— Милый ангел, вы ошибаетесь, присваивая звание мужчины четырем особам, каковых назвали, — с улыбкой возразил Кристиан. — Первый из них — ваш отец, следовательно, для вас он не мужчина; второй — принц, и он стоит выше всех мужчин; третий — подлец, как вы сами сказали, и, значит, он ниже всех мужчин; последний из четверых — ваш возлюбленный, но и он тоже не мужчина.

— В чем все-таки заключалась безумная цель этого негодяя Оже? — с встревоженным любопытством спросила Инженю, придвигаясь к Кристиану. — Объясните мне.

— Что я должен вам объяснить, Инженю?

— Разве он не отдал меня господину графу д'Артуа?

— Отдал.

— Но почему он отдал меня графу?

— Как почему?

— Я же не люблю принца.

Кристиана, уже привыкшего к невероятным наивностям девушки, эта последняя из них поставила в затруднительное положение.

— Он отдал вас принцу, — улыбнулся Кристиан, — чтобы…

— Чтобы я стала его женой, не так ли? — спросила она, не опуская прекрасных глаз; эти слова указывали на то, что она совершенно не представляла себе, что означает выражение «стать женой».

— Да, чтобы стать его женой, — повторил Кристиан.

— Хорошо, а что потом? Господин граф д'Артуа стал бы моим мужем на всю ночь, если бы в спальне было темно?

— К сожалению, — вздохнул молодой человек, — несомненно, стал бы.

— Пусть! Но ведь утром я увидела бы, что рядом со мной не Оже, и, значит, господин граф д'Артуа больше не смог бы быть моим мужем! Для чего тогда Оже все это сделал? Кристиан развел руками перед такой непостижимой неискушенностью.

— Бог мой! — воскликнул он. — Во имя Неба, Инженю, не задавайте мне подобных вопросов!

— Но почему?

— Потому что вы разжигаете любопытство мужчин.

— Чем?

— Тем, что каждый мужчина, кто услышит от вас такие речи, захочет обучить вас тому, чего вы не знаете.

Поскольку они были одни под сенью густой листвы и наступали сумерки, Кристиан обнял Инженю и нежно прижал ее к сердцу.

Она покраснела; какая-то неведомая теплота неожиданно воспламенила все чувства Инженю, заставив ее растерянно смотреть из стороны в сторону.

От Кристиана, не столь наивного, как Инженю, не ускользнуло волнение, охватившее молодую женщину.

— Послушайте, Инженю, разве чувства, пережитые вами сейчас, не говорят вам, что в любви существует еще нечто неизвестное вам?

— Да, вы уже целовали меня, Кристиан, но ни разу не зажигали во мне того огня, что смущает меня и пугает!

— Понимаю! Ведь раньше я был для вас только братом.

— А сегодня?

— Сегодня я желаю вас как нежный супруг.

— Хорошо, вы, если вам так угодно, всегда можете оставаться моим братом, но моим супругом вы не станете — о, нет!

— Неужели вы откажете мне во встрече, если я попрошу вас об этом?

— Сегодня я пришла только затем, чтобы сказать вам, что больше не увижу вас.

Кристиан отступил на шаг и сказал:

— Но тогда, Инженю, признайтесь сию же минуту, что вы не любите меня! Скажите об этом прямо.

— Нет, Кристиан, напротив, я говорю искренне, что люблю вас, по ночам думаю о вас, днем жду вас и стремлюсь к вам; что, кроме всего, чем я обязана Богу и моему отцу, я думаю только о вас! Я не знаю, как любят другие женщины, но, в конце концов, все мне всегда говорили, будто я пойму, что такое любовь, лишь тогда, когда выйду замуж, ну вот, теперь я замужем, но люблю вас так же, как до замужества. Следовательно, если замужество ничего не изменило, то оно не изменит ничего; правда, до замужества я была вправе любить вас и признаваться вам в этом; сегодня, любя вас, я совершаю преступление, ибо больше себе не принадлежу.

Кристиан не сумел скрыть горькой усмешки.

— Но я повторял и в сотый раз повторяю, что вы, Инженю, не замужем! — воскликнул он.

— Да, я хорошо это понимаю, потому что сама прогнала мужа, но прогнала его потому, что он совершил преступление. Это преступление освобождает меня от него, но не дает свободы в отношении другого человека.

