– Н-да, – сказал Мэрэм, когда мы все собрались вокруг убитого льва. – Думаю, что должен поблагодарить тебя за спасение моей жизни.

– Думаю, должен, – широко улыбаясь, ответила Атара. – Но мы все уже давно должны друг друга поблагодарить.

Подвиг Атары, застрелившей льва, стал известен не только нам. Так вышло, что две воительницы из Сообщества Мужеубийц, с длинными волосами, еще более светлыми, чем у Атары, в разукрашенных кожаных доспехах, охотились тем утром на берегах Пору. Они немедленно примчались, чтобы поприветствовать свою кровную сестру. Не важно, что Атара принадлежала к племени кармэк, а они – к племени уртук. Воительницы только поблагодарили Атару как имакла за то, что та почтила их земли своим присутствием. Изучив мертвого льва, они настояли на том, чтобы вернуться с Атарой в их лагерь и выпить вина. Они вынули ножи и быстро сняли шкуру, собираясь выделать ее и сшить для Атары львиный плащ, чтобы все могли оценить искусство лучницы.

Остальных, однако, воительницы взяли с собой с большой неохотой. Лильяне они, может, были и рады, но на Кейна, Мэрэма, мастера Йувейна, Дэя и меня смотрели с вызовом, как на всех мужчин. С особенным подозрением они восприняли меня, ибо я был рыцарем Меша и, следовательно, древним врагом уртука. Их воинственность не стала меньше, когда я напомнил, что сейчас между нашими народами нет войны, а я всего лишь возвращаюсь домой. Только когда Атара объявила, что мы великие воины, сразившие множество людей Морйина, обе воительницы смягчились. Атара также настояла на том, чтобы мы оставались все вместе, и более того, чтобы Мужеубийцы дали нам охрану до Утренних гор. Авторитет Атары стал таковым – не говоря уже о воле, – что Мужеубийцы в итоге согласились на все эти требования.

К вечеру мы прибыли в их лагерь. Остальные сестры посовещались и согласились с их решением. Со своей стороны они выдвинули единственное требование: Атара останется с ними и обучит трех младших сестер мастерству лучницы, пока старшие подготовят львиную шкуру.

Так мы прождали пять дней у ручья, укрытого огромными хлопковыми деревьями. Я остро ощущал, как уходит время, ошеломляющее чувство необходимости вернуться домой как можно быстрее гремело в моей крови словно барабан. И все же я рад был подружиться с этими свирепыми женщинами. По ночам мы сидели с ними у костра, трапезничая и рассказывая истории. К их – и к нашему – удивлению, однажды ночью у костра возник Огонек и предстал перед ними в танце серебряных искр. Мы могли только предположить, что сила камня Света как-то усилила его сущность и сделала видимым для всех.

Наконец сестры закончили дубление львиной шкуры и подшили ее полосами чистейшего гальдианского хлопка. С черным мехом львиной гривы, обрамлявшим светлые волосы, и белой повязкой, охватывающей лицо, Атара и в самом деле выглядела так, словно один из героев-имакиль древности вернулся к жизни.

На следующее утро мы снова ехали через земли уртука. Двенадцать Мужеубийц, сопровождавшие нас, ехали впереди. Проехав миль тридцать, мы добрались до Алмазной реки и поехали вдоль нее на восток. Эта лента прозрачной воды, стекавшая с Утренних гор, напомнила, как близки мы к дому. Я молился, чтобы добраться туда без дальнейших приключений. Впрочем, беспокоиться было не о чем. Даже отряд из пятидесяти воинов уртука, возвращавшихся на зимние квартиры на севере, завидев странное зрелище – Мужеубийц, сопровождающих семерых чужаков в сторону Меша, – не стал ввязываться в драку с нами, а, напротив, поприветствовал дикими военными кличами, так как они слышали, что мы побывали в Сакэе и убили множество людей Красного Дракона.

Сотня миль по прямой была от места слияния рек Пору и Алмазной до Меша, и мы придерживались этого маршрута. За день удалось проделать половину расстояния. Наутро одиннадцатого дня на небе появилось несколько пушистых белых облачков, а горы Меша пурпурной грядой поднялись над горизонтом. Мы гнали к ним лошадей весь тот долгий, долгий день, а горы становились все выше и отчетливее. К полудню я мог уже различить очертания белой вершины горы Таркель, хотя никогда и не видел ее под таким углом. Это была единственная гора к югу от Алмазной реки, обращенная к золотым равнинам Вендраша.

