— Хм, — только и смог хмыкнуть я. Мне-то до такой идеи, как залезть на биржу, пришлось… смерти четыре или пять думать. А тут — сразу! Вот, что значит — дочка банкира! Уважаха девчонке.

— И… я устроила истерику, — со вздохом призналась Алина, крепче прижавшись к моему локтю своим боком и сильнее сжимая мои пальцы своими пальцами, захваченными мной в «замок». — Глупую и безобразную. Кричала, что ни за что не сяду в тот самолёт, что не хочу ни в какой Петроград, что останусь дома… вообще не вылезу из-под одеяла…

— И как? — уточнил я, не столько ради ответа — итак понятно, что ничего не получилось, раз уж она в том самолёте всё равно оказалась, сколько для поддержания разговора, чтобы девочка не замолчала и не замкнулась.

— Ну… папа меня всегда баловал, — чуть порозовела щеками и отвела взгляд чуть в сторону она. — Он никогда не мог противиться моим слезам и просьбам… А уж против такого напора… у него не было шансов. Он позвонил в питерскую школу и сказал, что я приболела. В общем, договорился. В результате…

— В результате?

— Я действительно осталась дома… под одеялом, — зарделась она ещё сильнее и взгляд снова вильнул.

— Помогло? — заинтересовался я.

— Нет, — вздохнула Алина. — До вечера всё было нормально. А сразу после взрыва самолёта в воздухе, я отключилась и проснулась снова в своей кровати. День начался заново…

— День? — удивился я. — Целый день? С утра?

— Нет, — мотнула головой девочка. — Накануне отлёта в Москву я так вымоталась, полночи не спала, да ещё и ты назначил отлёт на такую рань… В общем, когда я оказалась дома и пообедала, то пошла в свою комнату прикорнуть часочек, а то глаза уже вовсе «стеклянные» были… Вот после этого «часика», растянувшегося на все три, я и проснулась… третий раз подряд.

— Значит, ты переносилась ровно к открытию глаз после сна? И «улетала» ровно в момент… моей смерти? — уточнил я, чтобы составить в голове более чёткую картину.

— Примерно, — ответила она.

— И, что ты сделала дальше?

— Попыталась остановить тебя, — вздохнула Алина. — Звонила тебе весь вечер, но ты не брал трубку.

— У меня некуда было положить телефон в парадном костюме, который мне подготовили. И я его с собой не взял, — настало время пожимать плечами мне.

— Если бы… — вздохнула девочка. — Я ведь дозвонилась…

— И? — нахмурился я, ожидая чего-то не очень приятного.

— Ты меня не стал слушать. Вообще. Был, как деревянный… Как будто не живой человек, а робот… Тогда я позвонила в СБ Долгоруких, сначала дежурному, а через него Мамонту. Ко мне тут же приехали и стали мурыжить вопросами… даже Разумника привезли… Меня распотрошили всю. Всё, что можно и нельзя… И про «петлю» вытащили, и про то, как тебя уже убивали, как ты убивал… В общем, после такого я была счастлива, когда внезапно, прямо посреди допроса открыла глаза в своей кровати, под любимым своим одеялом, с любимым медведем в обнимку…

Я ничего не стал говорить. Не стал комментировать или прерывать. Но галочку себе поставил о том, что Мамонт, получив чёткий сигнал, полёт не отменил. Не захотел или не смог? Вот в чём вопрос…

— После этого я поняла — бесполезно пытаться втягивать кого-то ещё. Да и опасно… Это не моя «петля», а твоя. Я в ней, как муха в сахарном сиропе, ничего не могу поменять. Это твоя «петля», она завязана на «тебя», и только ты можешь её разорвать… И тогда я безропотно поехала в аэропорт, села в тот самолёт… Но, как только увидела, что ты начал клевать носом, решила разбудить. Во что бы то ни стало разбудить…

— А ты пыталась меня предупредить до того, как я заснул?

— Пыталась, — хмыкнула она. — Всё равно, что с бревном разговаривать. Вообще никакой реакции: фразы, ответы и действия, как запрограммированные. Ответы не впопад, реакции не в тему. Словно, ты не со мной нынешней разговаривал, а со мной прошлой. Словно, меня нынешней для тебя и не существовало. Словно, ты меня не видел и не слышал… жуткое ощущение, — передёрнула плечами она.

