Нелегко вырубать бревна из льда. Но Колька, Наташа и несколько ребят трудились наравне со взрослыми.

Мальчики были с улицы, где когда-то жил Колька. Это он уговорил их идти на заготовку дров.

Вася, самый маленький из ребят, восторженно воскликнул:

— Мы сделаем столько, столько! Здорово сделаем!

Работами распоряжался Глеб Костюченко. Он успевал побывать везде. Одному даст совет, другого отругает, третьего подбодрит шуткой.

Только и слышно было:

— Глеб Дмитриевич! Товарищ Костюченко!

Другой стал бы нервничать, сбился с ног. А матрос словно окунулся в родную стихию и, ни секунды не отдыхая, работал как-то весело и радостно.

— Флотцы, а флотцы, — кричал он рабочим лесопильного завода так громко, что за версту было слышно, — флотцы, ни одного бревнышка не оставим Волге-матушке, все — госпиталям и пекарням!

«Флотцы» дружно отвечали:

— Есть, товарищ капитан!

— Что вы, братцы, да какой я капитан? — подмигивал матрос и сдвигал бескозырку почти на самый затылок, вызывая восхищение мальчишек, которые ломали голову, пытаясь понять, каким образом держится у Глеба головной убор.

Вася даже спросил:

— Как у вас уши не мерзнут?

— Военная тайна, браток, но по секрету могу сказать: снегом растираю.

Сложив руки рупором, перекрывая шум, Костюченко крикнул рабочим судоремонтного завода, разгружавшим баржу с бревнами:

— Эй, эй, на барже, как дела?

— Хороши, Глеб Дмитриевич, скоро пилить начнем.

— Добро!

Матрос подошел к ребятам. Заметив, что Наташа не может попасть топором в одно и то же место, сказал:

— Дорогу старому дровосеку. Погоди-ка, Наташа, отойди в сторону. — Он взял у нее топор и легко, словно играя, отбил лед с одной стороны бревна. Потом, быстро постукивая топором обошел вторую сторону, подсунул лом, и бревно с сухим треском вывалилось изо льда.

— Так держать! — скомандовал он и пошел к красноармейцам.

Колька трудился изо всех сил. Несмотря на холод, на лице у него выступили капельки пота.

Приведенные им Миша и Боря освоились быстро. Хуже было с Васей. Маленького роста, с заостренным от недоеданий лицом, он очень скоро уставал, тяжело дышал. Видя, как Борис, — высокий, худощавый, — отбивал бревна, а Миша, белобрысый паренек, одетый в материнское пальто, с залихватским видом при каждом ударе топора ухал, Вася тяжело страдал. Он часто дышал на замерзшие пальцы, с горечью признавался:

— Ничего не получается!

Колька его успокаивал:

— Пойдет, увидишь, Вася, наловчишься!

— Верно, верно, — пряча волосы под старый шерстяной платок, поддерживала его Наташа.

После того, как вырубили двадцать бревен, Колька объявил перерыв, и ребята присели отдохнуть.

Мальчики разговорились. Вася был очень удручен своими неудачами. Борис решил подбодрить его.

— Не унывай, чего нос повесил? Ну, вначале ни тпру ни ну. Эка беда! Стал бы я нос вешать! Ты послушай меня, Васька. Не бойся ты топора: вцепись в него покрепче, приподними, нацелься, да как жахни во всю силу. Бревно напополам. Ей богу, сразу напополам.

Борис схватил топор и проделал три-четыре взмаха в воздухе.

— Видел? То-то же. А ну повтори хлопче да смелее!

Маленький Вася схватил топор и изо всех сил ударил по стоявшей чурке. Та разлетелась.

Все ахнули. Особенно были потрясены Вася и его учитель Борис.

Колька осмотрел топоры. У Миши он притупился. Колька взял его и с укоризной покачал головой:

— И что ты, Мишка, все ухаешь да ухаешь. Как филин какой. Мог бы и полегче, топоры-то чужие, возвращать придется.

Он развернул сверток, лежавший около бревна, достал брусок и начал затачивать лезвие. Сразу посыпались советы.

— Наискось давай! Честное слово, наискось, — клялся Борис и бил себя рукой в грудь.

— Поплюй на брусок, да не жалей. Слышь, что говорят! — оживился Вася, почувствовавший себя после своего могучего удара не последним в этой группе.

— Ты бы, Коля, сверху вниз, — признавая свою вину, говорил Миша и даже приподнялся на носки, показывая, как следует точить.

