Роб смотрел на экран. Вся эта расистская пакость в ее безумии потрясала до глубины души. Вызывала головокружение. И все же из нее можно было кое-что извлечь.

Он перечитал письмо дважды, взял телефон и позвонил детективу Форрестеру.

Форрестер звонил по телефону, стараясь организовать встречу с Дженис Эдвардс; хотелось выслушать ее мнение по делу Клонкерри, поскольку она была экспертом в области эволюционной психологии, написала ряд небольших, но хорошо встреченных читателями книг.

Ее секретарь отвечала уклончиво. Дескать, Дженис очень занята, и на этой неделе относительно свободное время найдется лишь завтра, когда она будет в Королевском хирургическом колледже на ежемесячной встрече учредителей колледжа.

— Ну что же, прекрасно. Я могу встретиться с ней там?

Секретарь вздохнула.

— Хорошо, я запишу вас.

На следующее утро Форрестер доехал на метро до Холборна и дождался в вестибюле Королевского колледжа прибытия Дженис. Она повела его в большой сверкающий — весь «стекло и сталь» — музей колледжа; дескать, это хорошее место, чтобы поговорить.

Музей производил впечатление. Лабиринт огромных стеклянных стеллажей, уставленных банками с анатомическими образцами.

— Так называемая Хрустальная галерея. — Дженис обвела рукой коллекцию. — Ее обновили пару лет назад, и мы очень гордимся ею. Стоит миллионы.

Форрестер вежливо кивнул.

— Это одно из моих любимых местечек, — продолжала доктор. — Смотрите. Вот это перерезанное в процессе самоубийства горло — отлично видно, как была вскрыта плоть. Хантер был блестящим прозектором. — Она улыбнулась Форрестеру. — Итак, о чем вы хотели поговорить, Марк?

— Как вы полагаете, может существовать ген убийства?

Она покачала головой:

— Нет.

— Совсем нет?

— Один ген — нет. Но, может быть, набор генов. Да. Не вижу, почему это невозможно. Однако точно мы не знаем. Это совсем юная наука.

— Понятно.

— Мы только-только начали открывать для себя генетику. Например, вы когда-нибудь замечали, как взаимосвязаны гомосексуализм и высокий интеллект?

— А они связаны?

— Да. — Она улыбнулась. — У геев ай-кью примерно на десять пунктов выше среднего. И не вызывает сомнений, что какую-то роль здесь играет генетический элемент. Набор генов. Однако мы даже примерно не представляем себе механизма действия.

Форрестер кивнул и огляделся. Тут были и образцы тканей животных. Банка, содержащая миксину. Бледно-серый желудок лебедя.

— Что касается наследуемости склонности к убийству… — продолжала Дженис Эдвардс. — Зависит от того, как эти гены взаимодействуют друг с другом и с окружением. Человек, имеющий такую особенность, может жить совершенно нормальной жизнью, если его позывы не катализировать и не провоцировать.

— Но… как вы считаете — склонность к убийству можно унаследовать? — спросил Форрестер.

— Давайте возьмем музыкальные способности. Похоже, они частично наследуемы. Рассмотрим родословную Баха — среди его родственников на протяжении нескольких поколений были исключительно яркие композиторы. Конечно, окружение играло свою роль, но гены тут тоже определенно задействованы. Значит, если можно унаследовать столь сложную вещь, как способность создавать музыкальные композиции, почему то же самое не применимо к такой примитивной потребности, как убийство?

— А что насчет человеческих жертвоприношений? Можно унаследовать тягу к ритуальным убийствам?

Она нахмурилась.

— Не уверена. Странная концепция. Как она возникла?

Форрестер рассказал ей историю аристократической семьи Клонкерри, в которой были военные, и кое-кто из них изливал свою агрессию в виде жутких человеческих жертвоприношений. А теперь они произвели на свет Джейми Клонкерри: убийцу, который совершает жуткие преступления, не имея на то ни оправданий, ни логических обоснований. Еще более странно, что эту семью как будто притягивают места массовой гибели людей: они живут неподалеку от самого большого во Франции захоронения и полей Первой мировой, обагренных кровью, пролитой их предком, генералом Клонкерри.

