— У меня… даже ниток нет, если вдруг надо будет одежду залатать, — вспомнилось Юле. — Я в спешке собиралась и как-то… — Она пожала плечами. Да у неё не только ниток не имелось… По сути, ни обуви толком, ни… прокладок. А за семь лет-то сколько их может понадобиться? Сотню пачек? А у неё и замены такой нужной вещи и нет. Хоть какие-нибудь вата и тряпки. Хотя от того, что с нормальных прокладок придётся перейти на вату и тряпки, по спине прокатилась мерзкая дрожь. Это и так-то не самый приятный период в жизни, а так…
— Род Сирин будет рад помочь собрать тебя, — кивнула Альдона, чем привела в себя хватающую ртом воздух Юлю, и, словно крейсер через льды, пошла сквозь толпу у прилавков.
Сирины купили Юле прилично, по крайней мере всякого необходимого на первое время, и пообещали ещё дать из дома всякого, так что от сердца малость отлегло. Она не станет в Академии «сироткой» или «странной», ну, может, и станет, но точно не из-за одежды или обуви. Узел с купленными вещами отправили в родовое гнездо, так что Юля продолжила гуляния с более лёгким сердцем.
Внезапно послышались звуки дудочки, гуслей и бубна.
— Идём-идём, на Красной площади скоморохи! — потащила их с Добрынкой юная сирин-провожатая.
— Красная площадь? — удивилась Юля. Ну… Потому что для неё была одна Красная площадь. Та, что в Москве.
— Так место называется, которое Солнцу лучше всего видно. И все вопросы там решаются. И гуляния там справляются, — пояснила ей Добрынка.
— Ого! Это что, факир? — удивилась Юля, увидев человека, точней, скорее всего, люда, который выпустил изо рта огненный шар. Хотя это мог быть какой-то маг или оборотень. Озара, кстати, тоже могла в людском обличии выдохнуть огонь, но не в таком количестве, скорее «огненный плевок» после долгой концентрации. Но могла. У Юли с огнём складывалось всё не столь хорошо, она, скорее, была магом воздуха и воды. Эти стихии поддавались влиянию лучше всех. Так что максимум, что она могла сделать с огнём, — это потушить свечку. Даже зажечь её не выходило. И то, уверенности в том, что это именно управление огнём, а не воздухом и созданием вокруг огня безвоздушного пространства, у неё не имелось.
— Огнетворец, — хихикнул кто-то рядом. — Пышет жаром, как Змей Горыныч и потомки его.
Юлю утянули к голосившему частушки парню, вокруг которого ухахатывался народ.
— Девки шустрые пошли,
Меня в капусту завели,
Ай-люли-люли…
Испекли мы пироги…
Ай-люли-люли…
Потерял я там портки!
Добрынка засмеялась и захлопала местному юмористу-стендаперу, хотя Юля вообще не поняла, что смешного.
— А при чём тут портки и капуста? — спросила она у Добрынки на ухо, и сестра удивлённо посмотрела на неё. — О… портки — это же штаны, да? Смешно, потому что штаны потерял?
Добрынка чуть покраснела, покосилась на народ и решительно вывела Юлю из толпы вокруг скомороха или Петрушки? Его как-то так звали, упрашивая ещё потешить.
— Есть капустные вечера, там… парни и девушки, у которых нет семей, капусту строгают. На засолку. Но часто там девушки парней совращают, чтобы мужа хорошего найти, проверяют, бывает, что там у него… в портках, — немного сбивчиво, пламенея щеками, пояснила сестра.
— Э-э… — протянула Юля, хихикнув. — А-а… Вон оно что. Тогда понятно. Частушки почти эротического содержания…
— Это что… — чуть расслабилась Добрынка. — Слышала бы ты, что на второй день свадьбы поют! Вот там вся срамота! — сделала большие глаза сестрёнка, и Юля засмеялась, вспомнив один случай позапрошлой весной. В первый год ещё, как она попала в Беловодье.