— Так, значит, если бы господин Оже не совершил этого преступления, вы стали бы… стали его женой?

— Конечно.

— Умоляю, не клевещите на себя, Инженю! Не порочьте любовь! Ведь вы подобны несчастному слепцу, который стал бы отрицать солнечный свет и говорил бы: «Я не вижу солнца, следовательно, все в мире Божьем темно и непостижимо…» Инженю, Инженю, мне остается просить вас об одном…

— Просите, Кристиан, просите!

— Хорошо, не отдавайте мне все ваше время, всю вашу жизнь; уделяйте мне два-три часа в день, приходя в мой дом. Тем самым вы не расстанетесь с вашим отцом, но все-таки останетесь со мной.

— Ах! — вздохнула Инженю. — Должно быть, Кристиан, вы предлагаете мне что-то дурное.

— Почему дурное, Инженю?

— Потому что вы покраснели, вы дрожите, вы не смотрите мне в глаза! О, если вы хотите посвятить меня в тайны, которые сделают меня презираемой женщиной, то, Кристиан, берегитесь! Я разлюблю вас!

— Прекрасно, я согласен! — воскликнул Кристиан. — Вы внушаете мне самую странную любовь к добродетели! Только я лучше вас, ибо знаю цену добродетели, а вы ее не ведаете; вы добродетельны так же, как ароматен цветок, и в этом нет никакой вашей заслуги, или, пожалуй, я ошибаюсь, вы обладаете достоинством самого цветка — вы источаете благоухание, сами не зная почему, и не можете с этим ничего поделать. Хорошо, Инженю, вы меня победили; я больше не испытываю никаких желаний и вновь стану вашим братом, я не прикоснусь к венцу чистоты и невинности, но только вы должны будете поклясться мне.

— В чем?

Кристиан улыбнулся и обнял девушку; она не только не отпрянула назад, но и, улыбаясь, как дитя, обхватила шею юноши прелестными ручками, которые легли на плечи Кристиана, словно мягкий обруч.

— Поклянитесь же, что ни один мужчина, кроме вашего отца, не прикоснется к вам губами и не будет обнимать вас так, как сейчас это делаю я.

— О, клянусь, тысячу раз клянусь! — прошептала Инженю.

— Поклянитесь, что Оже никогда не войдет в вашу спальню.

— Клянусь вам! Но как, скажите мне, он туда войдет, если я его презираю?

— Поклянитесь, наконец, что каждый день вы будете писать мне письмо, за которым я сам вечером буду приходить на вашу улицу; вы будете спускать его вниз на веревочке, к которой я буду привязывать мое письмо.

— Я клянусь! Но если нас увидят?

— Это мое дело.

— А теперь прощайте!

— Да, Инженю, прощайте! Мы только говорим друг другу «прощайте», но наши сердца неразлучны! На прощанье еще один поцелуй…

Инженю улыбнулась, но не отказала.

Этот поцелуй был таким долгим, что Инженю была вынуждена повиснуть на шее Кристиана; без этого она, сраженная любовью, упала бы без чувств на траву Королевского сада.

Наконец Инженю со стоном вернула Кристиану поцелуй и, вырвавшись из его объятий, ушла. «Еще три таких поцелуя, — подумал, опьянев от радости, Кристиан, — и Инженю окончательно поймет, что она так и не была замужем! Но с этого мгновения, Инженю, ты моя жена; только надо ждать… Ну что ж, я полон мужества, я подожду!»

В то время как Кристиан вместе со свой сообщницей Инженю замышлял заговор против супружеских прав г-на Оже, тот, обложенный со всех сторон, очень напоминал хищных зверей, которые после долгого гона и множества уловок, чувствуя, что начинают уставать, озираются вокруг, чтобы оценить своего врага, и постепенно приходят к решению наброситься на охотника и собак.

Оже чувствовал, что он больше ничего не добьется от принца: тот решительно от него отрекся и прогнал с угрозами, и с той минуты как граф д'Артуа убедился, что обрел в Кристиане опору и хвалителя, его мало беспокоили происки Оже.

На самом деле графу д'Артуа следовало остерегаться только двух опасностей: оскорбить дворянство в лице одного из его представителей и обидеть народ в лице Инженю; именно эти обстоятельства в тот период XVIII века, о котором мы рассказываем, делали положение принца столь же неприятным, сколь и положение железа между наковальней и молотом.