И имя серое твоё дождь…' — полилась знакомая мелодия и знакомые слова, выводимые знакомым Алининым голосом. Та самая песня, которую я прислал ей в виде строчек и нот в начале недели. Над которой мы с ней всю эту неделю работали удалённо… точнее, она-то работала вполне себе очно со своими профессионалами в студии, а мне каждый вечер отправляла результат их труда за день, чтобы я прослушал и внёс свои правки, над которыми им предстояло корпеть весь день следующий, чтобы вечером прислать мне на суд новый исправленный вариант.

А сегодня рано утром я впервые зашёл на студию очно. Да — я вырвал несколько часов из жёсткого расписания моего «выходного», чтобы позаниматься тем, что мне действительно нравится, а не тем, что меня заставляют делать другие. Хоть это было и не просто: пришлось подняться в три часа ночи и сделать все необходимые к празднованию приготовления заранее, до начала действия увольнительной, освобождая этим время для студии. Жаль, только, что как не старайся, а более двух с половиной часов выгадать не удалось. И это даже с учётом наличия подготовленного к вылету личного самолёта.

Два с половиной часа — так мучительно мало после двух с лишним месяцев невозможности занятия любимым делом. Мужики, которых семьи, работа, быт, жёны не отпускают на их охоту, рыбалку, дельтапланеризм или сходку лукарей, прекрасно меня поймут. Это чувство, когда ты вроде бы, наконец, вырвался, добрался, дорвался… но у тебя только два с половиной часа и ни минутой больше.

Два с половиной часа… Что я успел за это время? Да почти ничего: только вчерне записать свою песню. Не Алинину, а свою. Ей я, как уже понятно, отдал «Дождь» авторства Максим — решил не упарываться только по року, но и попсой немного разбавить. Помнится Максим была, в своё время, ничуть не менее популярна, чем Пикник или КиШ. А себе… себе я «приснился» с «Песней идущего домой» Вячеслава Бутусова.

Фактически, два «Дождя». Сходные темы, приятные чуть щемящие мелодии, создающие, как бы, иллюзию диалога между Юрием Кавером и Алиен в их песнях. Этакие «вопрос-ответ»… Пиарщики на студии посчитали это неплохим ходом, удачным решением.

Сейчас вот я прослушивал последний результат правок по «Дождю» Алины. Мой «Дождь» всё ещё в разгаре производства. Первые результаты по нему появятся только под вечер. Соответственно, прослушать и поправить я смогу их только ещё через сутки, так как выходной закончится, и начнётся новая рабочая неделя, с новой тройкой экзаменов. Вторая из девяти назначенных мне. Да-да, я знаю, что девять недель — это не два месяца, это чуть больше. Это почти два с половиной уже. Но — округлил немного, утрировал, что б звучало круче и пугало больше… А так: двадцать семь экзаменов, по три экзамена в неделю — девять недель. Одна прошла — осталось восемь. «Лиха беда начало», как говорится. Правда, я бы всё равно не назвал такое расписание «щадящим», «удобным» или хотя бы «нормальным». Оно однозначно соответствует словам «напряжно» и «изматывающе», усталость-то накапливается.

Белые стены, белый потолок, белые занавески на окне с белым подоконником. Большой горшок с высокой разлапистой орхидеей с цветами странного фиолетово-розового цвета с белыми крапинами… или наоборот: белыми цветами с розово-фиолетовыми вкраплениями. Сложно сказать — она же за занавеской, её не очень хорошо видно.

Белый снег, медленно, большими крупными хлопьями падает за окном. Это в Петрограде — снег «первый», здесь в Москве — он уже даже не «второй». Он «постоянный». Правда, «лёг» на землю он тоже лишь этой ночью. Начал падать после десяти часов вечера и до сих пор вот никак не остановится — валит и валит. Городские службы уже с ног сбиваются, расчищая и расчищая улицы. Пробки на дорогах дичайшие. Хотя, до тех, какие в мире писателя бывают, всё равно, не дотягивают. Ведь, помнится, я уже несколько раз упоминал, что личный легковой транспорт у граждан здесь редкость. А тяжёлая техника — на то и тяжёлая, чтобы даже двадцать-тридцать сантиметров снега не замечать на дороге, пробивая себе и другим путь своими большими колёсами с глубоким агрессивным протектором.

