Бен заставлял себя идти. Монастырь своим видом напоминал линию фронта после бомбардировки. Повсюду плакали люди, другие стояли в шоке и смотрели в пространство перед собой. Кое-кто пытался помочь страдальцам, но у них самих явно не хватало на это сил и энергии. На пути Бену и Кенди попалось мертвое тело. Мальчик завязал веревку на шее и спрыгнул с ветки дерева. Труп мерно покачивался, ветка скрипела.

Прилагая огромные усилия, Бен сумел все-таки довести Кенди до своего дома и помог подняться по ступенькам крыльца. Потом уложил Кенди на кушетку. И в полном изнеможении опустился рядом с ним. В доме царил беспорядок – везде валялись одежда, диски, детали компьютеров. Но в комнате хотя бы было тепло. Бену хотелось, чтобы это тепло впиталось в его тело. Он чувствовал глубокую отрешенность от всего, почти безразличие. Он перевязал раны молодому человеку в ресторане и отвел Кенди домой, повинуясь исключительно рефлексам. За его действиями не стояло никаких эмоций. Наконец Бен повернулся к Кенди.

– Кенди, что произошло? – спросил он. Чтобы получить ответ, ему пришлось потрясти Кенди за плечо.

– Я больше не чувствую Мечту, – хриплым голосом произнес Кенди. – Я вообще ничего не чувствую. Бен, это ужасно. Я не…

Раздался громкий стук в дверь. Кенди замолчал. Стук повторился. Бен посидел еще немного, потом собрался с силами и подошел к двери. На пороге стояла Харен. Чадра все так же прикрывала нижнюю часть ее лица.

– Ты все видел? – спросила она без всякого вступления.

Бен кивнул.

– Кенди очень плох. Некоторые покончили с собой. Не знаю даже, что и думать.

– А когда ты видел самоубийц, это ведь не слишком тебя встревожило? – спросила Харен.

– Нет, не слишком, – ответил Бен машинально, и только потом осознал, что именно он говорит. А ведь и правда… Мальчишке, который повесился на дереве, было от силы лет десять-одиннадцать. От этого зрелища Бен должен был бы лишиться сна, заболеть… но у него просто не было сил, чтобы воспринять увиденное со всей положенной остротой.

– Точно, – Харен будто подтверждала его мысли. – До других людей особого дела нет.

– Но почему так? Что происходит?

– Дай я сначала войду.

Она проскользнула внутрь. А Бену даже не пришло в голову предложить ей войти. В гостиной она увидела Кенди, который все так же лежал на кушетке.

– Впервые в жизни, – сказала она, – я рада, что не Немая.

– Харен, что происходит? – спросил Бен. – Ты знаешь?

Харен пожала плечами.

– У меня есть одно предположение. Должно быть, тьма, о которой все так много говорят, поглотила Беллерофон.

Бен тяжело опустился на свою тренировочную скамью.

– Ты уверена?

– Такое объяснение кажется мне наиболее логичным. Я уже насмотрелась на Немых, охваченных такой же апатией, как и Кенди. Они пережили ужасное потрясение.

– Кенди говорит, он больше не чувствует Мечту, – сказал Бен.

Харен кивнула.

– Совершенно верно. Он в одно мгновение оглох и ослеп. He-Немые тоже подверглись определенному шоку, ведь Мечта состоит из наших сознаний, но у нас ниже чувствительность. Поэтому мы еще можем шевелиться и что-то делать, хотя и с трудом.

– По тебе не скажешь, что ты пережила потрясение. – Бену приходилось выдавливать из себя каждое слово, а собственное тело казалось ему таким же громоздким и неподъемным, как тяжеловесный тренажер у него за спиной. Кенди лежал, бессмысленно уставившись в пространство.

– Я уже давно научилась справляться с глубочайшей депрессией, – тихо произнесла Харен.

В голове у Бена зашевелился какой-то вопрос. Он попытался сконцентрироваться на этой мысли, и усилие далось ему с огромными муками. Наконец, очень медленно, как пузырек воздуха в зыбучих песках, вопрос выплыл на поверхность его сознания.

– А как же мама? – спросил он.

