— Явовский? — подозрительно прищурилась Добрынка, посмотрев на неё, и Юля кивнула. — Ну так не Явь тебе тут больше, к нормальному счёту привыкай, — отрезала сестра, возвращаясь к своему занятию.

Юля мысленно признала её правоту и подумала, что вот зато у девчонок никогда не имелось проблем со счётом в уме. Попробуй ориентироваться в девяностоминутном часе, который поделён на сто сорок четыре части. Она ещё с трудом запомнила, что сорок восемь — это полчаса, девяносто шесть — обычный шестидесятиминутный час, а двадцать четыре — пятнадцать минут. Хотя тут тоже любили округлять до ровных чисел, например до двадцати частей, что равнялось двенадцати с половиной минутам. А десять частей — примерно шести. Одна часть насчитывала где-то тридцать семь с половиной секунд — ни два ни полтора, как говорится. Так что всё время она «подвисала», пытаясь понять, который реально час или какой отрезок времени имеется в виду. Да и с этими шестнадцатью часами всё время путала последовательность, особенно паобед, обед и обестину. Обычные люди ели именно в обестину с часу до полтретьего, а не в обед. К тому же ей думалось, что поутрость должна быть до утроси, а не наоборот.

За этими размышлениями она умылась, оделась и привела себя в порядок.

Добрынка всё же нашла то, что искала, и когда Юля вышла из ванной, торжественно протянула.

— Что это? — спросила она, разглядывая ожерелье на толстой нитке с крупными синими бусинами из, кажется, голубоватой бирюзы и центральным широким кулоном из, наверное, серебра, на котором весьма искусно вычеканен раскрывший крылья лебедь, каждое пёрышко просматривалось, и фон с камышами и кувшинками.

— Это гривна Авдотьи Лебедь Белой, — сказала Добрынка. — Передаётся старшей дочери в нашем Роду. Она была старшей. И бабушка старшая, и… наша мама. И ты. Бабушка велела тебе передать семейную реликвию с наказом.

— С наказом?

— Если выпал тебе шанс в жизни, то использовать его и силу свою показать. Гривну эту сделали во времена старых богов по линии тех сирин, что в лебедей обращаются. Она помочь в трудном деле сможет. Так что носи, храни и оберегай.

— Спасибо, — кивнула Юля, — то есть во благо.

Подумалось, что до того, как она выбрала Явь, никто ей семейную реликвию не отдавал. А вернулась, так оказалось, что тут что-то передаётся из поколения в поколение. Впрочем, лёгкий укол обиды она сразу отмела. От гривны на самом деле ощущалась какая-то магия. Возможно, это тоже накопитель, как камни в её браслете. Такое только в Беловодье особую ценность имеет, в Яви же — не более чем «аутентичная» побрякушка не самая блестящая и «дорого-бохатая». Подумав, что никакая помощь лишней не будет, Юля закрепила гривну на шее. Та оказалась довольно-таки весомой, но удивительно подходила к её наряду.

— Как тут и было, — не удержалась от комментария Юля, покрутившись перед зеркалом.

— Этот летник ещё бабушка носила и мама на праздники… — огорошила её Добрынка. — Конечно, с гривной.

— Э… Понятно, — выдавила Юля, подумав, что это же логично. Где бы в мире, где готовое платье отсутствует как класс, наставница Алёна взяла бы такую красоту, расшитую вручную? Такие вещи делались годами. На заказ или самими. Каждая жемчужинка пришивалась вручную, а она ещё так легко подумала, что только одно и на смену нет ничего такого же. А вообще же эти платья не стирают даже, только вроде морозят или как-то так. Чтобы не пачкалось, нижние одежды меняют. Как и японцы с их кимоно, которым тоже по триста-четыреста лет пользовались. А она, конечно, и на конях-китоврасах поскакала в этом раритете, в сетях полетала… Надо бы проверить, не отлетело ли чего, не запачкалось ли.

Юля покачала головой. Бабуля отдала ей единственное красивое дорогое платье, тоже «семейную реликвию», которую имела, и непонятно, что вообще у неё «за помощь внучкам» содрали кудесницы Меньшиковы. Эх… А она даже не поблагодарила, и наказ ей только Добрынка передала. Она решила, что напишет бабушке Белаве письмо с благодарностью и отправит вместе с девчонками, когда те с Гнездом решат связаться.

