— А ничего, что у него вот-вот уже экзамен на Ранг Гридня будет? Что ему готовиться надо?

— Наоборот — можно помочь ему, лишний стресс снять и напряжённость. Это же его первый экзамен. Причём, так скоро…

— Ладно-ладно, — поднял перед собой в останавливающем жесте руки полковник, не желающий далее развивать эту тему. — Занимайся, помогай, если так неймётся. Но ты не забыла, что у тебя сроки по отчёту? А новый Приказ по допуску к караульной службе всё ещё не готов? Когда вы мне его на подпись уже положить должны были⁈

— Мы работаем, работаем, Вадим Александрович! — поспешила начать оправдываться Лариса Валентиновна. — К концу недели уже весь первый курс закончен будет, там всего пара взводов осталась…

— Ну-ну, работайте, — хмыкнул полковник. — Но учти, в следующем месяце они уже второй курс в карауле меняют. И они его заменят, так как у тех выезд в поле по программе запланирован…

— Я помню, Вадим Александрович, я помню. Всё будет в порядке, мы успеем.

— Ну-ну, — ответил полковник. — Успеют они… Попробуйте мне только не успеть! — поднял сжатую в кулак руку Булгаков. — Всем отделом на взыскание пойдёте!

— Я понимаю, Вадим Александрович, понимаю…

— Юр, твои тесты… они слишком «нормальные». Совершенно нереалистично «нормальные», — говорила сидящая в своём кресле напротив меня Лариса Валентиновна. Кстати, довольно странный выбор позиции для психолога с пациентом: сидение напротив друг друга — это агрессия, достаточно жёсткий агрессивный контакт. На прошлом сеансе, моё кресло хоть немного сбоку стояло и было под небольшим углом повёрнуто. Вроде бы и мелочь, а уже не на «линии атаки». Да и стол нас разделял. Сегодня стола не было.

Точнее, сам-то по себе, стол был — из комнаты он никуда не делся, где стоял, в прошлый раз, там и сейчас стоит. Но, вот, между нами, его не было. Кресла были передвинуты относительно прошлого раза.

Теперь они стояли практически по центру помещения, на расстоянии около полутора метров друг от друга и были развёрнуты точно «в лоб» одно другому. Близко. Настолько близко, что я мог почувствовать даже аромат её волос.

Интересная такая позиция. Положение концентрации на собеседнике, максимально отрезающее и сужающее поле внимания от любой периферии, от любых, происходящих там процессов.

Женщина сегодня была всё так же в «гражданской форме Лицея», с теми же значком и шевронами, но… женщины умеют всего парой незаметных штришков радикально изменить свой образ в восприятии смотрящего на неё мужчины. Всего-то, чуть-чуть другая причёска, чуть-чуть иной макияж, пара пуговиц на блузке вольно расстёгнута (но только пара, до всего самого интересного ещё далеко) против всего одной во время прошлого визита, и всё — совсем другой человек!

— Скажи честно: ты где-то списал ответы? — задала она мне вопрос. Без обвинения в голосе и во взгляде. Да и не столько вопрос это был, сколько утверждение. Но, кстати, взгляд-то был, хоть и не обвиняющим, не давящим, но, при этом, очень внимательным. И с лёгкой искоркой-смешинкой, проглядывающей с их дна. Говорю же — совсем иной человек, чем вчера.

— Где и как я мог списать? — стараясь поддерживать всё такое же, как раньше, состояние спокойствия и отстранённой сосредоточенности, вопросом на вопрос ответил ей я.

— Давай не будем крутить и играть смыслами. Поверь, я тоже это умею делать. Просто, скажи: да или нет. Ты ведь знаешь, что я Одарённая Разума? Я почувствую, если ты солжёшь, — не повелась она.

— Нет, я не списывал, — чётко ответил я.

— Не врёшь, — улыбнулась она. — Но лукавишь. Значит, я права, и ты просто очень хорошо знаешь все эти тесты. Знаешь, как их надо проходить для получения нужного тебе «нормального» результата. Да или нет? — с ещё больше повеселевшим взглядом и любопытным ожиданием уставилась на меня она, чуть наклонив голову к одному своему плечу.

А я… а мне оставалось только попытаться уклониться от ответа. Притом, не факт ещё, что удачно.