— Не слушай его, хлопче! — надрывался Борис. — Ты, Мишка, не лезь, испортил, так не суйся. Давай, Колька, наискось. Честное слово, наискось.

В эту ответственную минуту на берегу появился Генка.

Заметив Кольку в окружении товарищей, он напустил на себя независимый вид.

Приход его был отмечен взрывом возгласов:

— Минор идет! Ишь, как форсит!

— Плывет, как лодочка!

Генка даже глазом не моргнул. Держа во рту подобранный на улице окурок и презрительно улыбаясь, он медленно приблизился к Кольке. Он подражал портовому забияке. На самом деле Генка был далеко не из храброго десятка.

С минуту царила напряженная тишина:

— Наше вам почтение, шпингалеты, — презрительно оттопырив нижнюю губу, снизошел наконец Генка. — Что раскудахтались?

Колька молчал. Появление Генки предвещало драку, а ему было сейчас не до нее.

Генка вызывающе пустил в лицо Кольке клуб дыма.

— Бросай топор. Померяемся.

Вел он себя вызывающе, убежденный в своем превосходстве над Колькой.

Колька закашлялся, отмахнул рукой дым.

Рядом с ним стал Мишка.

— Ты что, Минор, привязался?

Ребята, как по команде, сгрудились около Кольки и Генки.

Раздались воинственные выкрики:

— Музыкант несчастный!

— Бей его!

— Давай проучим зайца-кролика.

Крупными шагами к ним приблизился Борис. Готовый вот-вот броситься на Генку, он нервно мял снежный ком.

— Сейчас же укатывайся, слышь, хлопче. Живо!

Генка струсил:

— Значит, все на одного? Эх вы, головастики, — побледнев, отступил он.

— Сейчас узнаешь, вобла, — Борька замахнулся, но его руку перехватил Колька.

— Пусти, говорят, — горячился, вырываясь, Борька, — я ему покажу, где раки зимуют, он у меня, несчастный музыкант, узнает, как задирать. Пусти, слышишь, Колька, а то, ей-богу, и тебе влетит.

Колька, оттолкнув его, сурово нахмурил брови.

— Подожди, Борис, не к тебе Минор пришел, — и круто повернулся к Генке. Лицо у Кольки побледнело, шлем сбился набок.

— Минор, — тихо проговорил он вздрагивающим от гнева голосом, — от стычки не отказываюсь. Но ты сам видишь — народ кругом.

Генка понял положение Кольки и, злорадствуя, зашумел.

— Ага, испугался!

— Я испугался?! — возмутился Колька. Взгляд его потемнел. Кулаки сжались. — Молчи, слышишь, замолчи! — и он толкнул Генку.

— Ребята! — прогудел голос матроса. — Ребята, что у вас такое бурное затевается? Никак, драться задумали? Смотрите, а то всех на берег спишу!

— Нет, — помолчав, откликнулся Колька, — это мы так!

— Начнем?! Ну! — петушился Минор.

Зная, что после предупреждения матроса Колька, избегая драки, все вытерпит, Генка кричал:

— Начнем, ну, начнем!

Но Колька уже остыл. Он протянул Генке запасной топор:

— Успеем еще. Бери, потягаемся, кто больше сделает, — и, обернувшись к товарищам, крикнул:

— Начали, ребята! Вася, становись за крайнее бревно.

Не скрывая недовольства, бросая угрожающие взгляды в сторону Генки, мальчики приступили к работе.

Генка, стараясь понять, шутит ли Колька или издевается, с недоумением вертел в руках топор.

Но никто не обращал на него внимания. Словно он не существовал. Такое безразличие и неуважение обидело Генку.

Миша с особенным остервенением заухал. Вася после нескольких ударов в минутном отдыхе разогнул спину. Борис, красный и потный, откатывал ломом большущее бревно.

Генку упорно никто не замечал. Ладно! Он засвистел и вяло ударил топором по льду. Ишачить он не собирался. Все-таки он сын музыканта, а не крючника.

Колька неодобрительно посмотрел на него. «И зачем мне понадобился этот музыкант? Что он фасонит? Прогнать бы Минора, да с треском. А может быть еще раз поговорить с ним?»

— Свистишь? Как они, — Колька указал на людей в хороших шубах и дорогих меховых шапках, лениво и неумело работавших на берегу, — это буржуи, их силой заставляют. А ты что? Эх, Генка!