Повинуясь импульсу, он направился в ванную — не только позаботиться о мочевом пузыре, но и проверить аптечку.
На старом месте, там, где висели все его щетки, была новая зубная щетка. Там же лежали лезвия и бритвенный прибор, крем для бритья и даже стоял флакончик одеколона. «Не слишком шикарно, — сказала бы Элис (Ларри действительно слышал ее), — но пахнет хорошо для этих денег».
Он долго рассматривал все эти вещи, а потом взял новый тюбик зубной пасты в руки. Никаких «Дорогой», никаких «Люблю, мама». Просто новая зубная щетка, новая зубная паста, новый одеколон. Иногда, подумал он, настоящая любовь молчалива, так же как и слепа. Он начал чистить зубы.
… Оральный гигиенист вошла, одетая в прозрачную розовую рубашечку — и ничего больше.
— Привет, Ларри, — сказала Мария. Она была невысокой, хорошенькой, немного в стиле Сандры Ди, груди ее самоуверенно торчали, были упругими и дерзкими. Как там в старой шутке? Правильно — у нее парочка 38-го калибра и настоящий автомат. Ха-ха, очень смешно. Он проехал три тысячи километров, чтобы провести ночь и чуть не быть съеденным заживо Сандрой Ди. — Я могу дать тебе халат, если хочешь. Мы позавтракаем копченой рыбой и жареным беконом.
Копченая рыба и жареный бекон? Его желудок сжался.
— Нет, дорогая, я уже должен бежать. Мне надо кое-кого повидать.
— Послушай, но ты не можешь уйти вот так…
— Честно, это очень важно.
— Ну что ж, я тоже очень важно! — Она начинала повышать голос. У Ларри заболела голова.
— Твой Бронкс уже продемонстрирован, милая, — сказал он.
— Что ты имеешь в виду? — Она стояла, уперев руки в бока, жирная ложка торчала из сжатого кулака как стальной тюльпан. Грудь ее соблазнительно вздымалась, но Ларри не соблазнился. Он надел брюки и застегнул их. — Если я из Бронкса, так, значит, я уже черная? Что ты имеешь против Бронкса? Ты что, расист?
— Нет, я так не думал, — ответил он и подошел к ней поближе. — Послушай, тот, кого я должен увидеть, — моя мать. Я приехал всего два дня назад и даже не позвонил ей вчера, не предупредил… или позвонил? — добавил Ларри с надеждой.
— Ты никому не звонил, — угрюмо ответила Мария. — Клянусь, это не твоя мать.
— Да. Это правда. Она работает в Кемикал Бэнк-билдинг.
— Клянусь, ты вовсе не тот Ларри Андервуд, который поет по радио.
— Думай что хочешь. Мне нужно бежать.
— Ты дешевка! — выкрикнула она. — Что я теперь должна делать с такой прорвой приготовленной еды?
— Выкинь в окно, — предложил он.
Мария, взвизгнув от злости, швырнула в него ложкой. В любой другой день его жизни она бы промахнулась. Один из основных законов физики гласит, что ложка не может попасть в цель, если ее швыряет доведенный до неистовства оральный гигиенист. Но только исключения подтверждают правила, трах-бах-хлоп, ложка Ларри прямо в лоб. Было не очень больно. Но когда он нагнулся, чтобы поднять ложку, две капельки крови упали на ковер.
Ларри шагнул к Марии, зажав ложку в руке.
— Я отшлепаю тебя вот этим, — пригрозил он.
— Конечно! — закричала она, отскакивая назад. — Почему бы и нет? Как же! Большая звезда! Трахнул и бежать. А я-то думала, ты хороший парень. Да ты вовсе не такой! — Несколько слезинок скатилось по ее щеке. Они оборвались у подбородка и стекли на грудь. Завороженно Ларри смотрел, как одна из них скатилась по холмику ее правой груди и застыла на соске. Это произвело на него магнетический эффект. Он разглядывал поры на коже и увидел темный волосок, торчащий из края ареолы. «Господи Иисусе, я схожу с ума», — с удивлением подумал он.
— Ты вовсе не хороший! — выкрикнула она, когда он уже намеревался выйти из гостиной. — Я пошла с тобой только потому, что думала, ты хороший!
