Я смотрел на сидевших за столом людей. Никто из них не проронил ни звука, пока я вглядывался в лицо президента. Оно представляло собой маску, лишь глаза поблескивали, и мне показалось, что в углах губ он прятал ироническую улыбку. Через мгновение я заговорил снова.

— Я приложу все свои силы к тому, чтобы это обещание было выполнено.

Я сел. Пораженные гости не решались хлопать до тех пор, пока президент не вдохновил их личным примером. В соседней комнате заиграла музыка, и он поднялся. Все повскакали с мест, устремляясь за ним.

Джордж Болдуин оказался в конце цепочки, выстроившейся, чтобы поздравить меня. Вскоре мы остались одни, и он вперил в меня свой по-прежнему сомневающийся взгляд.

— Старик говорил серьезно?

— Ты слышал, что он сказал, — невозмутимо ответил я.

— Я слышал тебя, — возразил он. — Ты говорил серьезно.

Я молчал.

— Если это был один из очередных его фокусов, то теперь я не дал бы за твою жизнь и двух центов. Я молча смотрел на него.

— Старый сукин сын, — с брезгливым восхищением проговорил Джордж. — И опять ему все удалось. До этого вечера я был твердо убежден в том, что у Кортегуа нет никаких шансов на получение займа от Америки. Теперь же Вашингтон, я уверен, отнесется к такой просьбе совершенно иначе.

В молчании сидели мы на заднем сиденье, пока Котяра по темным улицам вел машину к дому Беатрис. Я закурил сигару и посмотрел в окно. Дома, окружавшие университет, где когда-то ее отец-профессор читал свои лекции, выглядели довольно прилично. Беатрис жила в одном из них с самого рождения. Это был не совсем особняк, однако он все же довольно далеко отстоял от улицы, да к тому же его еще отделяла деревянная ограда, по верху которой вились цветы.

Машина остановилась, я выбрался наружу, помог выйти Беатрис.

— Провожу тебя до дверей.

Она не ответила, торопливой походкой пройдя в ворота. Следом за ней я поднялся по ступеням невысокого крыльца. Она повернулась ко мне. Я взял ее руку, чуть подался вперед, чтобы поцеловать.

— Нет. — Она отвернулась. Я посмотрел на нее.

В падавшем из окна свете глаза ее показались еще более темными.

— Я не могу больше с тобой видеться, — сказала она. — Все оборачивается именно так, как мне говорили, — из тебя сделали приманку для меня и моего отца.

— Говорили? Кто?

Беатрис избегала моего взгляда.

— Друзья.

— Друзья? Или те, кто заставил тебя и твоего отца служить их интересам?

— Это не имеет значения. Я не собираюсь говорить с тобой о политике.

— Хорошо. — Резким движением я привлек Беатрис к себе. Она напряглась, но не оказала никакого сопротивления. — Я неприятен тебе из-за политических разногласий.

— Позволь мне уйти. — Губы ее едва двигались.

Я поцеловал ее, и на мгновение мне показалось, что таящееся в ее груди тепло вот-вот выйдет наружу, но тут она проговорила шепотом, почти касаясь моих губ своими:

— Отпусти меня, не стоит принимать меня за одну из своих шлюх.

Я разжал руки. Ее широко раскрытые глаза мерцали.

— Твои друзья хорошо справились со своей работой, — с горечью сказал я. — Они командуют тобою не только в политике, но и в любви.

— Мой друзья исходят из самых высоких побуждений, — ответила она не совсем уверенно. — О твоих женщинах всем известно. Они не хотят, чтобы я страдала.

— Ваше превосходительство! Берегитесь! — донесся из-за автомобиля крик Котяры.

Я пригнулся, кожей ощутив, что в кустах сбоку от дома кто-то есть, и одновременно толкая рукой Беатрис вниз, на землю. Тут же раздался хлопок выстрела из пистолета с глушителем, за ним послышались быстрые удаляющиеся шаги, и, наконец, через ворота вбежал запыхавшийся Котяра, сразу бросившийся к кустам.

Выпрямившись, я хотел было присоединиться к нему, но не успел.

— Нет смысла, — крикнул мне Котяра. — В темноте мы никого не найдем.

Я бросил взгляд через лужайку позади дома.