Вечером мы разбили лагерь примерно в трех милях от предгорий ее западного склона. Мое сердце требовало, чтобы мы ехали к Мешу даже в темноте, но разум говорил, что будет весьма глупо штурмовать дикие каменистые подходы к Таркелю ночью. Более того, это было бы невежливо и вдобавок грустно, так как у Мэрэма, мастера Йувейна и меня осталось бы мало времени, чтобы попрощаться с остальными.

Только на протяжении последних пятисот миль нашего бегства из Аргатты я постепенно стал склоняться к тому, что нам следует разделиться, хотя все еще не примирился с этим трудным решением. Мужеубийцы умчались обратно в степь, а мы собрались вокруг костра, разведенного Мэрэмом, для последнего совета.

Была холодная чистая ночь с множеством звезд и полной луной. Огонек кружился на фоне неба, и его переливающиеся контуры, казалось, соответствовали мерцающим огонькам созвездий. Ветер нес с собой запахи моей родины и заставлял сердце быстрее биться. Перед нами горел маленький костер из сушеных бизоньих кизяков, источая неожиданно приятный запах.

Мы говорили о многих вещах. Долго вспоминали песни Альфандерри, чей голос теперь слышался в ветре и в музыке звезд. Мы решили, что Кейн должен унаследовать его мандолину – все, что нам от него осталось, кроме памяти и песен наших сердец. Кейн сидел, перебирая струны, и пел для нас. Когда он хотел, то голос его звучал красиво и чисто – сильный, прекрасный, как крик орла в небесах. Я подумал, что он пытается припомнить слова последней песни Альфандерри – и когда-нибудь сделает это.

– Эту музыку должны услышать в Меше, – сказал я ему. – Ты уверен, что не станешь менять своих планов?

Кейн отложил мандолину в сторону и посмотрел на меня. Мне показалось, что решимость его поколебалась.

– Для моего отца будет честью встретиться с тобой, – сказал я и положил руку на алмазное яблоко меча, который он выковал в Годре в незапамятные времена. – И мои братья, и уж, конечно, мать и бабушка. Все мои соотечественники. Твое имя еще помнят в Меше.

– Это имя ты обещал не произносить, верно? – Он кивнул мне, веря, что я сдержу обещание. – Нет, мне жаль, но нужно вернуться в Трайю – у меня там дела.

Мастер Йувейн, протягивавший узловатые руки к огню, посмотрел на него.

– Дела Черного Братства?

За долгие мили нашего совместного пути Кейн очень мало говорил о тайнах Братства, которое, как мы полагали, он возглавлял. И сейчас он сказал нам немного.

– С Великим Зверем нужно бороться любым оружием.

– Даже убийствами? Даже ядом, террором, обманом? – спросил мастер Йувейн.

Кейн смотрел вдаль, в усыпанные звездами небеса. Где-то там невидимые золотые пояса света текли из их средоточия, касаясь многих земель вселенной.

– Нет, может быть, и не так, – наконец ответил он, потом посмотрел на меня и Элькэлэдар. – Возможно, пора отыскать и другие способы борьбы.

– Я говорил уже, что зло не победить мечом.

– Может, и нет, – согласился Кейн. – Но злых людей – вполне.

Он бросил на меня долгий печальный взгляд, и рука моя крепче сжала рукоять меча. Я боялся, что однажды судьба призовет меня поднять этот клинок снова, перед тем как мир очистится от таких, как Морйин. И все же я понимал, что мастер Йувейн прав – даже величайший из мечей никогда не положит конец войне.

– Есть еще битвы, в которых придется сражаться. – Я вынул камень Света и сидел, глядя в него. – Разные виды битв.

Пока я вспоминал, почему так яростно бился за эту маленькую чашу и почему Галадины послали ее в Эа, она вдруг начала источать сильный золотой свет. На мгновение в руках у меня оказалось маленькое солнце, чье сияние наверняка было видно с гор к востоку от нас, если кто-то смотрел оттуда.

– Битвы будут, и скоро, – заверил нас Кейн, кивнув головой на камень Света. – Теперь, когда мы забрали у Великого Зверя это , он направит всю свою волю, чтобы вернуть его.