Расставшись с Иваном Сергеевичем, Клава прибежала домой и сказала матери, чтобы та срочно готовилась к отъезду.

— Куда ж я без тебя-то, дочка? — Евдокия Фёдоровна вновь принялась жаловаться на больные ноги, на старость.

— Что делать, мама… так надо… — уговаривала Клава. — Ты же не одна поедешь, с Бондариными.

Наказав матери, что ей надо в дорогу, Клава направилась к хлебозаводу, где группа комсомольцев несла охрану. Среди них были Саша Бондарин и Дима Петровский. Одни ребята с винтовками за плечами ходили вокруг завода, другие проверяли пропуска у машин, въезжающих в ворота.

— Ну, как отец? — нетерпеливо спросил Саша.

— Молодец у тебя батька… всё понимает, — сказала Клава. — Согласился он, с матерью уезжает. Ты поди простись с ними.

— Сменюсь, обязательно зайду, — пообещал Саша. — Это хорошо, что они уезжают.

— А что с нами будет? — спросил Дима Петровский. — Говорят, фашисты совсем близко от Острова. Послали бы нас в окопы. Мы бы уж их встретили… — Он посмотрел на свою винтовку. — А то держат около завода! А зачем?

— Значит, надо. Приказ такой, — возразил ему Саша. — До последнего стоять будем.

— Стоять, стоять, а сами ни одного выстрела не сделали, — недовольно буркнул Дима. — Какая же это война — у завода торчать?

Неожиданно на шоссе показалось четверо мотоциклистов. В серых пропылённых гимнастёрках, в надвинутых на глаза стальных шлемах, они с оглушительным треском мчались к хлебозаводу.

— Ребята, а может, это… — сдавленным голосом крикнул один из истребителей. Он не договорил, но все поняли, кого он имел в виду.

Ребята переглянулись и вопросительно посмотрели на Клаву.

Та не сводила глаз с мотоциклистов. А вдруг это и в самом деле фашисты, какой-нибудь их передовой отряд? Сейчас они дадут очередь из автоматов, сомнут ребят и ворвутся в город…

Забыв снять винтовки с плеч, истребители всё ещё растерянно топтались на шоссе. И Клава вновь почувствовала себя вожатой, которая без промедления должна найти выход, принять решение.

— Ложись! К бою готовьсь! — скомандовала она.

Ребята сорвали с плеч винтовки и плашмя упали на землю — кто за придорожный камень, кто за бугор, кто за груду кирпича. Щёлкнули затворы.

Мотоциклисты приближались. Клава схватила булыжник и, взмахнув им, как ручной гранатой, выбежала на дорогу.

— Стой! Пропуск!

Мотоциклисты, резко затормозив, замедлили ход и остановились в нескольких шагах от Клавы. Пыль рассеялась, и она увидела красноармейские гимнастёрки, пилотки со звёздочками, обветренные лица.

— Ого! Храбрая дивчина! — улыбнулся один из мотоциклистов.

— Граната у неё хороша! — поддержал его второй. — Последнего образца…

— Пропуск! — с деланной строгостью потребовала Клава, хотя ей тоже хотелось широко и доверчиво улыбнуться.

Первый мотоциклист показал пропуск. Облегчённо вздохнув, Клава подала знак комсомольцам. Те поднялись из-за укрытий и окружили мотоциклистов.

— Как там? — спросила Клаша, кивая за реку, на запад, откуда доносилось глухое урчание орудий.

Улыбки сошли с лиц мотоциклистов.

— Жмёт! — коротко бросил первый мотоциклист и спросил, где найти райком партии.

Клава объяснила. Мотоциклисты помчались к городу. Лишь один из них, широколобый, с мягким округлым подбородком, задержался на минутку и, подозвав Клаву ближе к себе, вполголоса сказал:

— Вы, я вижу, за старшую тут… Уходили бы, пока не поздно… Немец-то вот он… наседает… Жди с часу на час.

— Приказа нет, — покосившись на ребят, так же вполголоса ответила Клава.

— Комсомол, значит? — Мотоциклист посмотрел на ребят, вздохнул, поправил шлем. — Понимаю… Ну, будьте здоровы!

И он, дав сильный газ, помчался за остальными.

Во второй половине дня обстрел города усилился. Снаряды рвались в центре. Были повреждены торговые ряды, здание горсовета, несколько жилых домов. Начались пожары.

