Видья посмотрела на него скептическим взглядом.

– Они хотят покончить с рабством Немых, выращивая людей в пробирках?

– Не совсем так. – Прасад невольно поежился под ее пристальным взглядом. – Они прежде всего хотели покончить с рабством женщин, способных производить Немое потомство. Ведь есть места, где в рабство попадают как сами Немые, так и те, кто способен их родить. Если этот проект будет успешным, положение дел изменится к лучшему.

– И каковы ваши успехи? – Голос Видьи прозвучал твердо и бесстрастно.

– Есть кое-что. – Прасаду не хотелось вдаваться в подробности и рассказывать ей о детской.

– Муж мой, разум тебе изменяет. Я провела здесь менее часа, и уже прекрасно вижу, что вся это история – чистейшая ложь. Все это стоит очень дорого. – Она обвела рукой комнату. – Миллиарды уходят только на содержание, не говоря уже о том, сколько стоят сами исследования. И неужели ты полагаешь, что те, кто платит такие огромные деньги, руководствуются столь альтруистическими побуждениями?

– Я думал об этом, – Прасад поскреб щетинистую щеку. Этим утром он еще не брился и не принимал душ. – Весь процесс, если нам удастся его как следует наладить, окупит любые затраты.

– И чьи же это затраты?

Прасад посмотрел ей прямо в глаза.

– Я не знаю. Доктора отказываются об этом говорить. Но когда они предложили убежище мне и Катсу, я согласился. Я мог бы, конечно, вернуться в Иджхан, но это означало бы потерять Катсу, когда ей исполнилось бы десять лет. Тебя я уже потерял. Я не хотел потерять и ее. Поэтому я остался здесь и стал работать на них. – Прасад провел пальцем по завитушкам на обшивке кресла. – Но теперь, жена моя, я начинаю сомневаться в том, что сделал правильный выбор.

Собравшись с силами, Прасад заставил себя рассказать Видье о детской и ее обитателях и о том, что в лаборатории хотят теперь начать экспериментировать с яйцеклетками Катсу. Катсу встретила это известие со своим неизменным спокойствием, Видья же побледнела.

– И как ты можешь здесь оставаться? – прошипела она.

– Не могу. – Эти слова вылетели у него автоматически, он не задумывался ни секунды, что ей ответить.

Прасад замолчал, сам себе удивляясь. Он сказал правду. Эти мысли уже долгое время бушевали у него в голове, требуя выхода.

– Я не могу здесь оставаться, – повторил он. – Я не верю, что эти дети – неразумные существа. Я не верю, что они не чувствуют боли. Они страдают и духовно, и физически, а я старался делать вид, что не понимаю этого. Я думаю… Нет, я знаю, что старался закрывать на все глаза, потому что хотел найти безопасное укрытие для Катсу и для себя. Это ты можешь понять?

– Безопасное укрытие, – тихо повторила Видья. Ее лицо смягчилось. – Да. Это я понять могу.

В комнате наступила тишина. В животе у Прасада заурчало, и он заметил, что из кухни все так же доносится запах медового хлеба. Им надо позавтракать. Впервые за семнадцать лет они смогут вместе, всей семьей, сесть за стол.

А Седжал, его сын, сейчас тоже завтракает?

– Они страдают, – заговорила Катсу.

– Кто? – машинально спросил Прасад.

– Те, кто в детской.

– Откуда ты знаешь, дочка? – спросила Видья. Ее голос звучал спокойно и ласково. Голос матери.

– Я танцую с ними в Мечте, – ответила Катсу. – Тогда они едят поменьше.

– Что едят? – спросил Прасад, все еще думая о завтраке. Катсу хочет сказать, что их тоже надо пригласить на завтрак?

– Других людей.

При этих словах Прасад вздрогнул. Ему показалось, что волосы у него на затылке зашевелились.

– Катсу, что ты говоришь?

– Эти дети жаждут близости других сознаний, общения, которого их лишили и в утробе, и в Мечте, – сказала Катсу. – Им больно, и они сердятся. Иногда я для них танцую, и тогда они на время успокаиваются, но их голод не проходит. И когда они едят, они многих людей вгоняют в тоску. Иной раз люди от этого умирают.

И Катсу замолчала.

– Дочка, объясни, пожалуйста, подробнее. – Видья положила руку на плечо Катсу. – Скажи, что все это значит.

