Но не я одна была расстроена. Когда Стью увидел это место, он смертельно побледнел. На нем была сорочка с короткими рукавами, и я увидела, что у него появилась гусиная кожа. Его глаза, обычно голубые, стали пронзительно-серыми, как океан в непогоду.
Он показал на третий этаж и сказал:
— Там была моя комната.
Гарольд повернулся к нему, и я увидела, что он готов к одному из патентованных Хитромудрых Комментариев Гарольда Лаудера, но, увидев выражение лица Стью, даже он заткнулся. Считаю, что с его стороны это было мудрым решением.
Немного погодя Гарольд предложил:
— Что ж, давайте зайдем внутрь, посмотрим.
— Зачем тебе это нужно? — спросил Стью, и в его голосе проскользнули истеричные нотки. Чувствовалось, что он сдерживается из последних сил. Это испугало меня, по большей части из-за того, что обычно он холоден как лед.
— Стюарт… — начал было Глен, но Стью перебил его.
— Зачем? Разве вы не видите, что это мертвое место? Ни людей, ни солдат, ничего. Поверьте, — сказал он, — если бы они были здесь, то уже выбежали бы к нам. И нас бы закрыли в этих белых комнатах, как подопытных трахнутых кроликов. — Затем он взглянул на меня и сказал: — Извини, Фран, я не хотел так выражаться. Просто я очень расстроился.
— Что ж, тогда я пойду туда, — сказал Гарольд. — Кто идет со мной?
Но я-то видела, что, даже пытаясь быть ВЕЛИКИМ и МУДРЫМ, Гарольд и сам был напуган.
Глен проговорил, что он может пойти, и Стью сказал:
— Ты тоже пойди, Фран. Посмотри. Удостоверься сама.
Я хотела сказать, что останусь с ним, потому что он кажется таким напряженным (и потому что я действительно не хотела идти туда), но тогда еще больше обострились бы отношения с Гарольдом, поэтому я согласилась.
Если мы — я и Глен — и сомневались в истории Стью, мы сразу же отбросили все сомнения, как только открыли дверь. Запах. Точно такой же запах преследовал нас в тех городах, через которые нам приходилось проезжать, запах сшивших помидоров, и, о Господи, я снова плакала — ну разве это справедливо, когда люди не просто умирают, но еще и воняют так?
Вот я второй раз за день ОТЛИЧНО НАРЕВЕЛАСЬ, но, что бы ни случилось с Малышкой Фран Голдсмит, Нашей Девчушкой-Попрыгушкой, привыкшей грызть ногти и сплевывать на ковер, — ха-ха, как говорит пословица. Что ж, обещаю, сегодня больше не будет слез.
Мы все же вошли внутрь — думаю, из болезненного любопытства. Не знаю, как там другие, но мне хотелось посмотреть ту комнату, в которой, как заключенного, держали Стью. Но не только запах — в здании было так холодно после уличной жары. Много гранита, мрамора, а может быть, действительно фантастическая изоляция. На втором этаже было теплее, но этот ужасный запах… и холод… как в могиле.
Там было так муторошно, как в доме с привидениями, — мы, все трое, сбились вместе, как овцы, и я была рада, что взяла с собой ружье, хотя оно только 22-го калибра. Звук наших шагов эхом возвращался к нам, как будто кто-то крался за нами, и я снова вспомнила о том сне, в котором мне являлся темный мужчина в балахоне. Неудивительно, что Стью не захотел идти с нами.
Наконец мы наткнулись на лестницу и поднялись на второй этаж. Ничего, кроме кабинетов… и нескольких тел. Третий этаж был оборудован под больницу, но во всех комнатах были герметически закрывающиеся двери и специальные окошечки для наблюдения. Здесь было много тел — и в комнатах, и в коридоре. Очень мало женщин. Может быть, в самом конце они пытались эвакуировать их? Многое мы так никогда и не узнаем. Да и зачем нам это знать?
В самом конце коридора мы наткнулись на комнату, дверь которой была распахнута. Внутри лежал мертвый мужчина, но он не был пациентом (они были одеты в белые больничные пижамы), и уж он-то умер не от гриппа. Он лежал в огромной луже засохшей крови, казалось, он пытался выползти из комнаты, в которой он и умер. Там же находился сломанный стул, все было разбросано, как будто здесь дрались.
