Стью прошел еще почти целую милю, когда до него дошло, что собака — теперь уже совсем недалеко, судя по звуку, — вполне может оказаться явлением не вполне обычным. С тех пор как он покинул Стовингтон, Стью видел слишком много дохлых собак, но ни одной живой ему не встречалось. Конечно, он предполагал, что грипп убил множество людей, но не всех же. Очевидно, грипп убил множество собак, но тоже не всех. Возможно, она одичала. Учуяв его, собака будет ожесточенно лаять из кустов, пытаясь выжить Стью со своей территории.
Стью поправил ремни рюкзака, поудобнее расправил подложенные под каждый ремень платки. На ногах у него были удобные ботинки, но после трех дней ходьбы они сильно износились. На голове была широкополая шляпа из красного фетра, на плече висел армейский карабин. Стью не рассчитывал встретить на своем пути мародеров, но подсознательно считал, что с оружием все-таки спокойнее. К тому же оно обеспечивало возможность иметь свежее мясо, если, конечно, удастся подстрелить какое-нибудь животное. Вчера он видел свежее мясо, еще живое и стоящее на копытах, и ему была чертовски приятна сама мысль об охоте. Он зашагал дальше, рюкзак больше не оттягивал плечи. Лай раздавался теперь совсем близко, будто собака была за следующим поворотом. «Возможно, я увижу ее», — подумал Стью.
Он выбрал шоссе № 302, так как считал, что рано или поздно оно выведет его к океану. Он заключил с собой нечто вроде сделки: когда я доберусь до океана, тогда и решу, что делать дальше. А до тех пор я вообще не буду думать об этом. Его пешее турне, длившееся уже четвертый день, было чем-то вроде оздоровительного процесса. Сначала он хотел взять велосипед или мотоцикл, на котором можно было бы объезжать заторы на дорогах, но затем решил идти пешком. Ему всегда нравилось ходить пешком, а тело его просто молило о физической нагрузке. До побега из Стовингтона его почти две недели держали взаперти, и он чувствовал себя несколько разбитым. Стью знал, что рано или поздно такое медленное продвижение вперед выведет его из терпения, и он воспользуется велосипедом или мотоциклом, но пока он был вполне доволен тем, что идет по этой живописной дороге на восток, смотрит на то, что хочет видеть, отдыхает тогда, когда хочет, или спит днем, коротая самые жаркие часы. Ему нравилось все это. Постепенно его безумные поиски выхода среди бесконечных коридоров стирались из памяти, как и то яркое видение, от которого его бросало в холодный пот. Воспоминание об ощущении, что его кто-то преследует, было самым жутким. В первые две ночи путешествия ему снова и снова снилась смертельная схватка с Элдером, когда тот пришел исполнить полученный приказ. В этих снах Стью опаздывал с ударом стулом. Элдер отступал наугад, нажимая на курок пистолета, и Стью чувствовал сильный, но безболезненный удар боксерской перчаткой в грудь. Этот сон повторялся снова и снова, пока он не просыпался утром — не отдохнувший, изнуренный видением, но настолько счастливый, что он жив, что вряд ли осознавал накапливающуюся усталость. Прошлой ночью страшный сон не пришел к нему. Стью сомневался, что последствия нервного потрясения пройдут сразу, но считал, что постепенно все же избавится от наваждения. Возможно, он так никогда и не сможет полностью обрести душевное равновесие, но, когда самое страшное прошло, Стью был уже уверен, что вскоре сможет вполне здраво обдумать свои будущие действия — неважно, дойдет он к этому времени до океана или нет.
Он миновал поворот дороги и увидел собаку — золотисто-каштанового ирландского сеттера. Пес залился радостным лаем при виде Стью и побежал к дороге, цокая когтями по асфальту и неистово виляя хвостом. Подпрыгнув, он уперся передними лапами в живот Стью, отступившего на шаг под напором животного.
— Тихо, мальчик, — улыбаясь произнес Стью.
Пес счастливо залаял при звуке его голоса и снова прыгнул.
— Кин! — раздался строгий окрик, и Стью подпрыгнул, оглядываясь по сторонам. — Иди сюда! Оставь этого человека в покое! Ты ему испачкал всю одежду! Ах ты невоспитанная собака!
Кин опустился на все четыре лапы и, поджав хвост, обошел вокруг Стью. Он все еще повиливал хвостом, выражая подавляемую радость, несмотря на полученный выговор, и Стью подумал, что эта собака никогда не будет способна на хитрость и обман.
