Буквально через несколько секунд из двери вышел врач, с виду китаец, на ходу стягивая резиновые перчатки.

— Доктор Синг?

— Инспектор Форрестер?

Форрестер кивнул и протянул руку. Ответное рукопожатие показалось ему неуверенным, как будто доктор собрался сообщить дурную весть. Форрестер почувствовал легкий приступ паники.

— Он еще жив?

— Да. Только…

— Что с ним случилось?

Врач посмотрел куда-то вдаль через плечо Форрестера.

— Полная глоссэктомия.

— Простите?

Врач вздохнул.

— Ему отрезали весь язык. Чем-то вроде ножниц…

Форрестер взглянул на пластиковую двустворчатую дверь, за которой находились палаты.

— Боже!.. Мне сообщили, что дело плохо, но…

Где-то за этой дверью находился его единственный свидетель. Пока живой, но без языка.

Доктор покачал головой.

— Огромная потеря крови. И не только из-за… языка. Ему вдобавок вырезали полосы на груди. И обрили голову.

— Выдумаете?..

— Я думаю, что если бы их не спугнули, дело обернулось бы еще хуже. — Доктор взглянул Форрестеру в глаза. — Точнее говоря, если бы сигнализация в автомобиле не сработала, его, по всей видимости, убили бы.

Форрестер тяжело вздохнул:

— Преднамеренное убийство.

На лице врача отразилось нетерпение.

— Вы полицейский.

Форрестер кивнул.

— Можно увидеть его?

— Тридцать седьмая палата. Только прошу вас, как можно короче.

Форрестер еще раз пожал врачу руку, сам не до конца понимая, зачем это делает. Прошел за пластиковые двери, увернулся от тележки, нагруженной «утками» с мочой, и постучал в дверь с номером 37. Изнутри донесся стон. Что делать-то? Но тут он вспомнил: человеку отрезали язык. Вздохнув, детектив толкнул дверь. Обычная больничная палата с закрепленным на металлическом кронштейне телевизором в углу. Телевизор был выключен. В комнате пахло цветами и чем-то намного хуже.

Лежавший в кровати старик испуганно смотрел на Форрестера. Его голова была начисто выбрита, да так, что на коже осталось множество порезов и ссадин. Форрестеру пришла на ум карта железных дорог. Рот был закрыт, но в уголках губ запеклась кровь, словно засохший кетчуп на горлышке старой бутылки. Туловище обмотано бинтами.

— Дэвид Лоример?

Тот кивнул. И смотрел. И смотрел.

Этот дикий взгляд — вот что заставило Форрестера промедлить. За время службы он перевидал множество испуганных лиц, но абсолютный ужас в глазах раненого — это было нечто иное.

Дэвид Лоример издал какой-то звук. Но тут же закашлялся, изо рта брызнула кровь, и Форрестера пронзило чувство вины.

— Прошу вас, — он предостерегающе вскинул руку. — Я не хочу причинять беспокойство. Мне просто… просто нужно кое-что выяснить…

Глаза старика наполнились слезами, словно у обиженного ребенка.

— Мистер Лоример, вы испытали страшные мучения. Мы… я только хочу сказать, что мы полны решимости поймать этих людей.

Слова прозвучали жалко и совершенно неадекватно. Перед ним лежал насмерть перепуганный, подвергшийся кошмарному насилию человек. Ему ножницами отрезали язык. Исполосовали живое тело кровавым узором. Форрестер чувствовал себя полным идиотом. Полицейский хотел сказать: «Мы обязательно прижучим этих подонков», но слишком уж неподходящим местом казалась больничная палата для того, чтобы вставать в позу. Детектив сел на пластмассовый стул в изножье кровати и как можно приветливее улыбнулся несчастной жертве, пытаясь успокоить.

Похоже, это помогло. Прошла минута, другая, и страх в глазах пострадавшего стал постепенно ослабевать. Лоример трясущейся рукой указал на прикроватную тумбочку. Форрестер поднялся, подошел к ней и взял несколько исписанных от руки листов бумаги.

— Вы писали?

Лоример кивнул, продолжая плотно сжимать губы.

— О том, что случилось? — Еще один кивок.

— Большое спасибо, мистер Лоример.

Форрестер наклонился и с ощущением неловкости похлопал его по плечу. У больного сделалось такое выражение лица, будто он вот-вот заплачет.