Она снова покрутилась перед зеркалом и засомневалась, а надо ли при таком «параде» идти на завтрак, но потом решила, а почему бы и нет. Это же как праздник, почти что первое сентября в навьем стиле.

Испытание началось как-то внезапно. Вот их всех провели в пещеры где-то ниже уровня столовой, то есть трапезной, и сказали идти в большой проход, а потом собраться у какой-то стены после. Ничего толком не объяснив. Куда идти, что делать. Юля встала рядом с Оляной, но не успели они сделать пару шагов в почти кромешной темени, слегка разбавленной чуть светящимися зеленью камнями, вмурованными в низкий потолок, как их что-то разделило, и за спиной Юля нащупала лишь голый камень.

— Ну здрасте, приплыли, — пробурчала она под нос и пошла по «коридору», держась за одну из его стен. Билась мысль, что если это какой-то лабиринт, то вроде так можно выйти. Потом стало казаться, что противоположной стены и вовсе нет, а затем внезапно потухли камни освещения, и её рука провалилась в пустоту.

Темень была такая, что не видно вообще ничего, что открыл глаза, что закрыл. Ни своей руки у самого носа, ни-че-го… Но стоило Юле испуганно замереть, как какой-то свет всё же появился, скосив глаза, она поняла, что очень слабо светит гривна. Семейная реликвия чуть привела её в чувства, и, сделав пасс рукой с браслетом, Юля «скастовала» светящийся огонёк, который упорно мысленно называла «люмосом».

Вообще в системе магии, которой её обучала наставница, не было латинских или каких-то названий заклинаниям. Они и так получались, без громкого оповещения техники, заклинание скорее следовало «соткать» или «начертать», пропуская через концентратор своё намерение. Услышав, что она шепчет «люмос», как в Гарри Поттере, наставница отругала, что Юля отвлекается и забивает голову неправильными формулами. Но «светлячок» получился, так что Юля в глубине души считала, что всё потому, что она верила, что это точно сработает.

В как будто живом мраке послышался странный шелест и скрежетание, словно кто-то царапал камни когтями. Слабый свет не разгонял мрак, а даже больше сгущал тени. Всё вокруг ощущалось чуждым и мёртвым. От этих мыслей пробрало крупной дрожью.

Юля сделала несколько шагов вперёд, тщательно ощупывая дорогу перед собой. Вдруг закончилась не только стена, но и пол, например.

Закралась предательская мысль. Может, ну его, это испытание?

Кому и что она должна? Шкатулку девочкам, как уговорено, отдала. Если откажется от испытания, то и денег за её обучение никто платить не будет. Вернётся к маме в Питер. И никаких тебе проблем и семи лет учёбы без нормальных прокладок…

«Ш-ш-ш… сирина… — послышался еле слышный шёпот из темноты. — Калечная, чужая, неправильная… ш-ш… Зачем ты здесь? Вернись… Уходи… Тебе здесь не место… ш-ш-ш».

Юля замерла и прислушалась. Странный шёпот расходился по темноте. Наверняка какая-то ментальная магия, которой пытаются воздействовать на разум и вызвать негативные эмоции. А может, и галлюцинации.

А что, накормили на завтраке какими-нибудь грибочками, вот они и «испытываются» посредством кошмаров или чего-то подобного. Вполне может быть. В Беловодье нравы суровые, и особо никто ни с кем не сюсюкается. Магическое средневековье во всей красе. Подруги… — затягивали мысли. — У них свои проблемы, и им будет не до неё. Им бы всё равно рано или поздно пришлось расстаться…

«Ш-ш-ш… расстаться, — вторили явно навеянным мыслям голоса вокруг, ставшие громче. — Ты будешь им лишь мешать… ш-ш… Уходи… Беги!»

— Ага, — буркнула под нос Юлка делая ещё один осторожный шаг вперёд. — Уже бегу и падаю…

Уехать и остаться без магии, нормального магического образования, даже не попробовать стать оборотнем или сильной кудесницей, бросить подруг, по сути, во второй раз. Да и деньги за обучение. Она с таким трудом выторговала преференции в споре с Ариной, отстояла себя и своё будущее. И что теперь, от всего отказываться? Ну уж нет! Она половину Беловодья проехала, проскакала, пролетела, чтобы учиться тут. И она будет учиться!