— В брачном договоре, который он подписал с молодой женой, было сказано, что она может жить только на ирландской земле. Было это в тысяча семьсот восемьдесят шестом году. Уэйли только что купил этот дом. И решил во что бы то ни стало перевезти жену сюда.
Хэрнеби рассказывал с увлечением, сверкая глазами.
Форрестер задумался.
— Вы хотите сказать, что он доставил из Ирландии многие тонны земли? Чтобы супруга жила на родной земле?
— В яблочко попали, сэр. Так оно и было. Он пригнал несколько кораблей с землей и таким образом выполнил свое обязательство по контракту. По крайней мере, так считают.
Форрестер похлопал ладонью по темной мокрой почве, которая под дождем сделалась совсем черной.
— Значит, дом построен на той самой ирландской земле? И она сохранилась до сих пор?
— Вполне возможно.
Форрестер выпрямился. Интересно, могли ли убийцы знать сию историю? У него возникло сильное ощущение, что да, знали. Потому что они проигнорировали само здание и направились прямиком туда, где могли сохраниться последние подлинные остатки «Причуды Уэйли». Земля, на которой был построен дом.
У Форрестера остался еще один вопрос.
— Отлично, мистер Хэрнеби. А не знаете ли вы, где именно брали грунт?
— Этого никто не знает. — Журналист снял очки и стал протирать стекла от дождя. — Однако у меня есть основания полагать… что землю доставили из окрестностей Дома Монпелье.
— Что за дом?
Хэрнеби, моргая, смотрел на него.
— Штаб-квартира ирландского «Клуба адского огня».
17
Роб и Кристина поехали в сторону ее дома. Машина резко остановилась на углу. Вылезая из лендровера, Роб осмотрелся по сторонам. В конце улицы, на которой стоял дом Кристины, виднелась мечеть, ее стройные величественные минареты были подсвечены зловещим зеленым светом. У тротуара стоял большой черный «БМВ», возле него о чем-то ожесточенно спорили двое усатых мужчин в строгих костюмах. Когда Роб и Кристина проходили мимо, усачи коротко взглянули на них и вновь принялись ругаться.
Вместе с Кристиной Роб вошел в пыльный вестибюль современного жилого здания. Лифт оказался занят или испорчен, так что пришлось пешком одолеть три лестничных пролета. В просторной и светлой квартире почти не было мебели. Зато множество книг, стоящих на полках вдоль стены и просто лежащих аккуратными стопками на полированном паркетном полу. С противоположной стороны располагались кожаный диван и большой металлический стол. В углу поместилось плетеное кресло.
— Не люблю, когда загромождена квартира, — сказала Кристина. — Дом — это машина для житья.
— Ле Корбюзье.
Женщина улыбнулась и кивнула. Роб тоже улыбнулся. Ему понравилась квартира. Она очень… соответствовала Кристине. Просто, элегантно, интеллектуально. Журналист увидел на стене фотографию: большой и жутковатый снимок очень странной башни из оранжево-золотых кирпичей, окруженной какими-то непонятными развалинами и пустыней.
Хозяйка и гость сели на кожаный диван, и Кристина вновь взялась за записную книжку. Когда женщина принялась листать исписанные рукой Брайтнера страницы, Роб решился задать вопрос:
— Ну, так при чем здесь однозерная пшеница?
Но Кристина не слышала его слов; она всматривалась в книжку, поднеся ее почти вплотную к глазам.
— Карта? — говорила археолог, явно обращаясь к себе самой. — Эти числа… и вот эти… Женщина, Орра Келлер… Возможно…
Роб подождал ответа, однако его не последовало. Латрелл почувствовал, как по комнате пробежал легкий ветерок: окна, выходившие на улицу, были открыты. Оттуда доносились голоса. Журналист подошел к окну и посмотрел вниз.
