СЛЕДИТЕ ЗА НАДПИСЯМИ.

ГАРОЛЬД ЭМЕРИ ЛАУДЕР

ФРАНСИС ГОЛДСМИТ

СТЮАРТ РЕДМЕН

ГЛЕНДОН ПЭКУОД БЕЙТМЕН

8 ИЮЛЯ 1990 Г.»

— Гарольд, дружище, — пробормотал Ларри. — Не могу дождаться, когда же я пожму твою руку и разопью с тобой баночку пивка… или съем конфетку.

— Ларри! — резко окликнула его Люси.

Надин потеряла сознание.

Она проковыляла на крылечко в двадцать минут одиннадцатого утром двадцатого июля, неся в руках чашку кофе и тост, точно так же как делала это каждый день, с тех пор как градусник, прикрепленный снаружи к оконной раме, показывал выше пятидесяти градусов. Был венец лета, самого лучшего лета, которое только могла припомнить матушка Абигайль начиная с 1955 года, когда умерла ее мать в возрасте девяноста трех лет. Как плохо, что вокруг больше нет людей, чтобы радоваться летнему теплу, подумала она, осторожно опускаясь в кресло-качалку без ручек. Но разве они когда-нибудь наслаждались этим? Некоторые, конечно, да; влюбленные молодые люди и старики, чьи косточки отлично помнили смертельную хватку зимы. Теперь же большинство молодых и стариков умерло, как и большинство тех, кто находился между этими двумя полярностями. Господь вынес свой суровый приговор человеческой расе.

Кто-то, может, и поспорил бы с этим суровым приговором, но матушка Абигайль не относилась к их числу. Однажды Он уже проделал подобное при помощи воды, а какое-то время спустя Он сделает это при помощи огня. Не ей судить Господа, хотя она и хотела бы, чтобы чаша сия миновала ее. Но когда дело касалось приговора, она была удовлетворена ответом, данным Господом Моисею из горящего тернового куста, когда Моисей осмелился задать вопрос. «Кто ты такой? — спросил Моисей, и Господь появился из этого куста: «Я есмь Сущий» — Я Есть, Кто Я ЕСТЬ. Иначе говоря — Моисей, прекрати совать свой нос, куда не следует.

Она рассмеялась, кивая головой, засунула тост в широкое горло чашки с кофе, пока он не размяк так, что она смогла жевать его. Минуло уже шестнадцать лет с тех пор, как она распрощалась с последним зубом. Беззубой вышла она из лона своей матери, беззубой она и сойдет в могилу. Молли, ее правнучка, и ее муж Джим подарили ей вставные челюсти ко Дню Матери, год спустя, в тот год, когда ей самой уже исполнилось девяносто три года, но протезы натирали ей десны, и теперь она надевала их только тогда, когда знала, что Молли и ее муж собираются навестить ее. Тогда она вынимала протезы из коробочки, тщательно ополаскивала их и надевала. И если у нее оставалось время до прихода Молли и Джима, то корчила рожи в старенькое зеркало, висящее в кухне, и рычала сквозь все эти большие белые фальшивые зубы, ее так и разбирал смех.

Она была очень старой и немощной, но мозги ее соображали по-прежнему отлично. Абигайль Фриментл, так ее звали, родилась в 1882 году, что и подтверждалось свидетельством о рождении. Она перевидала на земле многое за отпущенный на ее долю срок, но не припомнит ничего подобного тому, что произошло за последний месяц. Нет, ничего такого не было прежде, и теперь пришло и ее время стать частью этого, а ей этого не хотелось. Она была слишком старой. Она хотела в покое наслаждаться сменой времен года до тех пор, пока Господь не устанет смотреть на нее и не призовет к себе на небеса. Что же происходит, когда задаешь вопрос Господу? Ответ всегда таков: «Я Есть, Кто Я ЕСТЬ», и все. Когда Его собственный Сын молился о том, чтобы чаша сия миновала его, Господь даже не ответил… теперь и ее ничем не проведешь. Она была обыкновенной грешницей, и по ночам, когда ветер разгуливал по полю, ей страшно было думать, что Господь видел, как маленькая девочка появилась между материнских ног в начале 1882 года, и сказал Сам Себе: «Я продержу ее подольше. Она потрудится в 1990 году, переворошив целую кипу календарных листков».

Ее время на земле подходило к концу, и последняя работа ждала ее на Западе, рядом со Скалистыми горами. Господь послал Моисея взбираться на гору, а Ноя заставил строить ковчег; Он наблюдал, как Его собственного Сына распинали на кресте. Какое Ему дело до того, как сильно боится Абби Фриментл темного человека без лица, того, который прокрадывается в ее сны?

