Меч мой крепок, как воля твоя,

Щит мой крепок, как вера в тебя,

Долг мой прочен, как сама земля.

Поверь, Ворган, в слугу своего,

Как я сам верю в тебя.

Пошли мне победу, или смерть,

Ибо не убоюсь я переступить

Незримую черту.

Я не посрамлю тебя,

Великий Страж!

К концу молитвы слова жрецов гремели над затихшими джунглями подобно грому. И нельзя было вообразить такого противника, который не устрашился бы этого грозного предостережения и не бросился прочь, уносясь в страхе. Однако у нашего врага тоже была своя воинственная литания, и он сразу же известил ей о своем приближении.

Сам воздух содрогнулся от нестройного многоголосого звериного рева, наполненного болью, страхом и ослепляющей тоской по потерянной жизни. Эта какофония звучала так, будто где-то внутри одержимых тел, перекрученных демоническими сущностями, еще жили их былые хозяева. Отчаявшиеся и жутко перепуганные. И людей вокруг меня втройне пугало то, что они вполне могли присоединиться к этому обезображенному воинству.

Если суровая молитва экзархов окрыляла и заставляла покрепче сжимать рукоять верного оружия, то от протяжного воя одержимых дрожали поджилки и выступал холодный пот и слабели пальцы. По крайней мере, один из наемников тут же уронил себе на ногу собственный топор, когда услышал ответ Преисподней…

— Что-то многовато тварей прошло сквозь рубежи Ордена, — заметил кто-то позади нас. И сложно было с этим не согласиться…

О том, что одержимые полезли на стены, мы поняли по тому, как в сверхъестественно слитном единстве замахали мечами жрецы. До нас донеслись неистовые визги, рычание, влажное чавканье рассекаемой плоти и хруст ломаемых костей. А от храмовников по-прежнему не исходило ни единого звука, словно сейчас с нечистью бились не люди, а какие-то големы.

— Северная стена! — Раздался откуда-то из ночи крик, в котором я узнал голос паладина Месиза.

И после этого к нам тут же подскочил заляпанный кровью храмовник.

— Дюжина человек за мной, быстро!

Ближайшие к нему мужчины тут же кинулись в сторону частокола, на бегу извлекая оружие. Сейчас бой шел с врагом, не ведающим пощады и сострадания, и ценой этой схватки были наши собственные жизни. Так что препираться или спорить с адептами бога-стража не решался никто. Они явно лучше ориентировались в ситуации.

— Два десятка на северо-запад! — Совсем скоро раздалась новая команда.

И после того, как указанное количество воинов скрылось во тьме, нас осталось всего тринадцать человек. Что-то часто меня это число сегодня преследует. Так и суеверным стать недолго.

— Оставшихся сюда! — Пророкотал со стен экзарх Месиз, и мы тут же ринулись на стены.

Та скорость, с которой растаял резерв из наемников немного шокировала. Казалось, что скатанный снег и тот бы продержался дольше на раскаленной сковороде, чем смертные в этой мясорубке.

Мы с Кавимом взбежали по лестнице уже с клинками наголо, и тут же бросились в рубку, помогая жрецам закрыть брешь, в которую омерзительные чудища лезли как полчища плотоядных тараканов.

Я вступил в бойню удивительно споро и деловито, как будто занимался какой-то рутинной и давно знакомой работой. Уколоть в лоб одержимого демоном леопарда. Усиленная Искрой рука пробивает его кости будто это переспелый арбуз. Уклониться от броска мелкой клыкастой мартышки. С силой наступить на нее, превращая лохматое тельце в мешок с кровью и осколками скелета. Пришпилить к доскам настила гротескную пародию на варана или какую-то другую ящерицу, а потом пинком скинуть ее вниз, прямо на головы остальному несметному сонму ужасающих тварей, среди которых не было ни единой похожей.

