И да — оно работает. Стоило мне закрыть глаза в своей постели, как они распахнулись над чёрной, расцвеченной огнями бездной, и в них ударил, пытаясь выжать слезу, поток встречного воздуха. «Петля» запустилась.

Один раз, как говорится, случайность, два — совпадение, но тут уже совпадением или случайностью уже даже не пахнет. Не знаю, как, почему, от чего, за счёт чего, но это уже точно не совпадение, не стечение маловероятных обстоятельств, а моя способность. Ну, как минимум, свойство. Ведь, свойство — это то, что работает само по себе, а способность — то, чем можешь управлять сознательно.

Но оно работает!

Осознание этого наполнило таким воодушевлением, что даже почти перебило страх.

К сожалению, для быстрого выхода из БП одного воодушевления мало. Для того, чтобы выйти именно быстро, оказалось маловато и одних теоретических знаний, почерпнутых из сети. Да и тренировок моих, в которых я нужные упражнения на полу отрабатывал, тоже. Всё ж, пол и настоящий воздушный поток — это совершенно разные вещи. Тут бы хорошо аэротруба подошла — пара часиков в ней, и десято часов с инструктором. Вот только, задница в том, что ближайшая аэротруба в Москве, на дропзоне. А туда ещё доберись из нашей глухой провинции, да…

Пришлось самому разбираться, самому учиться, самому тренироваться…

В общем, и этот полёт засчитаем, как учебно-тренировочный.

Выйти-то я из БП вышел. Да только уже перед самой землёй. Больше ничего сделать не успел — о поверхность хряпнулся. Но! Достижение — по крайней мере, в этот раз, я хоть не от страха умер, а от перегрузки. Броню-то из «водного покрова» выставить и укрепить смог. Да только вот не подумал о том, что у тела инерция есть. Как и у каждого его отдельно взятого органа. А скорость, которую всё это успело набрать за время падения, оказалась достаточной, что б всё нутро моё в кашу превратилось после резкого гашения этой скорости сразу до нуля.

«Покров» выдержал. А тело — нет. Видимо, тут какая-то отдельная техника нужна, которой я ещё не знаю. Техника укрепления именно внутренней своей структуры, а не внешней оболочки.

Зато, могу себе в достижение записать: у меня получился классический «мультяшный» след в земле. То есть, не просто кратер-яма, как от обычного падения остаётся, а именно чёткая яма по форме тела, с руками, ногами и головой, так как их жёсткость оказалась выше жёсткости почвы, а способность к деформации ниже, чем способности к деформации у подмороженной почвы…

Я проснулся без крика. Могу записать себе ещё в одно достижение. А прошлый свой ночной конфуз, наоборот — списать на неожиданность и неподготовленность к ситуации.

Во время следующего полёта, я сумел «лечь на поток» уже секунд через двадцать от выпадения из самолёта. В этот раз, я не надеялся на «покров», я раскинул настоящие самолётные крылья, строение и аэродинамику которых изучал весь прошедший день в мире писателя. Старательно изучал, добросовестно, с формулами и моделями обтекания, с расчётом подъёмной силы и предельного веса, который эти крылья способны поднять.

И я их не сплошными сделал, чтобы мой суммарный вес, в этот предельный вложился. Эти крылья были сформированы тоненькой «плёночкой» из твёрдой, спрессованной воды. Их прочность далеко превосходила прочность любых известных писателю лёгких авиационных материалов, ведь она зависела не столько от физических свойств воды, сколько от моей воли и силы моего Дара. И того и другого хватило с избытком. Я действительно полетел!

Вот только… умение летать ещё не даёт умения приземляться. И полноценного ночного зрения.

Я… убился о дерево.

Да-да, понимаю — смешно. Выполнил буквально мемный посыл «Аффтор, убей себя о дерево» (хотя, более широким массам этот посыл уже известен, как «Аффтор, убей себя о стену», но я считаю себя «олдфагом», и помню именно такую формулировку).

Но мне было не до смеха. Утешает одно: дереву тоже пришёл каюк (или расстраивает — дерево-то ни в чём не виновато). Умер, в этот раз я быстрее, так как, за счёт крыльев, скорость удалось набрать куда больше, чем в первый раз. И пофиг, что скорость горизонтальная — резкий сброс её до нуля, один фиг, превратил в кашу всё моё нутро, начиная с головного мозга. Не удивлюсь, что его место, в итоге, желудок занял. Или кишки с костяным крошевом.

