— Хотите заглянуть в гроб?

— Нет, — журналист покачал головой.

— Тогда, надеюсь, вы не будете возражать?.. Когда нет родственников, чтобы заплатить рабочим, им разрешается...

— Я понимаю, — быстро ответил журналист. Он отвернулся, а рабочие начали снимать крышку гроба. Журналист вытащил сигарету и закурил. За спиной шел приглушенный спор о том, как поделить найденную добычу, потом кто-то выругался, и крышку снова стали заколачивать.

К нему подошел распорядитель.

— Ребята расстроились, там всего несколько золотых коронок и вот это кольцо.

Журналист взглянул на запыленное кольцо, лежащее на ладони у распорядителя.

— Я взял это кольцо, а им достались коронки, — сказал распорядитель. — Кольцо ведь ценное, да? — Вытащив из кармана грязный носовой платок, он протер кольцо и снова положил его на ладонь.

Журналист посмотрел на кольцо: оно было золотым, с темно-красным камнем. Он взял его и увидел знакомые буквы. Такие кольца носили выпускники Гарварда 1939 года.

— Да, — сказал журналист. — Оно ценное.

— Десять американских долларов? — предложил распорядитель.

Прошло какое-то время, прежде чем журналист понял, что распорядитель предлагает ему купить кольцо. Он согласно кивнул и вынул из кармана десятидолларовую купюру.

— Спасибо, — поблагодарил распорядитель. Журналист опустил кольцо в карман и повернулся к рабочим. Гроб уже был загружен в фургон. Распорядитель посмотрел на него.

— Ну вот и все, теперь мы едем в крематорий. — Он вскарабкался на козлы и приглашающим жестом указал на свободное место рядом с собой.

Солнце теперь палило сильнее, чем когда журналист пришел на кладбище, и даже легкий ветерок не приносил облегчения. Рубашка под пиджаком промокла насквозь. Через кладбище они ехали молча, и прошло почти двадцать минут, прежде чем фургон остановился перед мрачно-серым зданием крематория.

Слезая с фургона, журналист почувствовал в воздухе слабый запах дыма. Вслед за распорядителем и двумя рабочими, несшими гроб, он прошел через широкий вход внутрь здания.

Очутившись внутри, он с удивлением обнаружил, что у здания не было крыши, над головой было только небо и раскаленное солнце. В стенах по кругу были выстроены шесть топок, над каждой из которых колебался жаркий воздух. К ним подошел человек в сером от пепла халате.

— Все проверили? — спросил он.

— Проверили. — Распорядитель кивнул и протянул бумагу.

— Хорошо. — Мужчина сделал знак рабочим:

— Загружайте.

Рабочие подошли к ближайшей топке и отправили в нее гроб, потом повернулись и вышли из здания. Распорядитель взял журналиста под руку и подвел поближе к топке. Гроб стоял на почерневшей от копоти стальной решетке, под которой виднелось что-то вроде сетки из тонкой проволоки.

— Будете ждать, пока сгорит? — спросил распорядитель.

Журналист кивнул.

Мужчина в сером халате наблюдал за ними.

Распорядитель тронул журналиста за рукав.

— Он ждет десять песо за работу. Таков обычай. Журналист сунул руку в карман и вытащил деньги. На закопченном лице человека сверкнула белая полоска зубов.

— Спасибо.

Он сделал им знак рукой, и журналист с распорядителем отошли к дальней стене, а человек в сером халате начал раздувать меха.

В топке послышался легкий шум, быстро перешедший в гудение. Казалось, что в этом маленьком пространстве грохочет гром, но пламени все еще не было видно. Гроб почти сверкал в волнах горячего воздуха. Затем человек возле топки внезапно нажал на рычаг, и на мгновение показалось, что весь огонь преисподней вырвался наружу.

Журналист почувствовал на лице нестерпимый жар, но лишь на несколько секунд. Пламя спало, гроб как будто превратился в серую пыль, медленно оседавшую в топке.

Распорядитель снова тронул его за рукав.

— Давайте выйдем на улицу и покурим, а он тем временем соберет и вынесет пепел.