Она тогда вместе с сёстрами ездила по их верви, в ближайшие деревни, чтобы передать рассаду на посев. Бабушка насадила столько кабачков да тыкв, что у неё половина рассады осталась — целых два ящика. Юля про это обмолвилась, и Оляна предложила в ближайшей деревне высадить да попросить приглядывать. Мол, если понравится это их крестьянам, то и будут сами садить. К тому же хотелось им посмотреть, как магия повлияет на растение из Яви. Тогда даже наставница Алёна подключилась, посчитав, что это неплохой эксперимент или вроде того, так что пришла к бабушке, выкупила рассаду и переправила её в Беловодье. А они уже съездили в вервь. Тогда ещё Юля вспомнила, что на истории им про картошку рассказывали, как крестьяне ели «помидорки» с кустов да травились. В общем, кому отдали, инструкции выдали полные. Когда зреет, когда есть, как хранить, да что с ней делать надобно. Треть урожая в Гнездо, остальное себе оставить можно. Тыквы какие-то особо красивые уродились, яркие, оранжевые, с красивой толстой мякотью. Их потом чуть ли не как арбузы или дыни ели местные крестьяне. Прямо сырой. Хотя в дальнейшем и пекли, и варили, и что-то вроде цукатов делали, а то от сырого-то сока тыквенного кожа шелушиться. Так им вроде приспособились пятки мазать. В общем, тыква тогда в народ ушла, даже в Небесном городе Юля тыкву увидела. Впрочем, непонятно, была ли это тыква та самая или своя какая-то. Всё же сообщения между крестьянскими деревнями не такое и быстрое. А кабачками то ли скотину кормили, то ли что, но вроде тоже оценили. Главное, что тыква, что кабачки хранятся какое-то время. Да и можно их почти на чистый навоз посадить — только поможет ему перепреть.
Так вот, на обратном пути, как они с верви возвращались, уже темно стало. Долго объясняли, что да как, да на несколько деревень раздали рассаду. Одну штуку в одни руки буквально. И вот едут они, никого не трогают, как вдруг песню слышат, заунывную такую и странную. И в квакающей и стрекочущей ночи мужские голоса разносились далеко, отчётливо, перекликались и вторили друг другу, как лай дворовых собак или вой весенних котов. Они остановились и прислушались.
«Жарким я огнём пройду-у-усь, обласкаю все холмы твои и каждую впадинку-у…»
«Плуг свой загоню в борозду твою-у, и пройдусь ровнёхонько да гладенько-о…»
«В целину вобьюсь, да взобью как след тебя непахану-у…»
«Пропашу взад, да вперёд тебя родну-у-ую…»
«В пышном чреве твоём своё семя оставлю-у…»
— Это что за порнография? — шёпотом спросила Юля, разобрав слова.
— Крестьяне поля пашут, — ответила Озара. Тоже шёпотом.
— А чего так? — Юля даже слов подобрать не смогла под определение.
— Так весна же… — ответила Оляна.
— Я не о том. Знаю, что весной поля пашут. Но почему ночью и зачем… такое петь?
— Это часть обрядов на плодородие почвы и богатый урожай. Лучше не подходить и не мешать… — Озара тронула поводья, и они поехали дальше.
— Ага, они же там реально «семя сеют», землю удобряют. Так что дело серьёзное. В эту пору в поля к мужикам лучше не соваться, — хмыкнула Ожега.
И как раз они выехали к озеру и увидели на той стороне поля. С мужиками, которые пели. Реально голыми.
— Ой… — пискнула Юля.
— Так, ежели смутим их и у них ничего не получится, то земля не родит урожай, — сказала Озара, и они пошлёпали по воде совсем медленно, буквально покрались.
— И они там это…
— Угу, руками работают в поте лица, — прыснула Оляна.
Они смущённо похихикали.
— Смех-смехом. А Матери-Сыра-Земля по нраву эти обряды. Любит она, когда к ней с нежностью да лаской, с любовью да уважением.
— Да тут гарем мужиков в полях… ублажает.
— И чем лучше ублажают, тем щедрее Мать-Сыра-Земля. Считается, что самые большие урожаи у самых ласковых да нежных мужчин, мол те лучше других знают, как женщину уважить и уговорить.
— Уж мальчишек на такое ответственное дело не пошлют, только состоявшихся мужчин, глав семьи и отцов многодетных. Кто женщину вкушал. И знает, как начать дело и закончить. Чин по чину, честь по чести, — тогда было совсем непонятно, прикалываются над ней сёстры или там всё реально так и есть. Хотя… краем глаза Юля всё же подглядела, что там за «пахота» такая, и вспомнила, что вроде также и в постели это иногда называют. Наверное, не зря.
Авсень в Небесном городе праздновали до самой ночи. Ещё горели костры, плясали хороводы, пели песни. С ней знакомились, кивали, танцевали, разговаривали, правда, она снова почти никого не запомнила. Хотя с самого начала от этого путешествия она не ждала ничего хорошего, Юля была благодарна за то, что оно позволило повидаться со всеми своими дальними родственниками, лучше понять, откуда она родом и то, как жила и росла её прапрабабушка — Авдотья Лебедь Белая. Про неё Юля даже в Яви нашла упоминания и легенды. Это оказалось волнительно. К тому же глава Рода — Альдона — оказалась родной сестрой Авдотьи. Младшей. Но они были знакомы и вместе росли. Юля каждый раз забывала, что оборотни и вообще местные живут гораздо дольше.