Но Катсу поднялась и пошла к себе. Дверь за ней неслышно закрылась. Видья в полном недоумении смотрела ей вслед.

– Она всегда такая, – отважился заметить Прасад. – Иногда мне кажется: она говорит так мало потому, что уверена, будто любой без труда проследит ход ее мысли… Но, увы, это совсем не так.

Видья тоже поднялась с кресла.

– Думаю, муж мой, тебе следует показать мне этих детей.

– Думаю, – сказал Прасад, вытаскивая себя из кресла, – что моя жена совершенно права.

Доктор Кри что-то тихо говорил в свой компьютерный блокнот, сидя перед прозрачным барьером в детской. Это был коренастый мужчина средних лет, у него были светлые волосы, красные щеки и узкие зеленые глаза. Рядом с ним стоял Макс Гарин и всматривался в острые линии, бегущие по монитору считывающего устройства. Он все так же подкручивал свой светлый ус. В самой детской несколько темноволосых детей извивались в конвульсиях. Их рты, как и карие глаза, то открывались, то закрывались. По подбородкам у некоторых стекала слюна. Видья, сильно побледневшая, не сводила с них глаз.

– Муж мой, – прошептала она. – Они похожи на тебя.

Прасад открыл было рот, чтобы возразить, но слова застряли у него в горле. Время возражений прошло. Да, он ни разу не заглядывал в документы, где говорилось, чью именно ДНК получил тот или иной ребенок, но это вовсе не означало, что подобные сведения нельзя было узнать иным путем. Видья заставила его смотреть внимательно, и теперь он видит.

Доктор Кри поднял глаза от своего блокнота. Он увидел Видью, и его глаза широко раскрылись.

– Какого черта! – вскричал он. – Прасад, что она здесь делает? Это запретная зона!

– Видья должна сама все увидеть, прежде чем решить, станет ли она участвовать в нашем проекте, – спокойно заметил Прасад.

– Я буду участвовать, – тут же вмешалась Видья. – Это все очень интересно.

Прасад уставился на нее. Не обращая на него внимания, Видья повернулась к Максу Гарину.

– Но сначала, – сказала она, – ты должен ответить на мои вопросы.

Гарин выключил монитор.

– Я слушаю.

– Ты сказал, что можешь сделать так, что мой сын Седжал не будет Немым, – спокойно начала Видья. – Ты солгал. Мой сын – Немой, и очень сильный Немой.

– Он тот, кого разыскивали власти Единства? – удивленно спросил доктор Кри низким зычным голосом. – А ты – его мать?

– Да.

На лице доктора Кри Прасад прочел радостное изумление и… алчность? Он почти воочию увидел, как в голове у Кри завертелись колесики.

– Я говорил, что провожу эксперименты, – поправил Гарин Видью, не переставая крутить свой ус. Прасаду хотелось с силой отдернуть его руку. – Я ничего не обещал, я дал тебе денег. И мои опыты, несомненно, имели определенный успех. Результаты обоих сканирований на гены Немоты были отрицательными, а значит, я в достаточной мере изменил его данные, чтобы одурачить Единство. На что ты жалуешься? Его не отняли у тебя, когда ему исполнилось десять лет.

– Но все же он Немой, – настаивала Видья холодным, мертвенно-спокойным тоном. – Ты специально это устроил? Я должна знать.

Гарин покачал головой.

– Нет. Это был непредсказуемый эффект.

И он снова включил монитор. За его спиной один из детей вдруг затих, тогда как у другого начался очередной приступ судорог. Видья, казалось, хотела еще что-то сказать, но передумала.

– Значит, ты будешь работать с нами? – Глаза доктора Кри сияли, и он опять сцепил руки под подбородком. – Это замечательно! Что ждет нас впереди – просто уму непостижимо! Вот чего мы добились, имея одни лишь только ДНК Прасада. – Он обвел рукой корчащиеся тела, а Прасада окатила горячая волна стыда. – Если мы соединим их с твоими, то наш проект будет завершен уже через несколько лет.

– Мне, конечно, потребуется компенсация, – произнесла Видья задумчиво. Она наклонилась над столом. – Я требую тех же привилегий, какие полагаются Прасаду, плюс жалованье, на двадцать процентов превышающее его, а также двенадцать тысяч кешей в качестве аванса.