Теперь он заметил и хозяина этого строгого голоса. Мужчина под шестьдесят, одетый в потрепанный свитер, старые серые брюки и… берет. Он сидел на стульчике, держа в руке палитру. Перед ним стоял подрамник с холстом. Мужчина встал, положил палитру на стульчик (Стью услышал его бормотание: «А теперь не забудь и не усядься на краски») и направился к Стью с протянутой рукой. Его седеющие волосы развевались на прохладном ветру.
— Надеюсь, вы не собираетесь шутить с этой винтовкой, сэр. Глен Бейтмен, к вашим услугам.
Стью, шагнув вперед, пожал протянутую руку. (Кин снова весело запрыгал вокруг Стью, не осмеливаясь, однако, возобновить свои объятия.)
— Стюарт Редмен. Не беспокойтесь насчет оружия. Я встретил не так уж много людей, чтобы стрелять по ним. По правде говоря, до вас я не повстречал ни одного.
— Хотите икры?
— Никогда не пробовал.
— Значит, пришло время попробовать. И если вам она не понравится, здесь много всяких других вкусностей. Кин, прекрати прыгать. Я знаю, тебе не терпится возобновить свои дружеские объятия — я же вижу тебя насквозь, — но веди себя прилично. Всегда помни, что именно умение сдерживать себя отделяет высших существ от низших. Во всем контроль!
Благородная натура собаки, к которой были обращены эти призывы, одержала верх, и Кин улегся у ног хозяина, часто дыша. На его морде сияло нечто вроде широкой улыбки. По собственному опыту Стью знал, что улыбающаяся собака либо кусачая, либо чертовски добрая. Эта вроде бы не походила на кусачую.
— Я приглашаю вас позавтракать, — приветливо произнес Бейтмен. — Вы единственное живое существо, которое я увидел за последнюю неделю. Вы останетесь?
— Был бы рад.
— А вы южанин, не так ли?
— Восточный Техас.
— Ошибся, извините. — Бейтмен хохотнул над собственной остротой и вернулся к своей акварели, изображающей деревья, росшие по другую сторону дороги.
— На вашем месте я бы сразу не садился на этот стул, — сказал Стью.
— Вот черт! Вечно все забываю. — Бейтмен изменил курс и направился к небольшому просвету в деревьях.
Стью увидел маленький переносной холодильник, стоящий в тени, с чем-то вроде белой скатерти для пикников, наброшенной на него. Когда Бейтмен откинул полотно, Стью понял, что не ошибся.
— Раньше это принадлежало общине баптистов Вудсвилла, — пояснил Бейтмен. — Я присвоил эти вещи. Вряд ли баптисты будут горевать о них. Все они отправились к Иисусу прямым рейсом. По крайней мере, все баптисты Вудсвилла. Бедняги, теперь им придется исповедоваться поодиночке. Однако, я думаю, баптистам рай покажется не таким уж восхитительным, если Всевышний не разрешит им пользоваться телевидением — возможно, там это называется раевидением, — по которому они смогут смотреть передачи Джерри Фолуэлла и Джека Ван-Импа. Нам же остается языческое поклонение природе. Кин, не наступай на скатерть. Контроль, всегда помни об этом, Кин. Что бы ты ни делал, всегда контролируй свои эмоции. Может быть, нам стоит пойти искупаться, мистер Редмен?
— Зовите меня Стью.
— Согласен.
Они пересекли дорогу и обмылись холодной родниковой водой. Стью чувствовал себя счастливым. Встреча именно с этим человеком, именно в это время казалась чем-то непреложно правильным. Ниже по течению ручья Кин плескался в воде, потом потрусил в лес, заливаясь веселым лаем. Стью проследил за ним взглядом и с удивлением подумал, что, возможно, все будет хорошо. Хо-ро-шо.
Стью не очень понравилась икра — ее вкус напоминал холодное из рыбы — но у Бейтмена были еще бастурма, салями, две банки сардин, немного привядших яблок и огромная коробка с сушеным инжиром. «Инжир очень полезен для пищеварения», — заметил Бейтмен. Пищеварение не доставляло Стью никаких хлопот с тех пор, как он выбрался из Стовингтона и пустился в путь, но ему все равно понравился инжир. Да и вообще, ел он с отменным аппетитом.