Иван Иванович меланхолично смотрел на мокрый асфальт. Мелкий, мерзкий дождик моросил уже третий день. Было гадко и сыро. И лишь мерный рокот мощного мотора, урчал как кот-переросток, немного успокаивая и умиротворяя.

Очередной приступ боли закончился. И он, нажав педаль газа, двинулся дальше в погоне за пустой надеждой… смешной, наивной мечтой...

Громов прожил довольно длинную, бурную и интересную жизнь. Семьей, правда, не обзавелся – не до нее было. Но с карьерой, деньгами и самореализацией в различных увлечениях у него все было хорошо. Красной нитью через все его десятилетия проходили насыщенность и полнота острой, яркой жизни. Он бы и дальше продолжал «играть свой рок-н-ролл», если бы месяц назад его не «обрадовал» лечащий врач:

- Месяца три, - неуверенно произнес тот. – Может быть больше, но я гарантий не дам.

Тут же появились «серьезные клиники», которые гарантировали успешное лечение. Но даже поверхностного взгляда на вопрос было достаточно для банального вывода – все они шарлатаны. Наглые и дерзкие, мечтающие лишь о том, чтобы выкачать как можно больше денег «из лоха», превратив последние месяцы его жизни в ад.

Иван продал свой бизнес. Написал завещание. И отправился по совету старинного друга испытать свой шанс, свою удачу. Дескать, где-то там, в глуши, жил знахарь и с ним уже обо всем договорились. Никогда в своей жизни ни с чем мистическим Громов не связывался. А сейчас… почему нет? В конце концов, все равно делать пока нечего. А красиво убиться он всегда успеет, так как лежать последние недели жизни овощем под опиумом ему было стыдно.

Всю дорогу гнал. Спешил проскочить как можно дальше в «окна» между приступами боли, которые становились с каждым днем все чаще и сильнее. Но, к счастью, пока они были не внезапные, и он успевал остановиться и переждать их на обочине.

- Кар! – Удивительно громко и резко где-то совсем близко крикнул большой черный ворон и что-то большое, черное, смазанное как тень, мелькнуло перед лобовым стеклом.

Иван на автомате крутанул руль, уходя от мнимого столкновения и, вылетел с насыпи на скорости свыше ста пятидесяти километров в час.

Короткий полет. И подушка безопасности, сработавшая при падении, бьет Громова в лицо. Он был не пристегнут, поэтому удар оказался намного сильнее расчетного. Достаточный для того, чтобы он потерял сознание и захлебнулся без лишних мучений в темных водах речного омута…

Глубокий сиплый вдох. И Иван открыл глаза. А рядом кто-то упал на пол и что-то забубнил.

Вокруг царила полутьма, прорываемая лишь скудным крайне скудным светом тощей свечи, горящей на краю высокой и массивной подставки для книги. Такой, чтобы можно было спокойно читать стоя. Именно рядом с ней кто-то и шлепнулся на пол, но уже не просматривался. Растворился в темноте и явно отполз в сторону.

Немного привыкнув к освещению, Громов попытался понять, где он находится. Глухая комната с низкими потолками. Отделку не рассмотреть. Слишком мало света, из-за чего все вокруг тонет в черной мгле. Вроде струганное дерево, но мало ли?

Сам Иван лежал на твердой деревяшке. Было холодно и душно. Воняло ладаном, воском, гарью, какими-то травами и еще целым букетом непривычных, разнообразных ароматов.

Хлопнула дверь и бормотание прекратилось. А за стеной послышались быстро удалявшиеся шаги.

Иван Иванович попытался встать. Получалось плохо. Тело практически не слушалось и было каким-то… чужим что ли. Этакая кукла, глухо и вяло шевелящаяся едва-едва. Да и не ощущалось оно толком, словно отлежал. Да и мозг работал туго, вяло и как-то сонно. Словно не родной. В этаком предельно экономном режиме.

С горем пополам спустившись со своего неуютного лежака Громов кое-как добрался до подставки с книгой и навалился на нее, опираясь. Крепкая и основательная, она удивительно легко выдержала его наглое поведение. Разве что слега покачнулась. Иван же залип, уставившись на свои руки.

Ну как свои? Прямо перед собой, в свете свечи он наблюдал лапки подростка . Но вполне мог ими шевелить и был уверен, что они растут именно из его тушки.