Глен очень долго оглядывался по сторонам, а затем произнес:
— Думаю, нам лучше ничего не рассказывать Стью об этой комнате. В ней он слишком близко находился к смерти.
Я смотрела на скорчившееся тело мертвого мужчины и чувствовала себя более испуганной, чем когда-либо.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Гарольд, даже он как-то притих. Это было одно из тех редких мгновений, когда Гарольд не играл на публику.
— Я считаю, что этот джентльмен пришел сюда, чтобы убить Стюарта, — ответил Глен, — но Стью каким-то образом опередил его.
— Но почему? — спросила я. — Почему они хотели убить Стью, если он был иммунен? Какой смысл был убивать его!
Глен посмотрел на меня, взгляд его пугал. Глаза его были почти мертвы.
— Это не важно, Фран, — произнес он- Здравый смысл не имеет ничего общего с этим местом, судя по всему. Существует определенный менталитет — верить в то, что неудачи нужно скрывать. Они верят в это с такой искренностью и фанатизмом, с какой члены некоторых религиозных сект веруют в божественное происхождение Иисуса. Потому что для некоторых людей необходимость сокрытия, даже если события вырвались из-под контроля, остается превыше всего. Это наводит меня на мысль о том, сколько же человек с иммунитетом к этой болезни они все же убили в Атланте, Сан-Франциско, Тонопа, хотя грипп не убил их самих и не положил конец этой резне. Этот козел? Я рад, что он мертв. Мне очень жаль Стью, которому, возможно, до конца жизни в кошмарных снах будет сниться этот человек.
И знаете, что после этого сделал Глен Бейтмен? Этот хороший человек, рисующий плохие картины? Он подошел и пнул мертвого мужчину прямо в лицо. Гарольд даже захрипел, как будто это именно его пнули. Затем Глен снова занес свою ногу.
— Нет! — завопил Гарольд, но Глен все равно пнул мертвеца. Потом он обернулся, вытирая рот тыльной стороной ладони, но наконец-то его глаза потеряли то ужасное выражение, как у дохлой рыбы.
— Пойдемте, — сказал Глен, — надо поскорее выйти отсюда. Стью был прав. Это мертвое место.
Итак, мы вышли. Стью сидел, опираясь спиной о железные ворота в высокой стене, окружающей здание, и я захотела… о, продолжай, Франни, если ты не можешь признаться в этом даже своему дневнику, кому же тоща ты сможешь сказать? Я захотела подбежать к нему, поцеловать и сказать, что мне стыдно за всех нас, что мы не поверили ему. Стыдно за то, что мы так много говорили о том, как трудно было нам, когда разразилась эта эпидемия, а он едва выдавил из себя слово, в то время как этот мужчина едва не убил его.
О Боже, я влюбилась в него. Думаю, что со мной произошла самая, потрясающая в мире катастрофа. Если бы не Гарольд, я бы не упустила такой шанс.
Так или иначе (всегда существует это «так или иначе», даже теперь, когда у меня так ноют пальцы, что, кажется, вот-вот отвалятся), но именно тогда Стью впервые сказал нам, что он хочет отправиться в Небраску, что он хочет проверить свой сон. У него было упрямое, несколько смущенное выражение лица, как будто он знал, что ему придется вырвать немного покровительственного дерьма из рук Гарольда, но Гарольд был настолько взвинчен после нашего «путешествия» в это заведение в Стовингтоне, что не смог оказать ничего большего, чем просто словесное сопротивление. И даже оно прекратилось, когда Глен очень сдержанно признался, что прошлой ночью ему тоже снилась старуха.
— Конечно, это могло произойти только потому, что Стью рассказал нам о его сне, — сказал он, немного покраснев, — но сон был на удивление идентичным.
Гарольд ответил, что сон снился именно по этой причине, но туг Стью сказал:
— Минуточку, Гарольд, — у меня появилась идея.
Его идея заключалась в том, чтобы все мы взяли по листку бумаги и записали все, что сможем вспомнить из виденного во сне за последнюю неделю, а затем сравнить записи. Это был вполне научный подход, поэтому Гарольд не стал возражать.
Что ж, единственный сон, который преследовал меня, я уже записала раньше, и я не хотела бы повторяться. Я только скажу, что записала его, включая то, что касается тела моего отца, но исключив все, что касается ребенка.