- Это все могут быть и происки Лукавого, - резонно возразил архиепископ.

- И то, что ты не отправил супротив меня свой полк, тоже происки Лукавого? – Усмехнулся княжич.

- Я? – Удивился Феофил. – Это другое…

- Хм. Я узнал о том, что митрополит задумал меня сгубить, еще в Москве, - доверительно произнес Ваня. – Задолго до выхода в поход. Еще когда я расследовал убийство матери, удалось выяснить кто подговорил дядю Андрея на злодейство. Но я не спешил с поступками… Мало ли, человек оступился случайно? Мало ли подговаривал не к тому, не так и не о том? Все-таки дядя Андрей очень власть любит и умом слаб, так что мог увлечься. Но чем дальше, тем больше оказывалось, что не ошибся я...

Архиепископ медленно повернулся и посмотрел на этого отрока практически анимешными глазами. Он это совершенно точно не ожидал услышать от Вани. Меж тем тот продолжил:

- Маму отравили и быстро похоронили от греха подальше. Да чем отравили!? Срамота! Шпанской мушкой! Убедив, что это действенное лекарство от бесплодия. Меня тоже хотели. Но Всевышний не дал, спас меня от неминуемой гибели. Когда отпевали уже, вырвал из лап смерти. Да как вырвал! Я очнулся от того, что мне слух резало дурное пение. Дьяк совсем не старался, коверкая слова псалмов. Вот мне и захотелось его поколотить за нерадение. Через то и очнулся.

- Я… я не знаю, что сказать… - покачал головой архиепископ.

- Ничего и не надо говорить, - серьезно произнес Ваня. – По плодам их узнаете их. – Процитировал он фрагмент Святого Писания . А потом вполне искренне улыбнулся и добавил: - Поступки, а не слова – вот истинная молитва Господу Богу нашему. Болтать всякий может, у кого язык есть. Но судить человека должно только по поступкам, по плодам его...

 1471 год – 21 августа, Москва

Великий князь Иван III свет Васильевич стоял на стене кремля и грустью смотрел на вакханалию, развернувшуюся в посадах. Все его войско, собранное с таким трудом, под командованием брата Юрия, стояло у Коломны. Ждало войско Большой Орды. А как оно отошло, так и литовцы подошли под руководством Михаила Олельковича. Тысячи полторы. Отражать их было нечем – с Великим князем на Москве осталось лишь три сотни всадников. Вот и заперлись в крепости, отдав посад на разграбление супротивнику.

- То за грехи тебе испытания, - стоял над душой митрополит, не отходивший от Великого князя ни на шаг. И непрерывно заливая в уши нужные слова, дабы подтачивать его волю.

Бояре же в то не вмешивались. Их на Москве мало оставалось. Почти все дееспособные с Юрием под Коломну поехали. А те, кто здесь был, оказался либо стар, либо мал, либо слаб, оттого и жаждали утешения да спасения телесного. Оттого вполне охотно благодушно принимали слова митрополита о том, что все эти испытания выпали и на их долю из-за грехов Великого князя. Не их, а его. Очень удобно. Мало кто с таким не согласится.

- Что это звуки? – Воскликнул кто-то на стене.

- И верно… - вторил ему другой ратник. – Словно кто-то в барабаны бьет да на волынке играет.

- Что-что? – Оживился Иван III, подавшись вперед, и оттого не заметив, как побледнел митрополит.

Не прошло и минуты как все на стене уже смотрели в сторону «тверской дороги», откуда звуки и доносились. Чуть погодя на них обратили внимание и литвины. Зазвучал рог их командира, призывая собраться под его знамена. Но подчинялись они неохотно. Тут ведь вон – под боком – целый посад, брошенный жителями, не успевшими его сжечь. Запершихся, кстати, как в самом кремле, так и в укрепленных мастерских нашего героя. По такому делу туда пускали всех подряд, следуя инструкциям Вани.

