. Может быть, их было и меньше, так как среди этих барабанщиков наверняка были многостаночники. А может быть, и больше. Своих основных информаторов светить никто не хочет, поэтому к нам в центр могла поступить не вся информация.

– За дословность стопроцентно не ручаюсь, но господин Ульянов на одном из заседаний съезда произнес: «Пусть тотчас же организуются отряды от трех до десяти, до тридцати и так далее человек. Пусть тотчас же вооружаются они сами, кто как может, кто револьвером, кто ножом, кто тряпкой с керосином для поджога. Наши товарищи должны давать этим отрядам, каждому его члену краткие и простейшие рецепты бомб, элементарнейший рассказ обо всех типах вооруженной борьбы, а затем предоставлять всю деятельность им самим. Отряды должны тотчас же начать военное обучение на немедленных операциях, тотчас же. Одни сейчас же предпримут убийство шпика, взрыв полицейского участка, другие – нападение на банк для конфискации средств для восстания. Не бойтесь этих пробных нападений. Они могут, конечно, выродиться в крайность, но это беда завтрашнего дня, а сегодня беда в нашей косности, в нашем доктринерстве, ученой неподвижности, старческой боязни инициативы. Пусть каждый отряд сам учится хотя бы на избиении городовых», – картавя под Ильича, произнес я и закончил нормальным голосом. – Каково, Борис Викторович?!

– Очень похоже на голос Ульянова. Вы и с ним знакомы?! И вообще, у меня складывается такое ощущение, что вы присутствовали на этом съезде или входите в ЦК РСДРП, – усмехнулся Савинков.

– Признаться, Борис Викторович, вы с Гоцем поступили мудрее, сделав боевую организацию автономной, с отдельной кассой, собственными явками и конспиративными квартирами. Отслеживать вашу деятельность значительно сложнее.

– Тем не менее я здесь, – эсер-террорист обвел глазами часть комнаты для допросов, после чего быстро произнес: – Так вам все-таки интересно или нет, Тимофей Васильевич, что я хотел рассказать?

– Конечно же интересно, Борис Викторович. Слушаю вас.

– Мне достоверно известно, что боевая организация большевиков получила задачу убить вашу жену и ребенка, – чеканя каждое слово, твердо произнес Савинков.

Надо сказать, такого признания я не ожидал, поэтому несколько подвис, чувствуя, как в душе начинает разгораться ярость.

– Кто отдал такой приказ?

– Ульянов.

– Откуда такие сведения?

– Я за них ручаюсь. Если бы к смерти приговорили вас, я бы и слова не сказал, но Мария Аркадьевна была моей хорошей знакомой в детстве и юности. Пусть она и перешла на другую сторону, конкретно ее смерти я не хочу.

Год и два месяца назад у нас с Машей родился здоровый и крепкий мальчишка. Супруга все свое внимание переключила на сына и почти все время проводила в имении. С учетом того, что на меня за последних полтора года было совершено пять покушений, пришлось озаботиться охраной нашего семейного очага. В Курковицах, в специальном пристрое дома поселились пять отобранных мною запасников, которым, как и покойному Севастьянычу, было некуда возвращаться. Ребята были тертые, умелые с оружием и боевым опытом. Плюс их дополнительно и усиленно погоняли на полигоне центра, солидно экипировали и вооружили за мой счет, включая пулеметы Мадсена. Шестым охранником был Митяй, младший сын Прохора, который к двадцати пяти годам вырос под моим пусть и периодическим руководством в отличного бойца.

Тем не менее после слов Савинкова душа тревожно заныла. Еще раз потерять любимого человека и ребенка я себе позволить не мог. Перед отъездом в эту командировку Ники предложил переехать Марии в Гатчину на время моего отсутствия, так как у нее с императрицей сложились доверительные и, можно сказать, дружеские отношения. Через полгода после родов Маша и Василек приезжали в Гатчину больше не ко мне, а в гости к императорской семье, и очень часто Васю «нянчил» цесаревич и наследник российского трона великий князь Александр Николаевич вместе со своим младшим братцем Алексеем. Очень им нравилось возиться с гукающим малышом.

Ники предложил, а Маша отказалась. Поэтому пришлось мне по своим каналам довести до товарищей революционеров, что нападения на мою семью не прощу и отвечу сторицей, не жалея никого. Видимо, кто-то мои слова не воспринял серьезно. Что же, тогда будет как в анекдоте: «Идет Владимир Ильич по Бейкер-стрит, по последним данным, он сейчас должен быть в Лондоне. Идет, значит, а мимо проходит лондонец с тяжелой тростью в руке и думает: „Шарахнуть этого картавого по голове, и не будет в России революции“».

– Очень жаль, что господин Ульянов-Ленин не воспринял серьезно мое предупреждение о жестоком ответе в случае, если с моей семьей что-то случится. Или до него не довели? – задал я вопрос, не надеясь на ответ.

– Если об этом знаю я, то должен был знать и он. А вы, Тимофей Васильевич, действительно будете мстить? – поинтересовался арестованный.

– Буду, Борис Викторович. Если с Машей и Васильком что-то случится благодаря социал-демократам, то для начала я уничтожу их центральный комитет. Кто там сейчас? Ульянов, Аксельрод, Ленгник, Мартов и Плеханов. И поверьте, смерть их будет долгой и страшной, – я посмотрел в глаза Савинкова, который вздрогнул и опустил голову.

Я немного помолчал, а потом продолжил, пытаясь удержать рвущуюся наружу ярость:

– Знаете, Борис Викторович, я уже думал, как казню тех, кто поднимет руку на мою семью. Я их просто посажу на кол. Это, оказывается, просто сделать в обычной комнате, серьезно говорю, а не шучу. Понимаете, господин Савинков, я тут во время своих похождений на Дальнем Востоке много интересного видел. Одна картинка запомнилась. Хунхузы повеселились с одной семьей очень затейливо. Взяли табурет, перевернули его и на одну ножку посадили главу семьи, а напротив спина к спине его жену, а ноги у обоих вытянули и привязали к другой мебели с небольшим провисом, чтобы сдвинуться с места было можно, а вот слезть с ножки нельзя. Что же вы голову-то не поднимаете, Борис Викторович?! – я громко хмыкнул. – Так вот, господин Савинков, если у стула сломать спинку, а то наши революционеры-теоретики живут в хорошо меблированных квартирах, он легко сойдет за табурет. Вместе с Аксельродом, насколько знаю, проживают его жена и младшая дочь, и их обоих Павел Борисович очень сильно любит. У Ульянова-Ленина есть Надежда Константиновна, с Плехановым живут Розалия Марковна и две дочки, Евгения да Мария. Есть где развернуться, у стула четыре ножки, не так ли, господин революционер-террорист?!