Гарольд оставил ее одну четыре дня назад, возможно, уважая ее чувства и понимая желание оплакать своих родителей. Но время от времени она видела его бесцельно разъезжающим по городу в «кадиллаке» Роя Брэннигена. И дважды, когда ветер дул в ее сторону, до нее доносилось клацанье его пишущей машинки — тот факт, что это было достаточно тихо, раз она слышала этот звук, хотя дом Лаудеров находился почти в полутора милях от ее дома, казалось, только подчеркивал реальность происшедшего. Франни была немного поражена тем фактом, что, хотя Гарольд и разъезжал на чужой машине, он все же не заменил свою старенькую машинку одной из этих электрических торпед.

А ведь он не смог бы пользоваться ею сейчас, подумала Франни, вставая и отряхивая шорты. Мороженое и электрические пишущие машинки — теперь это уже только в прошлом. От осознания этого ей стало невероятно грустно, и она снова поймала себя на мысли о том, как такой немыслимый, не укладывающийся ни в какие рамки катаклизм мог произойти всего за пару недель.

Должны быть другие люди, что бы там ни говорил Гарольд. Если система управления временно распалась, значит, нужно найти разбросанных по стране выживших и создать все заново. Франни не задумывалась над тем, почему для нее так важна и необходима эта «власть», точно так же она не задумывалась, почему автоматически взвалила на себя ответственность за Гарольда. Просто таково было положение вещей. Система, структура была необходимой вещью.

Франни вышла из парка и побрела по Мейн-стрит к дому Лаудеров. Потеплело, с океана дул легкий освежающий бриз. Внезапно ей захотелось пойти на пляж, отыскать комочек бурых водорослей и съесть их.

— Господи, ты извращенка, — вслух произнесла она. Но, конечно же, она не была извращенкой, просто она была беременна. Вот и все. А на следующей неделе, возможно, ей безумно захочется отведать бермудского сэндвича с луком и подливкой из хрена…

Франни остановилась на углу, за квартал от дома Гарольда, пораженная тем, как давно она не вспоминала о своем «интересном положении». До этого она постоянно отыскивала мысль «Я беременна» в закоулках памяти, будто некую грязь, которую она забыла отчистить: я обязательно должна отдать синее платье в химчистку до пятницы (еще несколько месяцев, и я повешу его в шкаф, потому что я беременна); думаю, мне лучше принять душ прямо сейчас (через несколько месяцев будет казаться, что в душ забрался кит, потому что я беременна). Мне нужно заменить масло в машине, пока не полетели клапаны (интересно, что скажет Джонни со станции техобслуживания, если узнает, что я беременна). Возможно, теперь она уже была на третьем месяце, то есть прошла почти треть пути.

Впервые с беспокойством и тревогой Франни подумала о том, кто же поможет ей родить ребенка.

Позади дома Лаудеров раздавалось мерное жужжание ручной газонокосилки, и когда Франни завернула за угол, увиденное настолько поразило ее, что только удивление удержало ее от смеха.

Гарольд, одетый только в облегающие плавки, подстригал лужайку. Его белая кожа блестела от пота, длинные волосы свисали на шею (хотя нужно отдать Гарольду должное, они были вымыты не так уж давно). Складки жира над поясом и на ляжках мерно сотрясались. Нош позеленели от скошенной травы почти по щиколотку. Спина покраснела, хотя Франни не могла сказать, было ли это результатом неимоверных усилий или солнечных лучей.