Минуты две он их разглядывал словно диво дивное. Нет, конечно, хорошо вот так взять и резко помолодеть. Лет на пятьдесят с гаком. Но вкупе с предельно странной обстановкой это выглядело крайне подозрительно.

Нервно сглотнув он начал спешно ощупывать свое тело. А ну как не только молодость добавилась, но и пол сменился. Но тушка оказалась, к счастью, нужной комплектации.

- Чертовщина какая-то… - наконец тихо прошептал Громов и вздрогнув. Голос ожидаемо был не его. Это удивления не вызвало. А вот слова… он их сказал не так и не те. Словно тело само преобразовало мысли в привычную форму речи.

Чудно, но удобно. Пожав плечами, Иван скосился на книгу. Рукописная, большая, с кривыми слегка пляшущими буквами в две колонки на засаленных страницах из пергамента. Тело явно не имело навыка чтения, а поэтому легко воспринять и дешифровать эту нагроможденную мешанину кириллических символов не смогло. Пришлось напрягаться самостоятельно, благо, что, увлекаясь исторической реконструкцией, Громов и не раз сталкивался с различными рукописями старой Руси.

Отсутствие пробелов и изрядная неаккуратность написания немало мешало. Но, продравшись строчек через двадцать пришло осознание – это псалтырь. Нет, сам Иван такого рода книги наизусть не знал. Однако «тело» - легко узнало. Видно слышало и не раз. Вот на уровне подсознания и всплыла подсказка. Да не простая, а с пояснением. Что де, это покойницкая и сбежал верно диакон, отпевавший его. Псалмы – это ведь песни. Не складные, правда. Но именно их и требовалось читать на распев возле покойника почти все время до его погребения.

«Покойника!» - Ударила мысль в мозг, а на спине выступил холодный пот. – «Это ведь я покойник! Был…»

Люди всегда и везде крайне болезненно реагировали на оживших мертвецов. И совершенно непонятно, как местные отнесутся к нему, раз посчитали его мертвым и стали отпевать. Погрузившись в эти лихорадочные мысли, он даже не заметил приближающийся топот множества ног.

Бах!

Грохнула дверь, распахнувшись настежь и с силой ударившись о стену. Чуть с петель не слетела. А на пороге застыло несколько человек. Двое – в характерных рясах. Явно священники или около того. Остальные – ряженые под старину, словно реконструкторы какие на маневрах с глубоким погружением в исторический антураж.

Тишина. Лишь свечи в руках людей потрескивали да слышалось многочисленное сиплое, прерывистое дыхание. Иван же невозмутимо посмотрел на них и вернулся к книге, перевернув страницу. Приходилось импровизировать на ходу, ибо кто они такие и что от них ожидать – не ясно. А тело подсказок давать не спешит.

Несколько секунд ничего не происходило. Потом кто-то дал затрещину худенькому, трясущемуся мужчине в рясе. И тот, подвывая невнятным речитативом какую-то мешанину звуков, направился осторожными шагами к Ивану. Да не просто так, а держа перед собой большой крест, вроде как щит. И глаза такие дикие. Почти безумные.

Громов прислушался. По логике ситуации - это бормотание должно быть молитвой. Только разобрать слов не представлялось возможным. Тело молчало. А его обширные знания не сильно помогали. Паренек слишком уж нервничал и коверкал слова своим трясущимся артикуляционным аппаратом до полной потери узнаваемости.

Иван спокойно подождал, пока он подойдет, невозмутимо наблюдая за этим диаконом. Когда же он приблизился достаточно, насколько мог резко шагнул вперед, схватил левой рукой за крест. Ну и приголубил правой ногой страдальца между ног. Лапки у того разжались, оставляя крест Ване. А он сам осел на колени с широко открытым ртом в беззвучном крике, полном неприкрытой боли.

- Это тебе, пес, за коверкание псалмов! – Как можно более жестко рявкнул Иван. – А это, за невнятное чтение молитвы! – Рявкнул Громов и, перехватив увесистый крест двумя руками, хватил его перекрестьем прямо по лбу этого диакона. Да так крепко, что тот окончательно рухнул на пол, хотя сознания и не потерял. – Молитвы нужно читать внятно! Скотина! – Добавил Иван и пнул бедолагу ногой в живот. Да не носком, а пяткой. Лапка-то его нижняя была босая. Чего ее травмировать по-пустому? А потом, обратился ко второму священнику. – Отче, почто вы меня желали живьем закопать? В чем я провинился перед вами?