24 день 11 месяца 987 года общего летоисчисления

Нам не составило большого труда попасть на Ржу. Мы успешно миновали около полудюжины контрольных пунктов, военные из Единства трижды поднимались к нам на борт. И каждый раз Суфур швырял деньги направо и налево, а мы с Чипком сидели в моей комнате. Стоило лишь кому-то из досматривающих открыть к нам дверь, как я мысленно его толкал и прогонял прочь. С каждым разом у меня получалось все лучше и лучше. Я как бы прикасаюсь к их чувствам и делаю так, что они вовсе не хотят нас увидеть. И они не видят. Так вот. Когда мы добрались до самой планеты, Фен связался кое с кем и выяснил, что мой портрет больше не фигурирует среди тех, кто «разыскивается властями». Мы решили, что или в Единстве еще не знают, что я покинул Конфедерацию, или же они считают, что я не способен совершить такую глупость, как вернуться сюда. По крайней мере, все это нам только на руку.

Мы совершили посадку в космическом порту. А физиономия Фена, тем не менее, все еще значится у них в черном списке, и пусть даже солдаты о нем в жизни не слышали, ему все равно пришлось остаться на борту вместе с Чипком. Суфур позвонил кому-то, договорился о транспорте, и мы отправились в город.

Ощущение было странное. Я не был здесь многие недели, и не думал, что вообще вернусь когда-нибудь в Иджхан, и вот, пожалуйста, я снова здесь. Наверху – знакомое красное небо, вокруг – серые потрескавшиеся здания, мимо со свистом проносятся наземные машины, в воздухе – перелетные машины. Но не было чувства возвращения домой. Мне казалось, что я здесь – только временно.

Повсюду дежурила охрана. У всех винтовки вместо пистолетов, одеты в бронежилеты, а не в обычную форму. Мне не давал покоя мой внутренний Джесс, он кричал, что надо бежать и прятаться, но я заставил себя не обращать на него внимания. Стоит лишь побежать, как они сразу заподозрят неладное, а с Суфуром я в полной безопасности. Я надеюсь.

На улицах, как всегда, полно людей, но ощущение совершенно новое. Все идут, склонив головы и стараясь не смотреть на охранников. И почти не разговаривают между собой. Звуки издавали только наземные машины да свистящие над головой корабли. Я занервничал, а Суфур стоял рядом со мной на тротуаре совершенно спокойный, спокойный, как слон.

Так вот. Наконец подъехала наземная машина, и мы забрались на заднее сиденье. Стекла сзади были затемнены, так что ничего не видно ни изнутри, ни снаружи. Водителя мне тоже было не видно, потому что его отделял от пассажиров специальный барьер. Я не имел ни малейшего представления о том, куда мы направляемся. Когда я повернулся к Суфуру, он, казалось, уже знал, о чем я хочу его спросить.

– Необходимая предосторожность, – пояснил он. – О расположении лаборатории знают очень немногие.

Он сел как можно дальше от меня. Мне стало по-настоящему интересно, почему же он избегает до меня дотрагиваться. С Чипком он вел себя совершенно нормально. И еще: как это ему удается не принимать в Мечте человеческого облика? Суфур еще тот извращенец. И я подумал: может быть, стоит получить свое жалованье за год да и сматываться при первой же возможности.

Во время пути мы молчали. Через некоторое время машина остановилась. Через секунду с моей стороны кто-то постучал в дверцу.

– Можешь выходить, – сказал Суфур.

Я вздохнул с облегчением. Открыв дверь, я обнаружил прямо за ней туннель. Его стены были сделаны из гибкого белого пластика или полимера, который поддерживался распорками. Ширина входа точь-в-точь соответствовала размерам машины, поэтому я не видел, что было снаружи. Пахло сырой резиной.

– Иди, – сказал Суфур.

Мне пришлось сначала идти согнувшись, пока туннель не расширился настолько, чтобы я смог выпрямиться в полный рост. И вдруг туннель за моей спиной сложился, преграждая путь назад. Я услышал, как хлопнула дверь и отъехала машина. Внезапно меня охватил дикий страх.

«Ведь говорил я тебе», – злорадствовал мой Джесс.

– Все в порядке, – раздался голос совсем рядом.

Я резко обернулся. Сзади стоял светловолосый человек небольшого роста с огромными усами, кончики которых он все время теребил пальцем, скручивая все туже и туже. За его спиной туннель уходил куда-то вниз.