И вот из-за перелеска начало выдвигаться войско княжича, развернутое в боевой порядок. Передовой разъезд заметил то, что творилось у Москвы и наш герой решил не рисковать.

Литвины не ливонцы. Посему фронт пехоты был развернут как можно более широко. А за ним вытянулись стрелки, держа свои заряженные пищали наготове. Кавалерия встала привычным образом – по сотне на флангах и сотня в тылу. А артиллеристы тащили на лямках свои орудия, заняв позицию между всадниками и пехотой. Музыканты же, как и знамя размещалось между пехотными порядками и тыловой кавалерийской сотней.

К этому времени надсадные потуги командирского рожка собрали в кучу около шести сотен литовской конницы. И Михаил Олелькович повел ее в бой. По его представлению преимущество было на его стороне. Ведь пехоту за воинов он и не почитал. И не он один так думал. У Ивана III от увиденного губы затряслись, а на глазах слезы выступили. Ведь это что же получалось? Его единственного сына убьют вот тут? Прямо перед ним? Словно в насмешку…

Митрополит говорил ему что-то ободряющее, но сам воспрянул духом. Он не понимал, как так получилось, что этот маленький мерзавец не только выжил, но и войско свое сохранил. Однако сейчас ему все одно придет конец. Шесть литовских сотен легко стопчут этих ряженых дурачков. Разве что конницу княжича жаль. Добрая. Но чем не пожертвуешь ради богоугодного дела? Тем более, что она сможет во множестве спастись бегством.

- Как идут! – Воскликнул кто-то на стене с восхищением.

- И ведь не боятся!

- Блаженные! Не иначе!

- Стопчут! Стопчут же!

- Нет! – Громко и отчетливо произнес кто-то и вся стена, вздрогнув, уставилась на «этого болтуна и мечтателя». Ведь именно так о говорящем и подумали. Им оказался итальянец на московской службе – Джан Батисты делла Вольпе, известный также, как Иван Фрязин.

- Почему? – Срывающимся от волнения голосом спросил митрополит.

- Потому что у литовцев нет никакой надежды на успех, - спокойно развернул он свой тезис. – Даже не понимаю, на что они надеются.

- Но как? – Ошарашенно спросил Великий князь.

- Вот так, - улыбнувшись ответил итальянец и кивнул в сторону поля, где разворачивалась баталия.

Войско княжича уже остановилось. Стрелки протиснулись между пикинерами, взяв свои пищали наизготовку. Мгновение. Еще. Еще. И вот, когда между литовской конницей и ратью княжича оставалось шагов семьдесят, боевые порядки москвичей окутались дымами. То ударили две сотни стрелков и четыре орудия разом.

Удар оказался настолько внушительный, что многие на стене стали креститься и шептать молитвы. С одного маха до двухсот всадников сняло, если не больше. А лошади, где их зацепило, закувыркались, создавая давку. В которую сходу влетали литвины второй линии, превращая все в кучу-малу.

Часть всадников первой линии таки долетело до рати Вани. Но их было совсем чуть. Грохот выстрелов напугал лошадей. Отчего многие из них стали беситься, сбрасывая всадников. И отворачивать от столь пугающей толпы «дымных и громких» людей. Начались столкновения и еще одна зона давки. В пикинеров же врезалось едва за десяток литвин. Да и те без всякого прока, ибо их заботливо приняли на пики. Конные фланги же так и вообще никого не встретили.

Тем временем стрелки перезарядились и дали новый залп. Орудия - так и вообще два. Кавалеристы же, по сигналу, сорвались с места и контратаковали литовскую рать, совершенно деморализованную сложившимся положением. Пехота же, подойдя к завалу людей и лошадей, с самым будничным видом переколола их, прерывая мучение.

На стене повисло гробовое молчание. Люди лишь истово крестились, да беззвучно шептали слова молитв. Особенно подурнело митрополиту. Он понял ПОЧЕМУ Ваня все еще жив…