— Выгонит он нас.

— Ну и пущай. Просто он гад и контра. Его бы проучить. Ежели бы мы не старались, а то из кожи лезли вон. А что толку?

— Подожди, Вася. Дай обдумать.

— А чего голову ломать? Думай, не думай, знаю одно: больше я, сычи, не ходок на завод.

— Этого ты не сделаешь, — обернулся к нему Коля. — Это значит — сбежать!

— А раз так, — круто переменил Каланча, — нечего нос вешать. Идем к Марии Ивановне.

— Верно, — подхватил Генка, — расскажем ей все.

…У Марии Ивановны сидела мать Генки — Берта Борисовна. Они взволнованно разговаривали и при появлении ребят умолкли. Мария Ивановна велела им пройти на кухню и кушать суп.

— Мы не хотим есть, мама. Мы пришли посоветоваться с тобой, — выступила вперед Наташа.

— Потом. Гость у меня. Идите на кухню, — Мария Ивановна плотно прикрыла дверь, но сквозь тонкие доски доносился голос Берты Борисовны. А то, о чем она говорила, заставило ребят временно забыть о своих неприятностях.

— Нет, нет, Мария Ивановна. Вы не правы. Мы не пренебрегаем приобщением Геннадия к труду. Конечно, сын музыканта мог бы найти себе более достойное занятие, чем быть чернорабочим. Это не мой идеал… Но… но сейчас, поверьте, основная причина в другом.

Генка жалко улыбнулся.

— Ничего нет зазорного в том, что они трудятся на заводе. Меньше баловать на улице станут. Да и пора им, Берта Борисовна, понемногу пособлять нам. Время такое. Совсем нелегко жить-то.

— Но у нас, Мария Ивановна, на руках тяжело больной. Я работаю. Стакан воды подать некому, понимаете?

Разговор стал вестись тише, и друзья больше ничего не услышали. А через несколько минут Мария Ивановна, проводив Берту Борисовну, вошла в кухню:

— Почему суп не съели? Не вкусный?

— Нет. Не хотелось, — ответил Колька.

— Ну, чем расстроены? Стряслось что-нибудь?

— Не получается у нас на заводе, не выходит, — Колька запнулся. В тишине комнаты было слышно сопение Генки. — Понимаете, мы хотим, чтобы было лучше, а у нас все наоборот, и наоборот. Не везет как-то…

…Обо всем рассказал Колька. Не умолчал и об ошибках «дворницкой команды». В голосе звучала обида на мастера:

— Все метем да возим, хоть бы что-нибудь другое…

— С метлой только и ходим, — с огорчением подтвердили другие.

— О мастере, — начала Мария Ивановна, — мне трудно судить. Я о другом, ребятишки… А ребятишки ли вы? Не выросли ли из коротких штанишек? Гена, у тебя сколько пар штанов?

Генка смутился, залился до ушей пунцовой краской, покосился на Наташу, буркнул:

— Одна.

— И у Коли, и у Васи не больше. Не наступило ли время подрабатывать? Вы обижаетесь: не по сердцу, мол, работу дают, «дворницкая команда»… А мы вот всю жизнь дворниками да няньками ходили около буржуев, а вот сейчас для себя метем. Настоящую жизнь строим. И не для того погибли твой отец, Наташа, и твои родные, Коля, чтобы вы пренебрегали трудом. Намедни, на митинге слышал, что вам, нынешней поросли, придется мировую революцию строить, а ее белыми руками не сделаешь.

Седые волосы из-под косынки Марии Ивановны выбились, сурово обрамляли усталое, умное и доброе лицо.

Ребята молчали. Мария Ивановна хотела продолжить, но увидела в окно Ефросинью Ильиничну и пошла навстречу ей.

Когда женщины вошли в сени, до друзей донеслось:

— Душемотатель, — рассказывала старушка. — Давеча похвалялся: тюльку, говорит, всю выгнали с завода. Это ребят-то.

— Идите сюда, — позвала их Мария Ивановна.

— Как же теперь быть? — сокрушался Колька.

— Помоги нам, мама! — горячо попросила Наташа. — Мы не хотим уходить с завода.

— А мне наплевать, — выкрикнул Каланча. — Наплевать!

— Помолчи, — бросился к нему Колька. — Помолчи… Мария Ивановна, что же нам? Как быть?

Мария Ивановна задумчиво разглядывала подростков. Ей искренне было жаль их, но она не собиралась выступать в роли няньки. И мягко объяснила:

— Ничего… Займитесь-ка сами. Вы у меня толковые. Да и пора перестать ходить в коротких штанишках.

