— У тебя тоже так было? — спросила она.

— Нет. Но итог был таким же. Марлен смотрела на меня испытующе.

— И она любит тебя?

— Думаю, да.

— Тогда она дура! — решительно заявила Марлен. — Что же она получила взамен, отказавшись прийти к тебе?

— Ты же читаешь газеты. Фамилия ее отца Гуайанос.

— Вот оно что.

— Да, и позвонил я тебе отчасти поэтому. Оружие, которое контрабандой провозится к нам, поступает с бывших заводов фон Куппена в Восточной Германии. Если поставки не прекратятся, в стране начнется война, снова будут гибнуть женщины и дети. Я пытаюсь найти способ положить этому конец. Но это невозможно до тех пор, пока я не узнаю, кто играет оружием, кто за него платит. Если я смогу это узнать, то, возможно, дело еще можно будет поправить. Я надеялся на то, что ты знакома с кем-нибудь, кто окажется в состоянии предоставить мне такую информацию.

— Не знаю, — заколебалась Марлен. — Прошло столько лет.

— Я буду благодарен тебе за самый крошечный кусочек информации. В своей жизни я уже достаточно насмотрелся на войну.

— Я тоже, — ответила Марлен низким голосом. — Я была маленькой девочкой, когда союзники бомбили Берлин. Я молчал.

Глаза ее стали печальными и задумчивыми.

— Там был такой человек, Брауншвейгер, он швейцарец. Он жил в Цюрихе, я помню, что несколько раз видела его в компании Фрица. Официально мы, естественно, не имели ничего общего с фабриками в Восточной Германии. Но Брауншвейгер в точности знал о тамошнем положении дел и слал Фрицу об этом регулярные доклады.

Я почувствовал волнение.

— Сможет он поговорить со мной, как ты думаешь?

— Не знаю. Я не уверена даже, что он еще жив.

— Но попробовать стоит. У тебя есть его адрес?

— Не помню, Дакс. Все это тщательно скрывалось. По-моему, его имя даже не упоминается ни в одном городском справочнике. Но я знаю, где расположен его дом. У него над окнами еще какие-то странные наличники. Думаю, что могу отыскать его.

— После нашего вечера у меня нет права обращаться к тебе с подобными просьбами, и все же я спрошу: не согласишься ли ты поехать вместе со мной в Цюрих, чтобы разыскать его?

— У тебя есть такое право. — Марлен не сводила с меня взгляда. — Если бы не ты, я никогда не смогла бы избавиться от Фрица.

— Спасибо тебе, — поблагодарил ее я, поднимаясь. — Я позвоню тебе завтра, после того, как закажу билеты на самолет.

Марлен поднялась с кресла, приблизилась ко мне, заглянула в лицо.

— Сегодня уже завтра, хотя до рассвета еще так далеко. Нас обоих свела судьба, лишив всяких иллюзий, опустошенных и одиноких.

Неожиданно я увидел в ней то, что столько раз видел в себе самом. Может, потому что она так сказала? Эта пропасть одиночества, жажда прикосновений, стремление разделить себя с кем-то, пронизывающая потребность в другом человеческом существе, страх перед темнотой ночи. А может, причиной тому был исходящий от нее аромат, дивное тепло, которое источало ее тело, роскошь ее плоти, которую даже бархат не мог скрыть. Я поставил на столик стакан с бренди и обнял ее.

Она оказалась сильной. Гораздо сильнее, чем я думал. И мы долго испытывали силу друг друга, до тех пор, пока, отдав всю энергию, не вытянулись рядышком на постели. Наши объятия, тепло наших тел позволяли нам чувствовать себя так спокойно и безопасно, словно мы были два животных, свернувшихся клубочком во сне.

21

У нас ушло три дня на то, чтобы разыскать дом. Три дня езды вверх и вниз по горбатым улицам, по широким проспектам, по запутанным переулкам. Подобно другим городам мира, Цюрих тоже менял свой облик. Старые дома исчезали, на их месте возводились другие здания. В конце концов то, что нам было нужно, мы обнаружили совершенно случайно.

Время уже близилось к вечеру, город окутывала прохлада. Лицо Марлен было усталым. Протянув руку, я постучал в стеклянную перегородку, отделявшую нас от шофера.

— Отвезите нас в гостиницу и побыстрее!

