И вот недавно богатая жила алмазов была открыта в горе Корукель. Естественно, что ишканы захотели разрабатывать ее сами.

Когда последний пирог был съеден, а в животах гостей поселилась приятная тяжесть, настало время для круговых речей. Наверное, лучше было отложить возлияния на после того, как обсудят все серьезные вопросы, но валари славятся приверженностью традициям, а после пира – время благодарственных речей гостей и хозяев.

Первым сегодня был герцог Дарио – складный мужчина, двигавшийся быстро и ловко. Подняв кубок с темным пивом, он обратился к моему отцу:

– За короля Шэмеша, чье гостеприимство может сравниться только с его мудростью.

Одобрительный шепот прошелестел по залу, и тут принц Сальмелу воспользовался возможностью, которую герцог Дарио, сам того не желая, подарил ему. Словно медведь, выбирающийся из клетки, он встал, широко расставив ноги. Длинные черные волосы ишкана были переплетены разноцветными боевыми шнурами, правую руку принц положил на рукоять меча, в левой сжимал кубок.

– За короля Шэмеша. Да найдет он в себе мудрость поступить так, как хотим того мы.

Я прикоснулся губами к пиву, и он бросил на меня быстрый острый взгляд, словно бы нанося удар клинком.

Пожалуй, следовало бы подумать об ответном тосте, но злоба в темных глазах удержала меня в кресле. Вместо меня поднялся мой обычно медлительный брат, Кэршар.

– За короля Шэмеша! – Его голос прозвучал, как горный камнепад. Да и сам он напоминал перевернутую гору – словно некая сила сотворила его из глыб гранита, начиная от стройных ног до широченных плеч и грудной клетки. – Да найдет он в себе силу поступить так, как считает нужным, несмотря на то что думают другие.

Когда он закончил говорить и снова сел в кресло, поднялся Джонатэй. Он унаследовал всю красоту и грацию нашей матери и был жизнерадостным фаталистом, любившим играть в жизнь, особенно в войну – с поистине смертоносной сноровкой. Вот и теперь мой красавец брат улыбался – словно бы наслаждаясь словесным поединком.

– За королеву Элианору! Да найдет она терпение слушать мужские разговоры о войне.

После этих слов многие женщины за соседними столами в едином порыве подняли кубки.

– Да, да, за королеву Элианору!

По столам пробежал нервный смешок. Моя мать поднялась, мягко улыбаясь, и расправила складки роскошного черного платья. Хотя она обращалась ко всем присутствующим, казалось, что ее слова предназначены специально для Сальмелу:

– Спасибо всем нашим гостям – они проделали долгий путь для того, чтобы почтить наш дом. Да насытит пища ваши тела и да будут сердца открыты согласию, а не страху.

Сказав так, она, улыбаясь, обратила взор к Сальмелу. В ярких глазах было только предложение дружбы. Но природная грация королевы Элианоры лишь разъярила принца. Он покраснел от гнева и застыл в кресле, стискивая рукоять меча. Хотя Сальмелу бился в круге чести лицом к лицу с пятьюдесятью противниками, он не смог вынести кроткого взгляда моей матери.

Не в силах произнести что-либо в ответ, он бросил быстрый яростный взгляд на лорда Нэдру, как бы приказывая ему говорить вместо себя. Итак, лорд Нэдру, весьма гневный молодой человек, который мог бы показаться близнецом Сальмелу не по внешности, но по духу, поднялся со своего места.

– За королеву Элианору, – произнес он, глядя поверх края кубка. – Мы благодарим ее за то, что она напомнила нам – храбрость превыше всего. И за то, что она принимает нас с такой же теплотой, как некогда здесь приняли се самое.

Этими словами он, видимо, решил напомнить ей о том, что она чужая в этом замке и не имеет истинного права говорить за Меш. Чистая клевета, конечно же. Элианора ви Солару, сестра короля Талану из Кааша, по доброй воле вышла замуж за моего отца, а не за их старого скупого короля.