Ефросинья Ильинична в душе не согласилась с ее словами. Ей думалось — надо помочь подросткам, но, встретив предупреждающий взгляд Марии Ивановны, промолчала.

— Хорошо, — повернулся к друзьям Колька, — хорошо. Мы не сдадимся!

Слова его прозвучали, как клятва.

И все же хмурым утром, когда небо обложило свинцовыми тучами и накрапывал мелкий тоскливый дождик, юным рабочим пришлось распрощаться с заводом. Оформление не заняло много времени. Получив расчет, подростки сдали пропуска, вышли из проходной и присели на знакомые якоря.

— Вот и все! — подставляя ладонь под дождевые капли и разглядывая их, печально промолвила Наташа.

— Попасть было труднее, — сказал Колька.

— Вышибли! Коленкой поддали — и вышибли, — процедил сквозь зубы Каланча.

Только сейчас ребята со всей остротой почувствовали глубину постигшего их несчастья. Многое отдали бы они, чтобы вновь оказаться на заводе. Там, за забором, шла жизнь, которая как никогда раньше привлекала их.

— Да-а, — горестно протянул Колька, — ничего не могу придумать!

— Говорю тебе, давай вздрючим мастера, — искренне, без намеков на шутку, в который раз настойчиво предлагал Каланча.

Колька только отмахнулся рукой.

Из проходной вышел с перебинтованным пальцем Виктор. Держа перед собой палец, подошел к ребятам:

— Что, семечки лускаете?

Коля нехотя ответил:

— Лускаем. А тебе что?

Виктор кивнул на завод.

— Жаль?

Мальчишки и девочка отвернулись… «Что ему нужно, — с горечью подумал Колька. — Тут и так кошки скребут на сердце, а он еще привязался со своими дурацкими вопросами».

— Ладно, отворачивайтесь, молчите. Знаю — жаль.

Вася со злостью бросил:

— Ну, дык катись колбаской по улице Спасской…

— Тише, тише. Не пузырься. А что сделать, чтобы остаться, знаешь?

Все с интересом посмотрели на паренька.

— Слушайте, герои. Сходите-ка к Грачеву. Он сегодня дома, болеет. Ну, ну, тише. Не артачьтесь, выслушайте. Потолкуйте с ним. Он — сила. Может и обратно взять. Только с умом надо, подмазать придется. Хоть и противно, а другого выхода нет.

От такого предложения у Генки глаза округлились, как у совы, а Каланча яростно ударил себя в грудь:

— Провалиться мне сквозь землю девяносто девять раз, если моя нога появится у этой гидры. Да еще подмазывать…

— Дурак ты рыжий, — рассердился парень. — «Сквозь землю!». Твое дело — хошь иди, хошь нет. Работать не станешь, жрать нечего будет — не таким лазарем запоешь… Ты вроде более серьезный малый, — повернулся он к Кольке, — сходи к мастеру, ничего от тебя не убавится…

Виктор покачал в воздухе больным пальцем, подул на него и ушел, даже не взглянув на Васю.

Колька посмотрел на своих товарищей. Чувствовал, не захотят пойти к Грачеву. А ему разве хочется? Но если надо? Конечно, «подмазывать» мастера они не станут, не те времена. Ну, а сходить к нему можно и нужно. И он решил действовать.

— Пошли!

Наташа ужаснулась:

— Коля!

У Каланчи перекосилось презрительно лицо.

— А этого не видел? — показал он кулак.

— А ты, Минор? — Коля повернулся к Генке.

Генка растерянно теребил вихор.

— Значит, не хотите? — Колька резко взмахнул рукой и пошел.

Такого крутого поворота никто не ожидал. Когда Наташа спохватилась, Колька был уже далеко.

— Что же это такое, мальчики? Его надо отговорить! Коля! Ко-ля, подожди! — кинулась она за ним.

Но Колька, вместо того, чтобы остановиться, пустился бежать. Он не хотел с ними разговаривать. Ни с кем: ни с Наташей, ни с Генкой, ни с Каланчой. Обида душила его. Они его нагнали у москательной лавки.

— Чего вам? — остановился он. — Чего вам нужно?

— Зачем ты идешь к нему? — допытывалась Наташа. — Он выгнал нас. Он посмеется над тобой!

— Посмеется? Пускай только попробует! А не пойти нельзя. Не могу я так уйти с завода. Неужели вы не понимаете? А… ладно! Как хотите, ваше дело — валяйте домой.