Что ж, к четвёртому полёту, я был во все оружии!

Я разобрался с БП, я разобрался с крыльями, я разобрался со сбросом скорости при помощи этих же крыльев и ещё нескольких приспособлений, я разобрался с маневрированием, я был готов пробивать боевыми техниками себе путь сквозь любые деревья, стены и даже скалы (хоть их, возле Шереметьево и в помине нет)…

Я распахнул глаза, дёрнулся, порываясь вскочить, и замер. Напротив меня, в салоне самолёта, стояла сердитая и до крайности серьёзная Алина, трясущая правую, видимо, отбитую руку. А моя левая щека горела, как от жёсткой пощёчины. Хотя, почему: как? По-моему, очевидно, что именно от пощёчины она и горела. От пощёчины, которая и вырвала меня из сна… раньше времени!

Ещё запомнились совершенно охреневшие глаза сидевшей «в своём углу» лицом к нам Мари. И я, пожалуй, могу её понять: Неодарённая простолюдинка встаёт и отвешивает знатную пощёчину Даровитому сыну Московского Князя, при свидетелях и без видимой причины… в здешнем сословном обществе, о таком и подумать-то страшно! Не то, что сделать. Я ведь, по всем писанным и неписанным Законам могу её за это прямо на месте самолично в фарш превратить. И даже виры с меня за это никто не потребует — она ж Москвичка. Как и её отец. Князь Московский — её и её семьи полный и самовластный Господин.

— Ракета! Летит! — не отвлекаясь и не позволяя отвлечься мне, схватив обеими руками моё голову за уши и повернув её к себе, чётко и резко сказала она. — Делай уже, что-нибудь!

И я сделал. Бить второй раз не пришлось. Я потянулся к воде, что была в воздухе за бортом, благо, судя по всему, высота была ещё довольно небольшой — километра два — два с половиной, и воды хватало.

Я потянулся, и вода тут же послушно устремилась ко мне. Точнее, к самолёту, облепляя всю его обшивку снаружи. Облепляя, прессуясь и укрепляясь.

Самолёт заметно потяжелел и явственно замедлился. Настолько, что свист двигателей изменил свою тональность, став надсадным. Правда, ненадолго. Секунд через десять, самолёт сильно тряхнуло, прозвучал громкий взрыв… и всё. Самолёт уцелел, «покров» выдержал.

После взрыва и удара, видимо, подчиняясь штурвалу в руках лётчика, самолёт резко (относительно резко) ушёл и завалился на крыло влево, меняя траекторию и курс. И, возможно, сбивая прицел другим ракетам.

Я продолжал держать «покров», не имея никакого желания из-за беспечности просрать такой замечательный шанс идеального разрешения проблемы. Того, при котором, уцелею не только я, но и весь экипаж вместе с пассажирами.

Вскоре прибежала из кабины пилота взволнованная стюардесса.

— Ваша Светлость! — быстро-быстро заговорила она. — Самолёт был атакован. Обошлось без критических повреждений. Пилот связался с землёй и получил указание не садиться, а лететь в Петроград запасным курсом. С террористами разберётся Дружина, новых ракет не будет.

— Ну, раз не будет, — хмуро вздохнул я, не слишком доверяя таким обещаниям. — Сообщи, когда самолёт выйдет на высоту в девять тысяч.

— Хорошо, — серьёзно кивнула стюардесса, правда я не уверен, что она меня поняла, но, думаю, указание исполнит.

— И перед тем, как начнём снижаться над Питером, обязательно убедись, что я не сплю. Обязательно! В противном случае, запрещаю снижаться! Ты поняла меня? — сурово сдвинул брови и суровым голосом, с жёстким нажимом на него, сказал я.

— Так точно, Ваше Сиятельство! Будет исполнено! Не извольте беспокоиться! — выпрямилась и затараторила она, а на лбу у неё выступили капельки холодного пота.

— Иди, — велел я. И она поспешила обратно в кабину пилота.

— Девять тысяч? — уточнила Алина.