— С чего вы это взяли? — и только сказав это, понял, что угодил-таки в расставленную ловушку — начал, незаметно для себя, втягиваться в разговор. Хочешь — не хочешь, а контакт постепенно начинал устанавливаться, односложные ответы больше не проканывали. А это плохо: опытного психолога мне не переиграть. Знания-то у меня для этого теоретические, может и есть, но вот практики их применения явно недостаточно. Тем более, что и сами знания достаточно специфичны: они о том, как различить болезнь и, как поставить диагноз, частично о том, как её лечить, а не о том, как её скрывать от квалифицированного и очень внимательного специалиста.

— То есть, это: «да»? — уже просто сверкали скрытым смехом её глаза.

— Возможно, — понимая, что уже проиграл, всё ж предпринял ещё одну совершенно провальную попытку уклонения я.

— Значит, всё-таки: «да»? — продолжила давить она. Передавила. Я замкнулся.

Просто закрыл свой рот и не стал отвечать на её вопрос. И даже не стал сдерживать телесную реакцию — скрестил руки на груди, отвёл взгляд и чуть-чуть набычился.

— Ой, ну ладно тебе, Юр! Не дуйся, — наклонилась и легонько толкнула меня в коленку своей ладошкой она, не вставая с кресла, благо расстояние ей это прекрасно позволяло. — Я не собираюсь тебя ни в чём обвинять и ни на чём ловить. Мне, просто, самой любопытно: ты такой молодой, а для подобных результатов надо перелопатить не одну гору разной специфической литературы. Вникать и разбираться. Не всякий выпускник моего института смог бы пройти все эти тесты так же блестяще, не имея толком времени для подготовки и не зная, какие именно они будут. Как тебе это удалось?

Я продолжал молчать и закрываться. Разговор мне не нравился. Всегда неприятно, когда тебя «раскусывают».

— Ну, Юр! Ладно тебе. Я же не собираюсь портить твою характеристику… — на этих словах я вскинулся, ухватившись за хвост внезапной мысли.

— А вы можете? — с надеждой во взгляде спросил её я. «Откосить по дурке» было очень, ну просто очень заманчиво. То, что я согласился не дёргаться и соблюдать внешние приличия после разговора с полковником, ещё не значит, что я сдался. Просто, он был прав — быстрый, бездумный прямой бунт не даст нужных мне результатов, лишь всё усложнит и сделает мне же больнее.

— Оу, — даже на миг опешила она от того напора, который прозвучал в моём голосе. Потом остановилась, быстро что-то обдумала, сообразила и вновь разулыбалась. — Нет, Юр, извини — исключение тебе не светит. Вадим Саныч меня уже предупредил на этот счёт. Я тут бессильна. Мой максимум — это обеспечить тебе недельку-другую изоляции от общества где-нибудь в медпункте или карцере. Медпункт в данный момент, благодаря тебе, всё ещё переполнен, так что — без вариантов, карцер.

— И смысл мне тогда с вами вообще разговаривать? — не удержался от разочарованного вздоха и разочарованных слов я. — В карцере я и сам легко могу прописаться, без вашей помощи.

— Ну, возможно, я всё же смогу тебе чем-то помочь? — не спешила сдаваться или растраиваться она, вместо этого продолжала предвкушающе и загадочно смотреть на меня с улыбкой.

— Не думаю.

— А всё же? Чего ты хочешь? Чего хочешь на самом деле? — не унималась психологичка.

— Свободы, — прорвался ответ сам собой. А я понял, что всё меньше и меньше себя контролирую — ей-таки удалось ей меня расшатать, подцепить и теперь начать раскручивать. Вопрос: обрадует ли её то, что теперь изнутри полезет. Справится она с потоком отборного дерьма, который я обычно старательно сдерживаю, да и вообще, пытаюсь как-то переварить, перевести в состояние «навоза», а затем «гумуса», который, вроде бы, уже и не говно, а удобрение. — Чтобы от меня отстали! Хочу стать никому не интересным…

— Именно поэтому ты решил стать певцом? — скептически вскинула бровь Лариса Валентиновна. — Публичным, известным и суперпопулярным?

— Никому из обладающих Властью, — поправил себя я.