Она никогда не видела его; ей и не нужно было его видеть. Он был тенью, скользящей по полю в полдень, холодной струей воздуха, птицей, обрушивающейся на нее с провода линии электропередач. Его голос взывал к ней на разный манер, пользуясь всем, что пугало ее — было ли это пиликаньем сверчка под лестницей, говорящего ей, что кто-то любимый скоро умрет; дневной грозой, накатывающейся с запада, как кипящий Армагеддон. Иногда вообще не было никаких звуков, лишь одинокий шум ветра в поле, но она знала, что он здесь, и это было хуже всего, потому что тогда человек без лица казался только чуть-чуть ниже Самого Господа Бога; в такие мгновения казалось, что она совсем рядом с темным ангелом, безмолвно парящим над Египтом и убивающим первенцев в каждом доме, чьи ворота не вымазаны кровью. Именно это пугало ее больше всего. В своем страхе она снова становилась ребенком и понимала, что пока другие только предчувствуют его и боятся, ей дано ясное осознание его ужасающей силы и власти.

— Отличный денек! — сказала она и засунула последний кусочек тоста в рот. Раскачиваясь в кресле, она пила кофе. Стоял ясный, просто отличный день, у нее ничего не болело, и она вознесла Господу кроткую молитву, благодаря Его за все, что Он ниспослал ей. Господь велик, Господь милосерден; даже самые маленькие дети могут усвоить эти слова; слова молитвы вбирают в себя весь мир и все, что присуще этому миру, все добро и зло.

— Господь велик, — повторила матушка Абигайль. — Господь милосерден. Благодарю Тебя за солнечный свет. За кофе. За то, что желудок мой работает нормально. Ты был прав, эти дни выкинули шуточку, но, Бог мой, все это кажется мне зловещим. Разве я не такая же, как все? Господь милостив…

Кофе был почти допит. Старая женщина отставила чашку и стала раскачиваться, ее лицо было обращено к небу, как древнее каменное изваяние. Она задремала, затем уснула. Ее сердце, чьи стенки теперь были не толще пергамента, билось ровно, как оно продолжало биться каждую минуту в последние 39 из 360 дней. Она спала безмятежно, как младенец. Казалось, надо было положить руку ей на грудь, чтобы убедиться, что матушка Абигайль вообще дышит.

Но на губах ее играла улыбка.

Конечно, все изменилось с тех пор, когда она была совсем маленькой. Семья Фриментлов приехала в Небраску, когда освободили рабов, и правнучка Абигайль, Молли, цинично смеясь, предполагала, что деньги, на которые отец Абби купил домик, — гроши, заплаченные ему Сэмом Фриментлом из Льюиса, штат Южная Каролина, в виде компенсации за то, что отец и его братья еще восемь лет продолжали работать на хозяина после окончания Гражданской войны, — были «деньгами для очистки совести». Абигайль всегда прикусывала язык, когда Молли говорила это — Молли, Джим и другие были молоды и не понимали ничего, кроме черного и белого, — но мысленно она закатывала глаза и говорила сама себе: «Деньги для очистки совести? Что ж, есть ли деньги чище, чем эти?»

Итак, семья Фриментлов осела в Хемингфорд Хоум, и Абби, последний ребенок в семье, родилась уже здесь. Отец ее был окружен теми, кто не покупал ничего у негров и не продавал им ничего; он прикупал землю постепенно, чтобы не тревожить тех, кого волновали «эти черные ублюдки, идущие по пути Колумба»; он был первым человеком в округе Полк, применившим севооборот; первым же он опробовал и химические удобрения; а в марте 1902 года к ним домой пришел Гарри Сайтс и сказал, что Джон Фриментл избран в Ассоциацию фермеров. Он был единственным чернокожим, избранным в Ассоциацию, во всем штате Небраска. Этот год стал венцом всему.

Абигайль была убеждена, что любой, обозревая ее жизнь, сможет выбрать один год и сказать: «Вот этот был лучше всех». Казалось, что всеми это ощущается как извечное чередование времен года, когда все приходит вместе, нежное, великолепное, полное чудес, удивительное. И только позже начинаешь размышлять, почему все произошло именно так. Это все равно что одновременно положить в кладовую десяток по-разному пахнущих припасов, в результате чего все они немного пропитываются запахом других ингредиентов: грибы с привкусом ветчины, а ветчина со вкусом грибов; оленина припахивает куропаткой, а куропатка издает слабый аромат огурцов. Потом, в дальнейшей жизни, вы можете желать, чтобы все те прекрасные вещи, которые пришли к вам в тот необыкновенный год, растянулись бы на более долгий срок, чтобы можно было взять по одной из этих золотых вещей и выставить их в середину тех трех лет, о которых вы не можете вспомнить ничего хорошего, но вы знаете, что все вдет так, как и должно идти в этом мире, который создал Господь Бог, а Адам и Ева полуразрушили — все выстирано и вымыто, полы надраены, дети ухожены, одежда почищена; три года ничем не нарушаемой серости, даже фейерверком Пасхи, Четвертого Июля, Дня Благодарения или Рождества. Но нет ответа на то, каким образом Господь реализует Свои представления о том, как все должно быть, и для Абби Фриментл, как и для ее отца, 1902 год стал вершиной всего.