— Неважно, — сказал Бейкер. — В любом случае такой молодой парень, как ты, не поймет.

В своем кабинете Бейкер налил Нику чашку черного кофе из огромного термоса. На столе шерифа стояла тарелка с начатым завтраком, и он снова подвинул ее к себе. Ник отхлебнул кофе. Больно, но кофе был отличным.

Он похлопал Бейкера по плечу, а когда тот поднял голову, Ник, указав на кофе, потер живот и подмигнул.

Бейкер улыбнулся.

— Конечно, кофе хорош. Моя жена Джейн варит его отлично. — Он засунул кусок омлета себе в рот, прожевал и снова заговорил: — Здорово это у тебя получается. Как пантомима. Клянусь, у тебя не возникает особых проблем, когда ты хочешь, чтобы тебя поняли.

Ник неопределенно повертел в воздухе рукой, как бы желая сказать:«Соmme ci соmme са»,[1]

— Я не буду удерживать тебя, — заметил Бейкер, подбирая кусочком хлеба жир, — но вот что я скажу тебе. Если ты застрянешь здесь на какое-то время, возможно, мы сможем поймать парней, которые отделали тебя. Как ты?

Ник, кивнув, написал: «Вы думаете, я смогу вернуть недельный заработок?»

— Вряд ли, — грустно произнес Бейкер. — Я всего лишь провинциальный шериф. А для этого нужен кто-то другой.

Ник кивнул, вздрогнув от боли. Сложив руки вместе, он изобразил улетающую птицу.

— Да, что-то вроде этого. Сколько их было?

Ник поднял четыре пальца, потом покачал головой и поднял пять.

— А ты сможешь опознать хоть кого-нибудь из них?

Ник вытянул один палец и потом написал: «Высокий блондин. Вашей комплекции, возможно, немного крупнее. Серая рубашка и брюки. У него массивное кольцо. На среднем пальце правой руки. Фиолетовый камень. Им он меня и порезал».

Читая написанное, Бейкер изменялся в лице. Сначала беспокойство, а потом гаев. Ник, подумав, что гаев обращен к нему, снова испугался.

— О Господи, — сказал Бейкер — Ты уверен?

Ник неохотно кивнул.

— А что еще? Еще что-нибудь запомнил?

Ник стал усиленно вспоминать, а потом написал: «Маленький шрам. На лбу».

Бейкер прочитал написанное.

— Это Рей Бут, — сказал он — Брат моей жены. Спасибо, малыш. Пять утра, а день у меня уже испорчен.

Ник пошире открыл глаза и сделал жест, выражающий соболезнование.

— Ну что ж, ладно, — больше самому себе, чем Нику, сказал Бейкер, — Он плохой актер. Дженни знает это. Он частенько избивал ее, когда они были еще детьми и жили под одной крышей. И хотя они брат и сестра, мне придется забыть о родственных чувствах на этой неделе.

Ник смущенно уставился в пол. Через мгновение Бейкер потряс его за плечо, чтобы Ник видел, что он говорит.

— Наверное, у нас ничего не получится, — сказал он. — Рей и его дружки-ублюдки выгородят друг друга. Ты один против них. Ты хоть одного ударил?

«Врезал этому Рею в живот, — написал Ник. — А другому заехал по носу. Возможно, сломал».

— Рей якшается в основном с Винсом Хоганом, Билли Уорнером и Майком Чайлдрессом, — сказал Бейкер, — Возможно, если я припру Винса к стенке, то мне удастся расколоть его. Он бесхарактерный и такой же мягкотелый, как сгорающая на солнце медуза. Если я выбью из него признание, тогда смогу сломить Майка и Билли. Рей получил это кольцо в братстве колледжа. Но он завалил экзамены на втором курсе, — Он замолчал, барабаня пальцами по краю тарелки, — Пожалуй, мы можем попробовать, малыш, если хочешь. Но я заранее предупреждаю тебя, что у нас, может, ничего и не получится. Они жестоки и трусливы, как свора бродячих собак, но они местные, а ты всего-навсего глухонемой проезжий. И если они вывернутся, то расправятся с тобой.

Ник подумал об этом. Он мысленно воспроизвел пережитое: его толкают от одного к другому, как окровавленное чучело, а губы Рея складываются в слова: «Я сровняю его с землей. Сосунок ударил меня». А потом ощущение потери, когда у него сорвали со спины рюкзачок, этого неразлучного приятеля последних двух лет, проведенных в беспрерывных странствиях.

Он написал в блокноте два слова, подчеркнув их: «Давайте попробуем».