От того, что он увидел в гостиной, ему захотелось застонать. На том самом диване, на котором, как он смутно помнил, с ним расправились, как с ножкой вареной курицы, лежало по крайней мере две дюжины пластинок с его песенкой. Еще три пылились на старом проигрывателе. На стене возле окна висел плакат — «История любви», Райан О'Нил и Али Мак-Гроу. «Быть жадно обглоданным означает, что нет необходимости извиняться, ха-ха. Господи, я схожу с ума».
Мария стояла в дверях спальни и все еще всхлипывала, выглядя весьма патетично в своей коротенькой рубашечке.
— Послушай, позвони мне, — сказала она, — Я же не сумасшедшая.
Он должен был сказать: «Конечно» — это было бывенцом всему. Но вместо этого он услышал, как из его груди вырвался смех, а потом:
— Твой бекон подгорит.
Вскрикнув, Мария бросилась к Ларри, но, споткнувшись о подушку, растянулась на полу. Одной рукой она опрокинула недопитую бутылку молока, а другой — пустую бутылку из-под виски. «Господи, — подумал Ларри, — неужели мы смешивали это?»
Он быстро выскочил из квартиры и бросился вниз по ступеням. Преодолевая последние шесть ступеней, он услышал, как она кричит с лестничной площадки, свешиваясь вниз:
— Ты вовсе не такой! Ты нехороший!
Он с облегчением захлопнул позади себя дверь подъезда, и влажное тепло омыло его, неся с собой запахи летней листвы и автомобильных выхлопов. Это было ароматом духов по сравнению с запахом горелого жира и застоявшегося сигаретного дыма. Ларри глубоко вдохнул утренний воздух. Как здорово выбраться из сумасшествия! Вернемся с нами к прекрасным дням нормальности, как мы…
Позади него с треском раскрылось окно, и он понял, что последует за этим.
— Надеюсь, ты сгниешь заживо! — кричала она сверху. — Надеюсь, ты свалишься под поезд метро! Да, какой ты певец? Ты в постели просто дерьмо! Ты гнида! Заткни это в свою задницу! Отнеси это своей мамочке, паршивец!
Молочная бутылка со свистом пронеслась из окна ее спальни. Ларри вовремя нагнулся. Бутылка ударилась о водосточный желоб, как бомба, разбрызгивая по тротуару осколки стекла. За ней, переворачиваясь в воздухе, последовала бутылка из-под виски, разбившаяся прямо у его ног. Кем бы ни была бросавшая, но цель у нее была ужасная. Ларри бросился бежать, прикрывая голову руками. Этому безумию никогда не будет конца.
Позади него раздался триумфальный крик с характерным бронкским акцентом:
— ПАЦАЛУЙ МИНЕ В ЗАДНЕЦУ, УБЛЮДАК! ДИШЕВКА!
Он завернул за угол и, схватившись за живот, начал истерично хохотать, глядя на проносящиеся мимо машины.
— Ты что, не мог лучше устроиться? — сквозь смех произнес он, абсолютно не сознавая, что разговаривает вслух. — О, приятель, ты мог бы сделать это и получше. Это была отвратительная сцена. Какая ерунда, приятель. — Тут до Ларри дошло, что он разговаривает вслух, и новый приступ смеха вырвался из его груди. Неожиданно он почувствовал головокружение, тошноту и зажмурился. Круг воспоминаний в Отделе Мазохизма открылся, и он услышал слова Уэйна Стаки: «В тебе есть нечто, что делает тебя похожим на непробиваемую стену».
Он повел себя с девушкой как с потаскухой после утренней побудки в доме терпимости.
«Ты вовсе не хороший».
Я хороший, хороший.
Но когда участники той вечеринки стали выражать недовольство его решением выпроводить их, он пригрозил вызвать полицию, и он действительно сделал бы это. Разве не так? Так. Именно так. Большинство из гостей были ему не известны, и ему было наплевать на них, но четверо или пятеро протестующих были старыми знакомыми. А Уэйн Стаки, этот ублюдок, стоял у двери, скрестив руки на груди, словно грозный судья в день Страшного Суда.
Сэл Дорил, выходя, сказал: «Если это именно то, что в конце концов происходит с такими парнями, как ты, Ларри, то лучше бы ты продолжал играть в кабаке».
Ларри открыл глаза и взглядом стал искать такси. Да, конечно. Разъяренный друг бьет. Если Сэл такой уж верный друг, то что он там делал, высасывая из него деньги? Я был глуп, а никому не нравится видеть, как глупцы умнеют. Вот в чем правда.
«Ты вовсе не хороший».
— Я хороший парень, — угрюмо произнес он. — В любом случае, кому какое дело?