Мне, слава Творцу, не пришлось насладиться всеми прелестями московских пробок сегодня: за мной вертолёт прилетел Княжеский. Точнее, целое звено вертолётов… боевых. Один гражданский и четыре боевых, взявших центральную машину в «ромб».

Однако, всё по порядку.

Мой частный самолёт из Петроградского Пулково в Московское Шереметьево прилетел штатно и без происшествий. Ему даже не пришлось кружиться над аэропортом, дожидаясь, пока ВПП для него от снега расчистят — всё было сделано уже заранее. Оставалось только выйти на курс, выпустить шасси, снизиться и сесть. Что пилот виртуозно и проделал. Нас в салоне даже не тряхнуло почти.

Внизу, на самой ВПП, к борту самолёта подогнали трап, а следом за трапом подъехала знакомая мне уже красненькая тонированная машинка Милютиной.

Алина, поблагодарив за то, что подкинул до города, вежливо попрощалась и поспешила к гостеприимно уже распахнутой для неё водителем двери. Девочка забралась внутрь, водитель закрыл дверь, машинка умчалась вдаль, по своим делам.

То, что мы летели с Милютиной на одном самолёте в Москву, совсем ещё не означает, что она приглашена была на празднование моего дня рождения в Кремле. Нет. Об этом и речи не шло — не её уровня мероприятие. Не для Бездарей. Там нынче будут только Дворяне.

На довольную ро… эм, сияющее почти не скрытым довольством красивое лицо Марии Борятинской, в этот момент, было… хм, хотел сказать, противно смотреть, но это будет ложью. На Мари мне всегда смотреть не противно. «Наследство» раннего Юры даёт о себе знать. Я на это её лицо засматриваюсь, какое бы на нём выражение не было. Трудно взгляд отвести — всё ж, она красавица. И знает об этом.

Так вот, Алина уехала. А мы с Мэри спустились по трапу и прошествовали немного дальше по полосе, туда, где как раз и поджидали на ВПП ранее описанные пять вертолётов в Княжьим Гербом на своих хищных бортах.

Это Милютиной, как, пусть и богатой, но, всё одно, простой смертной, предстоит тащиться домой по всем Московским пробкам. Нам же с Мари, Княжне с Княжичем, такое не престало. Нам положено воспарять над грязью и проблемами. Нас доставят непосредственно в Кремль, минуя заторы и пробки.

Точнее, должны были доставить прямо в Кремль. Вот только я воспротивился этому. Приказал пилоту, под угрозой физической расправы, изменить курс и лететь к той больнице, где сейчас лежал Матвей. Я ведь не просто знал, что там есть своя вертолётная площадка для принятия особо срочных и важных пациентов, я эту площадку даже видел… когда ранее сам в ней лежал. Видел в окно, как винтокрылые машины садились и взлетали с этой площадки. Из своего окна палаты видел.

Пилот… кстати, спорить даже не собирался. Он только сообщил диспетчеру и сопровождению о смене маршрута, и мы полетели. Для Мари отдельного вертолёта припасено не было, так что, пришлось и ей со мной к Матвею отправляться. И пофиг, какие у неё могли быть на это время назначены планы — я не стал даже спрашивать. Мог бы, и, наверное, это было бы даже правильным. Наверное. Но я не стал.

Вертолёт в мегаполисе — это удобно. Вполне теперь понимаю тех буржуев, которые их себе покупают для ускорения перемещения своей важной буржуйской задницы по городу, на самые разные встречи и переговоры.

Точно так же понимаю я и власть имущих, которые этих буржуев обламывают, вводя разнообразные запреты на полёты над своими городами — небо для Небожителей. И нечего в нём всяким левым толстосумам делать. Небо не для тех, у кого деньги, а для тех, у кого Власть! И Сила. Вот только, как-то очень странно понимать, что к «тем, у кого» теперь причислен почему-то и я сам. И только поэтому сижу теперь внутри летающей машины, глядя на проползающий внизу город с его автострадами, площадями, парящими выхлопными трубами, пыхтящими, как будто игрушечными машинами, копошащимися, маленькими, как муравьи, людьми, свысока, а не ползу, копошусь и пыхчу там — внизу.