Так и пошло, тост за тостом – мешцы и ишканы перебрасывались словами, словно покрытыми бархатом острыми копьями. Отец восседал в кресле спокойно и величественно, словно портрет одного из собственных предков. Но, хотя он старался пригасить пламя своего взора, я ощущал целый клубок эмоций, кипевших внутри него: гордость, гнев, справедливость, возмущение, любовь. Человек, знающий его недостаточно хорошо, мог бы подумать, что он вот-вот потеряет терпение и утихомирит разошедшихся гостей взрывом королевского гнева. Однако отец умел держать себя в руках так же хорошо, как и владеть мечом. Он воплощал в себе все идеалы валари: чистоту, благородство и бесстрашие – и бросил на меня предупреждающий взгляд.

Никогда не давай врагу понять свои мысли, словно бы говорил он.

Я думал, что отец позволит этой части пира продлиться за полночь, дабы лучше изучить ишканов, а также собственных подданных и сыновей. Однако тосты были прерваны самым неожиданным образом.

– Лорды и леди, – вдруг раздался сильный мужской голос, – разрешите мне…

Я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Мэрэм отодвигает кресло и поднимается из-за стола. Как он умудрился раздобыть полный кубок пива, сидя рядом с собственными учителями, осталось для меня загадкой. Мало того, этот кубок был явно не первым, так как мой друг утирал толстыми, испачканными в пиве пальцами высохшую пену с усов, а на ногах держался нетвердо. Он высоко поднял кубок, пролив еще немного пива на запятнанную тунику.

– За лорда Харшу! – Массивное тело угрожающе качнулось. – Мы все должны поблагодарить его за это прекрасное пиво.

Да, такой тост все с удовольствием поддержали. Сотни кубков, стеклянных и серебряных, звякнули друг о друга, раздался громкий смех. Я заметил, что лорд Харша привстал в кресле. Он был просто потрясен таким выставлением его заслуг, но все равно улыбнулся Мэрэму. Если бы мой друг на этом остановился, то мог бы заслужить расположение старого лорда. Вот только Мэрэм никогда не мог остановиться вовремя.

– А теперь я хочу выпить за любовь прекрасных женщин! – Он повернулся к Бихайре, глядя на нее так, словно присутствие в зале сотен людей не имело никакого значения. – Любовь прекрасных женщин… Она заставляет мир вертеться, а звезды сиять, разве не так?

Мастер Йувейн уставился на Мэрэма, но тот не заметил его ледяной взгляд.

– Самой прекрасной женщине, которую я знаю, хотел бы я посвятить эти стихи, пришедшие мне на ум, словно раскрывшиеся цветы, в первое же мгновение, как я увидел ее.

Он снова улыбнулся Бихайре и, явно позабыв, что следует сначала закончить тост, а потом уже пить, глотнул пива. Девушка сидела рядом с отцом, пунцовая от смущения. Впрочем, видно было, что внимание Мэрэма ей польстило, так как она тоже улыбнулась, покраснев еще жарче.

– Брат Мэрэм, – проскрипел лорд Харша. – Здесь не место для ваших стихов.

Но Мэрэм не обратил на него внимания и начал декламировать:

О, ты сияешь как звезда

В глубоких небесах.

Кружась, мы падаем с тобой,

Как искорки в ночи.

Я мрачно уставился на его блестящие кольца, чтобы не глядеть в пылавшие страстью глаза. Слова стихотворения потрясли меня, особенно если учесть, что вовсе не Мэрэм их сочинил. Он украл их у великого и незаслуженно забытого Амуна Амадука и выдал за собственные.

Лорд Харша отодвинул кресло и возвысил голос:

– Брат Мэрэм!

Лучше бы моему незадачливому другу было прислушаться к угрозе в голосе старика. К сожалению, в данный момент он упивался собственными словами (то есть словами Амуна) и с детской непосредственностью начал второе четверостишие:

Мы, сквозь вселенную пройдя,

Средь солнечных лучей,

Полей, лесов, травы, цветов,

Друг друга вновь нашли.

Лорд Харша, стиснув зубы из-за боли в колене, рывком поднялся на ноги и довольно быстро поковылял вдоль столов прямо к Мэрэму. Однако тот по-прежнему ничего не замечал.

Душа души моей, любовь

Соединила нас.