— Круто, — хмуро хмыкнул я. Такого я не ожидал.

— Ещё бы разбудить тебя было простым делом, — вздохнула Алина.

— А что такое? Я обычно чутко сплю…

— Чутко⁈ Да я об твою ро… благородное Княжеское лицо всю руку отбила, разломала вазу… металлическую и вилку погнула, пытаясь в щёку воткнуть… Ноль реакции!! Даже не почесался!

— А как тогда? — округлил глаза я.

— Ну, когда я уже просто орать стала тебе в лицо, обкладывая матом, хлопая по щекам и тряся за уши… ну, пытаясь… — снова порозовела и отвела взгляд в сторону девочка. — Ты вдруг проснулся. Резко, страшно. Да ещё и руки в стороны с ногами раскинул, словно прыгнуть собрался… потом меня увидел и замер… но, главное, глаза были уже «живые», «осмысленные», а не «деревянные». Ты руки опустил, а я рванулась объяснять про ракету. Ну, дальше ты знаешь.

— Спасибо, — совершенно серьёзно и искренне сказал я ей. Не стал уточнять, за что именно. Ведь, не за то, что «спасла мне жизнь». На самом-то деле ведь, ни фига подобного — ещё пара итераций максимум, и я бы научился выживать в той ситуации. Жизнь двинулась бы дальше… Вот только, уже без Мари, без неё и с ещё тремя трупами экипажа на совести. Так что, полностью моя благодарность звучала: «Спасибо, что спасла себе и остальным жизнь, Алина». — Спасибо, — повторил я.

Девочка кивнула и улыбнулась.

— Ну, это было и в моих интересах, — улыбка получилась с некоторой хитринкой. С недосказанностью.

— А поподробнее, про «интерес»? — приподнял одну бровь я.

— Ну, я ведь уже упоминала, что могла предсказывать рынки?..

— Тридцать процентов мои!

— Идёт, — не стала даже пытаться возражать, возмущаться или торговаться она.

А я понял, что продешевил… но брать слова назад было поздно.

Что такое популярность? Это, когда тебя узнают на улицах, и журналисты берут интервью. Деньги, слава, фанаты, автографы. Так ведь? Всё верно, ничего не забыл?

А забыл я только одно: то, что сам — популярен.

Раньше, в Москве, от трогательной всенародной любви я был спрятан за высокими Кремлёвскими стенами, ограждён охраной, полицией, бронёй и Дружиной. Раньше. В Москве. А здесь Петроград.

И популярность моя, оказывается, не ограничивалась Москвой. Меня знали, помнили, слушали, любили и здесь, в столице Империи. Справедливости ради, стоит сказать, что не только меня, но обо всём по порядку.

Первый «звоночек», после которого уже стоило бы задуматься, «прозвенел», когда из динамиков над открытой ледовой площадкой, по которой мы с Алиной неслись, беседуя и взявшись за руки, вдруг полились первые аккорды Алининого «Танго».

Стоило, но не задумались. По крайней мере, я не задумался. Наоборот: заулыбался радостно — приятно же, когда звучит то, что сделано не кем-то, а именно тобой. Сюрпризно и приятно, словно подарок неожиданный получаешь.

Заулыбался, выехал на открытый участок катка, в его серединку, где всегда посвободней и поменьше народа, остановился и шутовски-галантно поклонился Алине, предлагая руку.

Девочка рассмеялась, изобразила «книксен» и руку свою вложила кончиками пальцев в мою. Отзвучали первые ноты «проигрыша», послышался Алинин голос и мы попытались повторить тот наш заученный и отрепетированный танец, который тогда, словно в прошлой жизни уже готовили к клипу, здесь, на катке, на коньках.

Самое интересное, что даже что-то получилось. Понятно, что лёд — это не паркет, а коньки — не танцевальные туфли, так что какого-то потрясающего изящества или особенной красоты у нас, не являющихся профессиональными фигуристами, не стоило и ожидать, но, хотя бы, ни разу никто из нас не грохнулся. Никаких зрелищных прыжков или сложных фигур. Просто танец, с упрощениями и поправкой на коньки. Не для зрелищности, для самих себя…

Главное — нам самим понравилось. Помогло разогнать слишком серьёзные и мутные мысли, навеянные разговором о «петлях».