Оба усатых все так же торчали на улице, но теперь они стояли прямо под окнами Кристины. Еще один мужчина, в темной куртке с капюшоном, выглядывал из подъезда магазина напротив — большого салона по продаже мотоциклов «хонда». Когда Роб высунулся из окна, усатые подняли головы. Стояли и молча смотрели, просто смотрели на него. И мужчина в куртке тоже глядел вверх. Три человека уставились на Роба. Может, в этом есть что-то угрожающее? Нет, он точно впадает в паранойю. Не может же целый город следить за ним и Кристиной! Эти люди просто… люди. И все — лишь совпадение. Журналист задернул занавеску и вновь оглядел комнату.
Может, от какой-нибудь из этих бесчисленных книг будет толк? Латрелл всмотрелся в корешки. «Эпипалеолит в Сирии», «Современный электронный микроанализ», «Антропофагия до Колумба»… Не сказать, что здесь собраны бестселлеры. Он стал искать что-нибудь попроще. «Энциклопедия археологии». Сняв ее с полки, он раскрыл указатель и сразу же нашел интересующий его термин. «Пшеница однозерная — с. 97».
Ветерок с ночных улиц Шанлыурфы вливался в комнату, Кристина молча исследовала записную книжку, Роб просматривал энциклопедию и впитывал информацию.
Как выяснилось, однозерная пшеница была просто чем-то вроде дикорастущей травы. Если верить книге, в естественном состоянии она росла в юго-восточной Анатолии. Латрелл посмотрел на небольшую карту, сопровождавшую статью. Получалось, что основным районом распространения злака была как раз Шанлыурфа и ее окрестности. В других местностях растение встречалось крайне редко. Роб стал читать дальше.
Судя по всему, однозернянка росла на холмах и возвышенностях. С ее обнаружения началось земледелие, переход от охоты и собирательства к сельскому хозяйству. Наряду с пшеницей двузернянкой она явилась, по-видимому, «первой жизненной формой, одомашненной человеком». И первое одомашнивание произошло в юго-восточной Анатолии и неподалеку от нее — в непосредственной близости от Шанлыурфы.
Затем журналист перешел к другой статье — о зарождении сельского хозяйства, — поскольку складывалось впечатление, что эта пшеница могла играть какую-то важную роль в разгадке тайны Гёбекли. Роб быстро скользил взглядом по страницам. Свиньи и куры. Собаки и скот. Однозернянка и двузернянка. Внимание привлек заключительный абзац.
«Великая загадка первых шагов сельского хозяйства состоит не в том, какими они были, а почему они были сделаны. Имеется немало доказательств того, что переход к примитивной агрокультуре сделал жизнь первых крестьян намного тяжелее, особенно в сравнении с относительно свободным и часто изобильным существованием охотников-собирателей. Найденные фрагменты скелетов позволяют сделать вывод, что первые крестьяне были куда сильнее подвержены болезням, чем их предки-охотники, жили меньше и испытывали больше лишений. И домашние животные в эпоху зарождения животноводства были вовсе не так хорошо упитанны, как их дикие сородичи…»
Роб еще раз подумал о пучке травы и продолжил чтение.
«Более того, современные антропологи считают, что охотники-собиратели вели достаточно праздный образ жизни, тратя на трудовую деятельность всего лишь два-три часа в день. Тогда как крестьянам приходилось работать чуть ли не весь световой день, особенно весной и летом. Труд на примитивном этапе развития земледелия был по большей части очень тяжелым и однообразным».
Далее следовал вывод:
«Условия жизни изменились настолько радикально, что некоторые философы склонны рассматривать возникновение сельского хозяйства как трагический переход от райского существования свободного охотника к ежедневной трудовой повинности крестьянина. Подобные допущения определенно выходят за рамки научного подхода и потому не рассматриваются в данной статье. Тем не менее…»
Роб захлопнул книгу. Стояла тишина, можно было слышать, как колышутся занавески. Из пустыни задул прохладный и как будто немного грустный ветер. Латрелл поставил книгу на полку и прикрыл глаза, чувствуя сильную усталость. Хотелось уснуть под колыбельную ласкового зефира, под его нежный негромкий укор.
— Роберт!
Кристина всматривалась в последнюю страницу записной книжки.
— А?
— Эти числа… Вы же журналист. И вы в курсе всего, что произошло. Что вы думаете?