Но Гарольд не просто косил; он бегал. Лужайка позади дома Лаудеров была окружена выложенной узорным кирпичом оградой, посередине газона расположилась восьмиугольная беседка. Именно здесь они обычно устраивали свои «чаи» с Эми, когда были еще девчонками, с неожиданным приступом ностальгии, оказавшимся слишком болезненным, вспомнила Франни, вернувшись в те дни, когда они искренно плакали над «Сетью Шарлотты» или весело обсуждали Чаки Майо, самого отчаянного мальчишку в их школе. Лужайка Лаудеров своей естественностью и покоем напоминала английский парк, но теперь дервиш в синих плавках пытался нарушить эту пастораль. Франни услышала учащенное дыхание Гарольда, когда он повернул на северо-восток, где лужайка Лаудеров граничила с владениями Уилсонов, отделенная от нее зарослями шелковицы. Он прогрохотал вниз по склону лужайки, склонившись над Т-образной ручкой косилки. Кружились ножи. Трава летела зелеными протуберанцами. Гарольд подстриг уже половину лужайки; остался только небольшой четырехугольник с беседкой посередине. Гарольд завернул газонокосилку у пригорка, а затем поехал назад, на мгновение скрывшись из вида за беседкой, а потом снова появился, склоненный над своей машиной, как водитель в мотогонке Формула Один. Где-то на половине подъема он увидел ее. И почти одновременно с этим Франни робко произнесла:

— Гарольд? — И увидела, что он плачет:

— Ха! — сказал, почти выкрикнул Гарольд.

Она выдернула его из неприкосновенного личного мира, и на секунду Франни испугалась, что от неожиданности, застигнутый врасплох, он может получить разрыв сердца.

Он побежал в дом, путаясь ногами в мягких волнах скошенной травы, и Франни ощутила ее сладковатый запах, разливавшийся в жарком летнем воздухе. Она поспешила за ним.

— Гарольд, что случилось?

Он неуклюже поднимался по ступеням крыльца. Толкнув заднюю дверь, Гарольд вбежал в дом, и дверь с треском захлопнулась за ним. В наступившей тишине пела сойка, в кустах за кирпичной оградой шуршали какие-то зверюшки. Позади брошенной косилки лежала скошенная трава, а впереди нетронутая зелень подступала прямо к беседке, в которой они с Эми когда-то пили кока-колу из маленьких чашек игрушечного сервиза, элегантно оттопыривая мизинцы.

Франни постояла в нерешительности, потом подошла к двери и постучала. Ответа не последовало, но она слышала плач Гарольда где-то внутри.

— Гарольд?

Никакого ответа, только рыдания.

Она вошла в коридор, там было темно, прохладно, ароматно — кладовая миссис Лаудер была слева от входа, и всегда, сколько Франни помнит себя, здесь приятно пахло сушеными яблоками и корицей, будто пирогами, мечтающими, чтобы их испекли.

— Гарольд?

Франни прошла по коридору в кухню, Гарольд был там, он сидел за столом, вцепившись пальцами в волосы, его босые ноги оставили следы на потускневшем линолеуме, который миссис Лаудер содержала в безупречной чистоте.

— Гарольд, что случилось?

— Уходи! — со слезами в голосе выкрикнул он. — Уходи, ты ведь терпеть меня не можешь!

— Неправда. Ты хороший, Гарольд, может и не великий, но хороший. — Франни помолчала. — Дело в том, что, учитывая обстоятельства и все такое прочее, я должна сказать, что в данный момент ты один из самых дорогих мне людей во всем мире.

От этих слов, казалось, Гарольд еще сильнее расплакался.

— У тебя есть что-нибудь попить?

— Вода с сиропом. — Он шмыгнул носом, вытер его и, все так же глядя в стол, добавил: — Только вода теплая.

— Ну конечно. Ты брал воду из городской водокачки. — Как и во всех маленьких городках, в Оганквите все еще была самая обыкновенная водокачка, хотя в течение последних сорока лет она являлась скорее историческим памятником, чем практическим источником воды. Туристы иногда фотографировались на ее фоне. «А вот это городская водокачка в маленьком приморском городке, в котором мы отдыхали летом. Ну разве это не замечательно?»

— Именно там я и брал воду.

Франни налила два стакана и села.

«Мы должны бы выпить это в беседке, — подумала она. — Мы могли бы пить, отставив мизинцы в сторону».

— Гарольд, что случилось?

Он истерично расхохотался и сделал глоток. Затем опустошил стакан и поставил его на стол.

— Случилось? Что же теперь еще может случиться?

— Я имею в виду, что-то особенное? — Она попробовала напиток и поморщилась. Вода была не такой уж теплой, по всей видимости, он не так давно принес воду, но забыл добавить сахар.

Наконец он взглянул на нее, лицо его опухло от слез, он и сейчас еле сдерживал рыдания.