День рождения
Мать была сильно удивлена, когда Клава сказала ей, что сегодня будет отмечать день рождения.
— Что ты, дочка! Ещё время не подошло… да и гостей угостить нечем.
Клава выразительно посмотрела на мать.
— Ко мне соберутся ребята. Надо поговорить. А про день рождения — это на всякий случай. Для любопытных. Понятно, мама?
Евдокия Фёдоровна кивнула головой: как не понять! Материнским сердцем она уже чуяла, что Клава что-то замышляет, раз-другой тайком всплакнула, но отговаривать дочь, — зная её характер, не решилась.
— И насчёт угощения не беспокойся, — добавила Клава. — Приготовь чай, и всё…
— Я, пожалуй, коржиков напеку, — раздобрилась мать. — Есть ещё у меня муки немножко.
К вечеру стол был накрыт.
Кроме коржиков, мать напекла пирогов, приготовила салат, нажарила рыбы, раздобыла варенья.
Клава приоделась по-праздничному, привела в порядок патефон, выложила пластинки.
К восьми часам начали собираться «гости».
Первыми шумно ввалились Федя, Дима и Борька Капелюхин.
Расфранчённые, в выутюженных брюках, при галстучках (даже Федя не отстал от приятелей), они поднесли Клаве по огромному букету цветов и принялись поздравлять её с днём рождения.
— Да вы что? — опешила Клава. — Забыли, зачем мы собираемся?
— Зачем забывать? — лукаво ухмыльнулся Федя. — Привыкаем, в роль входим.
— Привыкаете, — упрекнула Клава. — А сами втроём ввалились… Нет чтобы по одному явиться.
— А мы сейчас нарочно у немцем под носом прошли. В обнимку, с песней под гитару… — Дима кивнул на гитару с пышным розовым бантом на грифе. — Вроде как гуляем. И ничего. Немцам это даже понравилось. Стоят улыбаются. Видно, считают, что если молодёжь веселится, значит, вполне довольна новым порядком.
— Раз они так считают, давайте и повеселимся, — предложил Капелюхин, доставая из кармана бутылку с тёмно-красной наливкой. — Прошу, именинница!
И он принялся заводить патефон.
В комнату вошла Варя Филатова. Она с удивлением оглядела накрытый стол, патефон, цветы.
— А у тебя и в самом деле день рождения?
— До дня рождения ещё далеко, — улыбнулась Клава. — Это всё для маскировки.
Входили всё новые и новые комсомольцы. Клава зорко вглядывалась в лица ребят и девушек. Вот Зина Бахарева. Люба Кочеткова, Гриша Шмаков — все они учились в одной и той же школе имени Ленина.
В дверях показался Володя Аржанцев. Федя и Капелюхин бросились к нему навстречу, как к хорошему старому знакомому. Володя с озабоченным видом пожал ребятам руки и вызвал Клаву за дверь.
— Очень рада, что ты пришёл, — сказала Клава.
— Только я не один, — помявшись, признался Володя.
— Догадываюсь, — сказала Клава. — А она комсомолка?
— Ага! Вместе вступали, в один день… — поспешно ответил Володя. — Вот у меня и билет её… Замечательная дивчина! Знаете, сколько она мне патронов насобирала! И смелая, не подведёт. Я за неё, как за себя, ручаюсь. Отец у неё коммунист. На фронте сейчас.
— Ну что ж, характеристика неплохая. Да и поручителю можно верить, — улыбнулась Клава. — Где девушка? Зови её.
Аржанцев спустился по лестнице на улицу и вскоре вернулся с Аней.
Клава познакомила их с ребятами и оглядела собравшихся. Из десяти комсомольцев, что она пригласила на «день рождения», пришли все, кроме Вани Архипова.
«Неужели испугался?» — с обидой подумала Клава, вспоминая свои разговоры с Ваней, его растерянный взгляд и настороженные вопросы. Да и вёл он себя в эти дни довольно странно: с ребятами почти не встречался, ковырялся у себя на огороде, таскал с пожарища горелые доски, заготовлял на зиму дрова, торф, пас козу на окраине города. «Козодой» — прозвали его ребята.
«Неужели я в нём ошиблась?» — продолжала размышлять Клава. Нет, не может быть. Она знала Ваню с первого класса, странностей у него хоть отбавляй, но надёжнее его трудно найти человека.
— Саша Бондарин просил передать, — шепнул ей Федя. — Он тоже с нами.