Жар солнца показался освежающим по сравнению с жаром, который журналист ощутил внутри крематория. Он предложил распорядителю сигарету, тот взял ее с деликатностью, присущей некоторым латиноамериканцам, быстро щелкнул зажигалкой, поднес ее к сигарете журналиста, потом прикурил сам. Они курили и молчали.

Распорядитель оказался прав. Они еще не успели докурить, как из крематория вышел человек в сером халате, держа в руках небольшую серую керамическую урну.

— Пять песо за урну, — пробормотал распорядитель извиняющимся тоном.

Журналист достал из кармана монету в пять песо. Человек в сером халате кивнул в знак благодарности и передал урну распорядителю.

— А теперь пойдемте к фургону, — сказал распорядитель. Они обогнули здание, где стоял фургон, запряженный ослом с сонными глазами. Фургон был заполнен грязью и отбросами, вокруг которых вились мухи. — Пепел мы высыпаем сюда.

Журналист удивленно посмотрел на него, внутри у него что-то оборвалось.

— А разве нет другого места?

Распорядитель в свою очередь посмотрел на него и кивнул.

— За дорогой есть ферма, за пять песо фермер разрешит нам высыпать пепел там.

— Пойдемте туда.

Журналист отправился за распорядителем через поле на другую сторону дороги, где находилось картофельное поле. Словно из-под земли, перед ними вырос фермер и моментально исчез, получив свои пять песо.

Распорядитель протянул урну.

— Пожалуйста, сеньор. Журналист покачал головой.

— Вы знали его, сеньор? — спросил распорядитель.

— Да, — ответил журналист. — Я знал его.

Распорядитель снял с урны крышку и привычным движением потряс урну, развеивая пепел. Они молча смотрели, как ветер разносил пепел по полю.

— Все не так, — печально произнес журналист. — Все не так.

— Почему, сеньор?

— Он был сильным мужчиной, земля содрогалась, когда он шел, мужчины любили его и боялись, женщины трепетали в его объятиях, люди искали его расположения. А теперь здесь нет никого из тех, кто помнит его. — Он повернулся и побрел назад. — Вы правы, в смерти все одиноки.

Распорядитель снова схватил его за рукав. Журналист повернулся. Он чувствовал слабость и усталость, хотел очутиться в баре нового отеля с высоким стаканом чего-нибудь прохладительного в руке. Сейчас он уже был не рад, что эта заметка попалась ему на глаза, отчего он оказался в этом ужасном месте, под палящими лучами солнца — в этом мире, где нет места памяти.

— Нет, сеньор, — тихо заметил распорядитель. — Я был не прав. Он не один, здесь же еще есть вы.

Я играл под палящими лучами солнца во дворе, когда услышал слабый крик, доносившийся с дороги, ведущей в город. Мой пес тоже услышал его, потому что внезапно перестал крутиться вокруг меня и маленькой хижины, которую я сооружал из засохшей грязи. Он испуганно посмотрел на меня своими белесыми глазами и, ища защиты, поджал желтый хвост. Он стоял смирно, но его била мелкая дрожь.

— Что с тобой? — спросил я, протягивая руку, чтобы погладить его. Я понимал, что он испугался, но не знал отчего. Крик был устрашающим и тревожным, но я не боялся. Страх — это опыт, а я был еще слишком мал. Мне было всего шесть лет.

Вдалеке раздались выстрелы, но они моментально стихли, и тут раздался еще один крик, гораздо громче и ужаснее первого.

Пес поджал уши и бросился в заросли сахарного тростника, а я побежал за ним, крича на ходу:

— Пьерро! Пьерро! Ко мне!

К тому моменту, как я добежал до зарослей тростника, пес уже скрылся. Я стоял тихо, прислушиваясь, стараясь определить его местонахождение по треску стеблей.

— Пьерро! — крикнул я.

Пес не возвращался. Сахарный тростник тихо шуршал от дуновения теплого ветра, я чувствовал его приторно-сладковатый запах. Ночью шел дождь, и стебли намокли и отяжелели. Внезапно я понял, что остался один.

Рабочие, которые были здесь всего несколько минут назад, ушли, исчезли, как и пес. Я стоял и размышлял, что папа рассердится на них. За десять сентаво в час, который он им платил, они должны были трудиться полный рабочий день.