Город спешно эвакуировался. Сменившись с поста, Клава и Саша Бондарин побежали по своим домам. Саша помог отцу положить больную мать на подводу, потом Бондарины поехали к Назаровым за Евдокией Фёдоровной.

Клава уложила на подводу вещи и обнялась с матерью.

Простился со своими родителями и Саша. Старые женщины переглянулись и вдруг навзрыд заплакали.

— Да будет вам, матери! — взмолился Иван Сергеевич. — И без того лихо…

— Да что ж это такое!.. Жили, детей растили, — запричитала Евдокия Фёдоровна. — А теперь уезжай невесть куда, на горе да на разлуку. Никуда мы без вас не поедем… Слышь, Клаша?

— Садись с нами, сыночек, — упрашивала Сашу мать. — Куда ж я без тебя-то…

Клава принялась уверять, что батальон, наверное, скоро получит приказ оставить город и они с Сашей непременно нагонят подводу.

Но матери продолжали стоять на своём: без детей они никуда не поедут.

Клава выразительно посмотрела на Ивана Сергеевича.

— Цыц! — прикрикнул тот на женщин. — Чего вы им души травите? Не могут они пока уехать, и всё тут.

Он сердито хлестнул лошадь, и подвода загремела по мостовой.

С тяжёлым сердцем Клава и Саша вернулись в школу.

В сумерки истребительный батальон подняли по тревоге и вывели за город, к железнодорожной станции. Бойцам было сообщено, что ожидается высадка вражеского воздушного десанта. Развернувшись цепью, истребители залегли на луговине, поросшей мелким кустарником.

Командир батальона и Клава обошли всех бойцов и ещё раз объяснили, что надо внимательно следить за воздухом и при появлении вражеских самолётов открывать огонь по снижающимся парашютистам.

Клава внимательно вглядывалась в лица ребят. Давно ли они вот на этой же луговине проводили военную игру: ползали, бегали, кричали «ура», катили фанерные пулемёты, «вели огонь» из трещоток. И всё это сопровождалось шутками, мальчишеским озорством, смехом. А сейчас уже было не до шуток. Как-то ребята поведут себя в первом бою?

— Видишь, как всё обернулось, — обратился к Клаве Василий Николаевич. — Никто и не предполагал, что ребятам так скоро боевое крещение принять придётся. Немец как оглашенный прёт. Сегодня весь городской актив под ружьё поставили.

Угрюмо и сосредоточенно следил за небом Саша Бондарин, судорожно сжимал приклад винтовки Дима Петровский, деловито изготовился к стрельбе Володя Аржанцев.

Сумерки сгущались. Время тянулось медленно. Наконец на большой высоте глухо заурчал мотор самолёта. Истребители легли на спины, лицом к небу. Самолёт сделал круг, видно, присматривался к местности, потом от него отделились чёрные комочки, и вскоре в воздухе один за другим стали открываться смутно белеющие зонты парашютов.

Передали команду открыть огонь.

Захлопали выстрелы. Сначала редкие, одиночные, а потом когда второй и третий самолёты сбросили новые партии десантников, выстрелы зазвучали чаще.

Клава лежала в цепи рядом с ребятами и, целясь чуть ниже парашюта, нажимала на спусковой крючок. Если бы только знать, куда попадают её пули? Ведь не так-то просто угодить в стремительно движущуюся цель.

— Бей их! — возбуждённо выкрикивал с каждым выстрелом Дима Петровский.

— Про упреждение не забывайте, — напоминал ребятам Аржанцев, старательно ловя цель на мушку. — На уток с лёту приходилось охотиться? Вот так и стреляйте.

Откуда-то с другой стороны луговины застрочил пулемёт, начали бить автоматы: как видно, спустившиеся десантники заняли оборону.

Потом в воздухе что-то завизжало, и перед цепью истребителей, поднимая фонтанчики земли, начали рваться мины.

Истребители сделали стремительную перебежку и вновь залегли.

А в небе, не унимаясь, гудели самолёты, и оттуда, как и прорвы, сыпались всё новые и новые парашютисты.

Бой разгорался. У многих истребителей кончились патроны. Обстрел из миномётов усилился. С визгом проносились над головами ребят осколки.

По цепи передали команду отходить к кладбищу. Короткими перебежками истребители начали отступать. Выпустив последний патрон, Клава, пригнувшись, побежала вслед за ребятами. Неожиданно она услышала тихий, прерывистый стон. Заглянула в кусты. Там кто-то лежал. Клава наклонилась и узнала Сашу Бондарина.