Положив бумаги в карман, Форрестер вышел, почти выскочил из палаты. Прочь, вниз по лестнице, за вращающуюся дверь. Оказавшись на обсаженной деревьями набережной, он глубоко вдохнул сырой воздух поздней весны и почувствовал, что на душе полегчало. Ужас, поселившийся в глазах сторожа, был слишком силен.

Форрестер быстро шел по набережной, а затем по мосту через Темзу — слева возвышалось желтое готическое здание парламента — и на ходу читал сделанные неверным почерком записи.

Дэвид Лоример оказался смотрителем из музея Бенджамина Франклина. Шестьдесят четыре года. Собирался выйти на пенсию. Жил один в квартире на верхнем этаже музея, точнее, на перестроенном чердаке. Этой ночью проснулся часа в четыре от донесшегося снизу звука разбитого стекла. Пришлось спуститься в подвал. Там он обнаружил пять или шесть незнакомых людей, судя по всему молодых, с лицами, закрытыми лыжными масками или вязаными шлемами. Они умудрились ловко проникнуть в музей и зачем-то принялись рыть яму в подвале. У одного из них был «шикарный голос».

Вот, собственно, почти все, о чем сообщал в своей записке Лоример. Они набросились на него, но по чистой, хотя и очень счастливой случайности снаружи заревела автомобильная сигнализация — как раз тогда, когда злодеи резали ножами шею и грудь Лоримера, — и они поспешили удрать. Смотритель остался в живых лишь благодаря удачному стечению обстоятельств. Если бы этот парень, Алан Грининг, не вошел в приоткрытую дверь и не обнаружил его, он, несомненно, истек бы кровью.

Голова Форрестера пухла от предположений. Свернув со Стрэнда направо, он направился по тихой георгианской улочке к музею — Дому Бенджамина Франклина, огороженному бело-голубой пластиковой лентой. Снаружи стояли две полицейские машины, возле двери возвышался констебль в форме, а под козырьком подъезда близлежащего делового здания укрывались две журналистки с магнитофонами и не спеша потягивали из пластиковых стаканчиков купленный где-то поблизости кофе.

Одна из журналисток, увидев приближавшегося Форрестера, подошла к нему.

— Детектив, это правда, что жертве отрезали язык?

Форрестер вежливо улыбнулся и ничего не сказал.

Журналистка — молодая и хорошенькая — предприняла еще одну попытку:

— Скажите, это могли быть неонацисты?

Вопрос заставил Форрестера остановиться. Он повернулся и взглянул на девушку.

— Пресс-конференция состоится завтра.

Это была ложь, но он решил, что сойдет. Повернулся к дому, поднырнул под ленту и помахал жетоном. Констебль отворил перед ним дверь, и Форрестер сразу же почувствовал острый химический запах, свидетельствующий о том, что криминалисты трудятся вовсю. Распыляют порошок для обнаружения отпечатков пальцев. Просвечивают все своими хитрыми приборами. Применяют силиконовый гель и суперклей. Пройдя в конец благородного георгианского вестибюля, украшенного портретами Бенджамина Франклина, Форрестер по узкой лестнице спустился в подвал.

Там тоже кипела бурная деятельность. В углу работали судмедэксперты, две девушки в зеленых бумажных одноразовых костюмах и масках. На полу выделялись темные пятна крови. С противоположной стороны комнаты Форрестеру помахал детектив-сержант Бойжер. Форрестер улыбнулся в ответ.

— Они копали вот здесь, — сообщил Бойжер.

Форрестер заметил, что белокурые волосы Бойжера недавно подстрижены, причем, похоже, стрижка обошлась недешево.

— И зачем им это понадобилось?

Бойжер пожал плечами.

— Спросите что полегче, сэр. — Он указал на кучу вывороченной брусчатки. — Но потрудились они на славу. На то, чтобы расковырять всю эту дрянь и выкопать такую глубокую яму, ушло часа два.

Форрестер наклонился, разглядывая груду земли и глубокую влажную яму.

— Смотрителя видели? — спросил из-за его спины Бойжер.

— Угу. Бедняга.

— Врач сказал, что его определенно хотели убить. Причем медленно.

— Думаю, из него хотели понемногу выпустить всю кровь, — ответил не оборачиваясь Форрестер. — Если бы не сработала автомобильная сигнализация да если бы тот парень сюда не забрел, смотритель наверняка умер бы от потери крови.