Откинувшись на спинку сиденья, я закурил. Похоже, мы искали иголку в стоге сена. Я прикрыл глаза, чтобы дать им отдохнуть, и тут она коснулась меня.

— Да! — взволнованно произнесла Марлен. — Та улица... Я уверена, что это она!

Я вновь постучал в стекло. Водитель остановил машину у тротуара. Я повернулся к Марлен.

— Ты не ошиблась?

Она обернулась к заднему стеклу.

— Не знаю... Мне показалось, что это там. Мою усталость как рукой сняло.

— Давай проверим, — сказал я, открывая дверцу. — Пойдем взглянем.

Водитель тоже выбрался из машины, чтобы открыть дверцу для Марлен.

— Подождите нас здесь, — сказал я ему, протягивая Марлен руку.

Вернувшись к перекрестку, мы остановились. Эта часть города когда-то знавала лучшие времена, сейчас же в ней располагались главным образом недорогие пансионы для туристов.

— Ну, что скажешь?

Марлен была явно возбуждена.

— Боюсь быть категоричной, но место очень похожее. Припоминаю, что его дом отстоял от дороги больше соседних. Взгляни, вон там, в центре того квартала одного дома явно не видно — его загораживает стоящий рядом.

Быстрым шагом она направилась вдоль улицы. Я последовал за ней.

Мы остановились перед фасадом. Да, это был он. Из серого камня, над окнами — напоминающие наполеоновскую треуголку наличники.

— Пойдем.

Я взял ее под руку, и мы направились ко входу. Я нажал кнопку звонка, в тот же момент дверь отворилась, и мы увидели пожилую женщину, одетую как прислуга.

— Да?

— Можем мы видеть герра Брауншвейгера? Она окинула нас подозрительным взглядом.

— Кто спрашивает?

Голос Марлен приобрел ту властность, с которой в Германии только представители высших слоев общества общались со слугами.

— Фрау Марлен фон Куппен, — ледяным тоном ответила она.

Имя фон Куплена решило все. Услышав его, женщина едва не распростерлась ниц перед нами. Вводя нас в небольшую прихожую, она беспрестанно бормотала извинения за то, что заставила нас ждать. Затем она со всех ног бросилась известить хозяина о приходе гостей.

Услышав его тяжелые шаги, я отступил в темный угол комнаты. Дверь раскрылась, и вошел Брауншвейгер, крупный плотный мужчина, которому было уже далеко за пятьдесят.

— Фрау фон Куппен, — произнес он, прищелкнув каблуками и сгибаясь в поклоне, чтобы поцеловать руку Марлен. — Искренне рад вновь встретиться с вами. Мне лестно сознавать, что вы еще помните меня.

Его несколько фатовская улыбка исчезла, когда я выступил из своего угла.

— Герр Брауншвейгер, позвольте представить вам его превосходительство герра Ксеноса, постоянного представителя республики Кортегуа в Организации Объединенных Наций, — сказала Марлен.

— Ваше превосходительство. — В голосе немца появилась натянутость; новый щелчок каблуками, новый поклон, только без поцелуя.

Он бросил взгляд на Марлен.

— Не понимаю, какова цель вашего визита?

— Герр посол сможет объяснить это гораздо лучше, чем я. — На слове «посол» Марлен сделала ударение — видимо, Брауншвейгер был из тех, кому титулы внушают особое почтение.

— Герр Брауншвейгер, — начал я, — у меня к вам серьезный разговор. Будем беседовать здесь, стоя? Мой наглый тон сработал.

— Что вы, ваше превосходительство. Прошу вас наверх, в мой кабинет.

Мы поднялись по лестнице. Кабинет представлял собой просторную комнату, обставленную массивной старинной деревянной мебелью в тевтонском стиле, в небольшом камине уютно горел огонь. Хозяин кабинета жестом пригласил нас садиться в кресла, сам же устроился за письменным столом.

— Так чем же могу быть вам полезен? — произнес он едва ли не искательным голосом. Я уперся в него взглядом.

— Мне нужно знать, кто платит за оружие, которое с заводов фон Куппена в Восточной Германии доставляется в мою страну.

Брауншвейгер посмотрел на меня, на Марлен и вновь на меня.

— По-видимому, тут какое-то недоразумение, — сказал он. — Насколько мне известно, заводы производят только сельскохозяйственное оборудование. К тому же, об их торговых операциях я не знаю ровным счетом ничего. С фон Куппеном я работал много лет назад.