Бейкер, вздохнув, кивнул:

— Хорошо. Винс Хоган работает на лесопилке… хотя это и не совсем так. Все, что он там делает, так это протирает штаны. Что ж, часов в девять мы поедем туда с тобой. Возможно, мы так испугаем его, что он во всем признается.

Ник согласно кивнул.

— Как твой рот? Доктор Соумс оставил таблетки. Он сказал, что тебе должно быть очень больно.

Ник опять кивнул — теперь печально.

— Я доберусь до них. Это… — Он замолчал, и в своем безмолвном мире Ник увидел, как шериф чихнул несколько раз, достав платок. — Ну это уже другое дело, — продолжил он, но отвернулся, и Ник уловил только первое слово. — Кажется, я не на шутку простыл. Господи, ну что за жизнь? Добро пожаловать в Арканзас, малыш.

Налив в стакан воды и взяв таблетки, шериф подошел к Нику. Пока тот мучительно глотал, Бейкер потирал шею. Там определенно болело. Опухшие миндалины, кашель, насморк, к тому же, кажется, небольшая температура. Да, денек вырисовывался лучше некуда.

Ларри проснулся, похмелье не было слишком тяжелым, но во рту было такое ощущение, будто детеныш дракона устроил там себе туалет, к тому же его не покидало чувство, что он находится там, где ему не следовало быть.

Кровать была односпальной, но подушек было две. Доносился запах жареного бекона. Сев, он увидел в окне еще один серый нью-йоркский рассвет, и первой его мыслью было то, что они сделали что-то ужасное в Беркли прошлой ночью: что-то грязное, черное, атавистическое. Затем события прошлой ночи начали всплывать в памяти, и он понял, что смотрит на университетскую Фордхэм-стрит, а не на Беркли. Он находился в квартире на втором этаже на Тремонт-авеню, неподалеку от Центрального вокзала, а его мать волнуется, где это он пропадает всю ночь. Позвонил ли он ей, хоть как-то извинился перед ней?

Ларри свесил ноги с кровати, нашел смятую пачку «Уинстона» с оставшейся единственной сигаретой. Он закурил. Вкус у сигареты был как у засохшего дерьма.

Девушку звали Мария, она сказала, что она… кто? Оральный гигиенист, кажется так. Ларри не знал, насколько она разбирается в гигиене, но насчет орального искусства Мария была на высоте. Он смутно помнил, как его обглодали, словно ножку вареной курицы. Кросби, Стиллс и Нэт пели по маленькому стерео в гостиной о том, как много воды утекло под мостом, о времени, растраченном напрасно. Если память ему не изменяет, Мария не стала тратить время напрасно. Она была несколько ошеломлена, узнав, что он тот самый Ларри Андервуд. Разве в какой-то момент ночного веселья не была она одной из многих, кто искал открытый магазин, чтобы купить пластинку «Детка, можешь ты отыскать своего мужчину?»,

Он тихонько застонал, пытаясь восстановить вчерашний день с его вполне безобидным вступлением и безумным финалом.

«Янки» не было в городе, это он помнил. Его мать уже ушла на работу, когда он проснулся, но она оставила график игр «Янки» на кухонном столе вместе с запиской: «Ларри! Как видишь, «Янки» не вернутся до первого июля. Они будут играть два матча подряд четвертого июля. Если у тебя нет других планов, почему бы тебе не сводить свою маму на бейсбол? Я куплю пива и хот-дога. В холодильнике яйца и сосиски, а в хлебнице пирожные, если они тебе больше по вкусу. Поухаживай за собой сам, детка». А в конце письма был типичный для Элис Андервуд постскриптум: «Большинство ребят, с которыми ты шатался в былые дни, разъехались, они еще счастливо отделались, эта шайка, но мне кажется, что Бадди Маркс работает в магазине на Стрикер-авеню».

От одного воспоминания об этой записке Ларри поморщился. Никакого «Дорогой» перед его именем. Никакого «Люблю» перед ее подписью. Она не верила во все эти нежности. Настоящее было в холодильнике. Пока он отсыпался после своей безумной гонки через всю Америку, она купила и принесла то, что он любил больше всего. У нее была такая отличная память, что это даже пугало. Ветчина в банках. Два фунта настоящего масла — и это с ее-то жалованием! Две упаковки «Кони». Сосиски «Дели». Ростбиф с фирменным соусом «Элис», секрет которого она отказывалась открыть даже собственному сыну, а в морозильнике целый галлон его любимого мороженого. Вместе с сырным пирожным Сары Ли. С ягодкой клубники наверху.