— Хорошо еще, что успел предупредить тебя.

— Спасибо тебе, Котяра. По-видимому, ты спас мне жизнь.

— Очень жаль, — с грустью, за которой скрывался смех, протянул он. — Все оборвалось на самом интересном месте.

Я молча посмотрел на него и вернулся к Беатрис. Она только поднималась с земли, я помог ей встать. Ее прекрасные глаза были полны страха.

— Ты не ушиблась? Она кивнула.

— Я... Наверное, нет. — Она не сводила с меня взгляда. — Кто это был?

— Кто же еще, насмешливо ответил я, — как не твои друзья, которые, исходя из самых высоких побуждений, пришли сюда, чтобы убить меня. Естественно, если бы случайно пострадала ты, им было бы ужасно жаль.

Глаза Беатрис наполнились слезами.

— Я не знаю, что и думать.

Дверь позади нас раскрылась, и женщина в халате, без сомнения служанка, осторожно высунула наружу голову.

— В чем дело? Что случилось?

— Ничего. Я сию минуту войду. Отправляйся спать. Дверь закрылась, и Беатрис повернулась ко мне.

— Дакс, — рука ее прикоснулась к моей. Почувствовав внезапный прилив злости, я не заметил этого ее движения.

— Прошу извинить, но в том мире, где я живу, только дети не знают, что им думать. Они нуждаются в подсказке. А мужчины и женщины должны думать сами.

Повернувшись, я направился к машине. Котяра уже сидел за рулем.

— Подвинься, — сказал я ему грубо и тут же резко взял с места. Не успели мы свернуть за угол, как я услышал его хихиканье.

— Что ты, идиот, нашел смешного?

— Таким я тебя никогда не видел. Сказать мне было нечего.

Я молча надавил на педаль газа и тут же, скрипнув тормозами, бросил машину в новый поворот.

— Ты как мальчик, у которого отняли конфетку.

— Заткнись! — процедил я в ответ. Он смолк на мгновение, а потом проговорил мягче, как бы самому себе:

— Но она, видишь ли, та самая. Я покосился на него.

— Что?

Внезапно глаза его сделались серьезными.

— Она — та самая, которую ты введешь в свой дом, чтобы принести мир духам своих предков.

Телефон начал трезвонить с семи утра. Люди звонили со всех концов света. Газеты и радио тоже не спали. Но первым я услышал голос Джереми Хэдли из Нью-Йорка.

— Что я должен принести тебе, Дакс, поздравления или соболезнования? Что все это значит?

— Только то, что ты слышал.

— Ходит слух, что ваш президент собирается отойти от дел и передать тебе всю полноту власти.

— Это не так, — ответил я. — Об этом ничего не говорилось и сказано не будет. Президент просто объявил о том, что в ближайшем будущем состоятся выборы. Никакой речи о преемнике не было.

— Также поговаривают и о том, что доктор Гуайанос уже в Кортегуа.

— Мне о его местонахождении ничего не известно. По-моему, он продолжает находиться в эмиграции.

— А еще шепчутся, что тебя часто видят в обществе его дочери, что ты стал своего рода инструментом, который должен облегчить достижение перемирия между Гуайаносом и вашим президентом.

Я задумался. Слухи. Иногда мне начинало казаться, что весь мир разделен на две половины — люди и слухи. Да и половины ли?

— Я действительно встречаюсь с его дочерью, но с ней мы не ведем никаких политических разговоров.

— Брось, Дакс, не думаешь же ты, что я этому поверю. Неужели тебе удается избегать политики во время встреч с дочерью лидера оппозиции вашему режиму?

— Запросто, Джереми. Уж тебе-то это должно быть известно лучше, чем кому-либо другому. Когда это для встреч с женщиной мне было мало такого предлога, как ее красота?

Я услышал в трубке смех.

— Ты успокоил меня, дружище. Я уж было испугался, что ты совсем пропал. Желаю удачи!

Я положил трубку, и телефон тут же зазвонил снова. На этот раз собеседником был помощник управляющею отелем. В голосе его звучала тревога.

— Вестибюль битком набит журналистами, ваше превосходительство. Что мне им передать?

— Проведите их всех в ресторан и накормите завтраком. За мой счет. Затем скажите, что я спущусь, как только побреюсь и оденусь.