— Знаю, не сомневаюсь, — ответила Клава и, подавив вздох, пригласила всех к столу. Потом посмотрела на мать.
— Садитесь, угощайтесь, — сказала Евдокия Фёдоровна, направляясь к двери. — А я на крылечке посижу, посторожу вас.
— Спасибо, мама, — благодарно шепнула Клава. — Если что, ты покашляй погромче.
Евдокия Фёдоровна вышла.
Оставив патефон, ребята сели за стол. И как прежде на пионерских сборах, первой начала говорить Клава. Она говорила о самой неизменной высокой любви, о любви к Родине. Нашествие фашистов — горе для нашей Родины. И чем отважнее будет бороться с захватчиками каждый человек, тем скорее пройдёт это страшное время.
— Правильно, — отозвался Федя. — Советская власть была и останется, что бы там фашисты ни брехали.
— Вернутся Красная Армия, партизаны, — блестя чёрными глазами, продолжала Клава, — спросят нас: а чем вы, островские комсомольцы, помогли народу? Что мы ответим?
И, как всегда, ребята жадно слушали свою Клашу. Каждый из них скорее хотел дела, борьбы, оружия.
— Я знаю, каждый из вас рвётся к борьбе с захватчиками. Но это надо делать умело, организованно. Сегодня мы в первый раз собрались все вместе. И с этого дня мы не просто комсомольцы. Подпольный райком партии и командование партизанского отряда поручили мне создать боевую подпольную комсомольскую группу и начать борьбу с фашистами здесь, в городе. — Клава помедлила, обвела глазами ребят. — Будет нелегко. Могут быть всякие неожиданности. Нас могут выследить, пытать. Может быть, придётся пролить кровь, отдать жизнь. Готовы ли вы к этому?
— Да что там спрашивать? — нетерпеливо отозвался Дима Петровский. — Действовать надо.
— Бить эту падаль, и вся недолга! — поддержал его Капелюхин, похрустывая сильными пальцами.
— Мы ко всему готовы, — серьёзно сказал Федя, переглядываясь с товарищами. — Можем хоть присягнуть.
Комсомольцы одобрительно закивали головами. Клава поднялась.
— Тогда торжественно поклянёмся, что будем бороться до конца. Слова клятвы я уже написала. Вот слушайте.
Она достала из кармана листок бумаги и, переводя дыхание, приглушённо, но отчётливо прочла:
— «Я, Клава Назарова, торжественно клянусь работать для Родины и народа, вести беспощадную борьбу с ненавистными фашистскими захватчиками и всеми силами помогать Красной Армии и партизанам. Если я нарушу своё обещание или выдам тайну, то пусть постигнет меня суровая кара».
Клава умолкла. Один за другим вставали юные подпольщики, брали листок и произносили клятву. И при этом по старой привычке поднимали руку для пионерского салюта.
— Я, Варвара Филатова, торжественно клянусь…
— Я, Фёдор Сушков, торжественно клянусь…
— Я, Дмитрий Петровский, торжественно клянусь…
Первые, кто давал клятву, ещё заглядывали в бумажку, но потом слова клятвы прочно врезались в память, и каждый произносил их наизусть.
Клава смотрела на сосредоточенные лица юных подпольщиков, на вскинутые для салюта руки и вспоминала, как каждый из ребят много лет тому назад вступал в пионеры, давал торжественное обещание. Только кругом алели знамёна, стояли в молчании шеренги пионеров, застыли наготове горнисты и барабанщики. Сейчас ничего этого не было, пионерские дни представлялись бесконечно далёкими, но Клава чувствовала, что между этими двумя обещаниями тянется незримая, но прочная нить.
Когда каждый принял клятву и поставил свою подпись, Клава бережно убрала листок в карман. Затем она предложила наметить руководящую тройку — штаб подпольной группы. Ребята без долгих споров избрали в штаб Клаву, Федю Сушкова и Володю Аржанцева.
— А теперь поговорим о наших практических делах, — сказала Клава и кивнула на стол с закусками. — Где же конспирация? Почему не едите?
Ребята не заставили себя просить и налегли на закуску.
Клава заговорила о том, что им сейчас предстоит делать. В первую очередь необходимо наладить сбор разведывательных сведений для Красной Армии и партизан. Надо всем подпольщикам следить за проходящими через город воинскими частями, за машинами с грузом, за поездами на станции. Потом надо продолжать собирать оружие, которое очень нужно партизанам. Ответственным за сбор оружия назначается Володя Аржанцев: у него уже есть опыт в этом деле и место для хранения.