Я работал практично и спокойно, умудряясь сохранять сознание кристально чистым и не позволяя грешнику захватить мое тело. В каждом одержимом монстре я видел характерные черты тех или иных низших демонов, а потому расправлялся с ними быстро и точно. Кавим же, рубился совсем по-другому. Он яростно и самозабвенно шинковал орду мерзких отродий, не желая ни себя, ни сабель, ни энергии Искры. Одолеваемые духами Преисподней животные разлетались от него вопя, шипя или грозно урча, но мало кто из них потом поднимался на лапы. Одних Владеющий разрубал на части, других повергал силой своей Анима Игнис, превращая субстанции, циркулирующие внутри зверья в кипящую жижу, а самых мелких просто выпинывал со стены.

Впервые я видел, как Владеющий воды бьется в полную силу, и это было поистине впечатляюще. Один замах почти гарантировано превращал оболочку для иномирных гостей в совершенно непригодную кучу мяса. Его сабли не ведали пощады и расщепляли кости и шипастые наросты с пугающей легкостью.

Но то, что демонстрировал Кавим, все равно меркло по сравнению с тем, что вытворял паладин Месиза. Экзарх орудовал громоздким полуторным мечом, удерживая его одной рукой, с такой поразительной легкостью, будто он был не тяжелее воздуха. Я заметил, как он одним замахом разрубил напополам сразу двух отродий, да еще и срезал кусок толстого бревна из частокола. При всем при этом, его движения ни на секунду не замедлились, словно на пути его клинка повстречался невесомый пушистый сугроб. Неудивительно, что с такой титанической силищей ему приходится дополнительно затачивать лезвие своего оружия…

Зажатый же во второй руке черный щит Месиза разил врагов ничуть не хуже. Он был целиком сделан из металла и имел заостренную оконечность снизу, которая расчленяла всякую ползучую нечисть похлеще гильотины. От каждого его могучего удара вздрагивал настил, и я опасался, что следующего раза доски уж точно не выдержат, и все мы полетим вниз. Но паладин виртуозно владел своим телом и даром, поэтому пол под нашими ногами не спешил обрушиваться.

Прошло уже, наверное, минут двадцать безудержной рубки на пределе человеческих сил. Владеющий, недоучка-Аколит и матерый Черный Щит как-то незаметно сделались центром обороны, вокруг которого сплотились остальные защитники заставы. А повсюду бушевала смерть, кружа свой уродливый кровавый вальс.

Наемники, в большинстве своем оказавшиеся простыми смертными, умирали шумно, раздирая собственное горло предсмертными криками. Их тягостные стоны иной раз даже перекрывали беснование наступающих тварей, давая понять, что одним нашим соратником стало меньше. Их чудища рвали на части легко и с отдельным удовольствием, будто нарочно выцеливая фигуры, не облаченные в вороненные доспехи.

Жрецы же погибали пугающе безмолвно. Ни тебе испуганного вскрика, когда в лицо прилетал искореженный и усеянный шипами словно стебель розы звереныш. Ни предсмертного протяжного вздоха, когда острые когти неведомого хищника распарывали прикрытые лишь кожаной броней животы. Ни даже злобного рычания, когда клыки одержимых смыкались на их предплечьях. Они дрались самозабвенно и в высшей степени совершенно, чтобы потом точно так же уйти из жизни, подавая пример своим оставшимся в живых братьям. Все это заставляло меня заподозрить у них еще одну способность — отключать собственную боль. Ведь каким бы тренированным и стойким не был человек, подавить этот низменный животный инстинкт он будет не в состоянии. Даже нескончаемые тысячелетия пыток и мучений в Преисподней лишь притупляют эти чувства, но не убивают их.

Я уже потерял счет сраженным мною врагам, наслаждаясь этой кровавой вакханалией, и встрепенулся только лишь тогда, когда вместо звериной морды на меня кинулось человеческое лицо. Черное, лысое, с приплюснутым широким носом, абсолютно темными глазами и игольчато-острыми как у морской барракуды зубами, но все еще человеческое.

Грешник внутри меня тут же отреагировал на угрозу, с первого мгновения узнавая засевшего в одержимом теле демона по одним только дерганным движениям. Искатель боли… Вот чья извращенная воля вела вперед полуобнаженного дикаря, заставляя скалиться в экстазе и желать страданий. И впервые за время существования в этом новом мире меня пробрал иступляющий страх.