Дженис задумчиво кивнула.

— Интересно. Говорят, убийцы часто возвращаются на место преступления. Но все равно это странно. Зачем жить там? Рядом с полями сражений? Может, просто совпадение? Может, они таким образом проявляют уважение к предкам? Вам нужно побеседовать об этом с антропологом.

Она пошла по Хрустальной галерее. На полу, скрестив ноги, сидели две девушки с блокнотами для набросков на коленях; рядом стояли жестянки с краской. Студентки-художницы, предположил Форрестер. Одна из девушек была китаянка; сосредоточенно щурясь, она не сводила глаз с пяти законсервированных утробных плодов — деформированных человеческих близнецов.

Дженис Эдвардс повернулась к Форрестеру.

— Лично я воспринимаю это как наследуемый психоз одержимостью убийством, которое, возможно, в определенных ситуациях проявляет себя как жертвоприношение.

— Нельзя ли поподробнее?

— Думаю, психопатическая предрасположенность к крайнему насилию может быть наследуема. Как, с позиции теории Дарвина, удастся выжить субъекту с такой врожденной чертой? С точки зрения истории в целом тенденция к жестокому насилию не всегда так уж плоха. К примеру, если жажду крови и беспощадность направить в нужное русло, их можно использовать с положительным знаком.

— Как?

— Если, к примеру, в семье существует военная традиция. Чересчур склонного к убийствам отпрыска можно отослать в армию, где его агрессивность и кровожадность окажутся ценными свойствами.

Они миновали студенток. Дальше галерея демонстрировала целый ряд крошечных утробных плодов, показывающих развитие эмбриона от четырех недель до девяти месяцев. Все находились в прекрасной сохранности, плавали в прозрачной жидкости, словно крошечные инопланетяне при нулевой гравитации. С самой ранней стадии выражение их лиц было человеческим: гримасы и безмолвный крик.

Форрестер кашлянул и заглянул в свой блокнот.

— По-вашему, Дженис, люди и раньше несли в себе гены убийства и садизма, но прежде они просто были скрыты? Скажем, из-за британской империалистической истории? Из-за всех войн, в которых мы сражались?

— Очень может быть. Однако в наше время такое качество может превратиться в проблему. Яростная агрессия не получает выхода в эпоху запрета на курение и управляемых бомб. Мы почти никогда не убиваем сами — если убиваем вообще. И теперь мы имеем юного Джейми Клонкерри, которого можно назвать генетической звездой. Он несет в себе садистские гены предков в самом жестоком, беспощадном варианте. Куда ему приложить свои таланты, если не убивать? Мне понятна его дилемма, пусть это и звучит цинично.

Форрестер посмотрел на плавающий в жидкости человеческий мозг, напоминающий сморщенную цветную капусту. Он прочел прикрепленную рядом табличку. Мозг принадлежал Чарльзу Бэббиджу, «изобретателю компьютера».

— А при чем тут склонность к человеческим жертвоприношениям? Вы уверены, что это невозможно… унаследовать?

— Может, в исторические времена такой набор генов мог подтолкнуть к совершению подобного — в религиозном обществе, уже структурированном для аналогичных действий.

Форрестер задумался и достал из кармана распечатку электронного письма, переданного ему Робом Латреллом. Протянул бумагу Дженис, та пробежала глазами.

— Антисемитизм. Да, да. Такого рода явления — распространенный симптом психоза. В особенности если жертва заболевания очень яркая. Психи поглупее просто верят, что в тостере живут пришельцы, но умный человек, теряя рассудок, изобретает более сложные заговоры. И антисемитизм — очень распространенный образчик. Помните известного математика Джона Нэша?

— О котором снят фильм «Игры разума»?

— Один из величайших ученых своего времени. Получил Нобелевскую премию. К тридцати годам стал совершеннейшим шизофреником, и да, он был ярым антисемитом. Считал, что евреи захватили весь мир. Высокоразвитый интеллект не защищает от опасного безумия.