— Чего скисла? — крикнул бежавший с ведром Вася. — Лезь через ворота!

Посмотрев вверх, Наташа схватилась за перекладину. Было очень, очень страшно. «Главное, — подумала она, — лезть и не думать, что можно сорваться».

Забравшись на ворота, Наташа громко закричала:

— Пожар! Пожар!

Но в тихом переулке, кроме глухой старухи, рвавшей траву, никого не было. Наташа, зажмурив глаза, прыгнула вниз.

Старуха с неодобрением покачала головой:

— Озорница!

Наташа, громко крича, побежала в пожарную.

Кони совсем обезумели. Ударами копыт они разбили дощатые перегородки своих клетушек, с диким ржанием метались по конюшне.

Только Сокол, находившийся в самом углу, сколько ни бился, не мог вырваться из своего крепкого стойла.

Вспотевший и грязный Каланча с остервенением швырял землю в огонь. Но это не помогало.

Колька делал то же самое.

— Послушай, Каланча, — крикнул он. — Пламя нам не потушить. Надо немедленно выгнать лошадей.

— А как? Они не пойдут на огонь, боятся. Да и в конюшню как проскочишь?

Около мальчиков с треском упала горящая верхняя перекладина дверной рамы. Жаркое дыхание огня опалило их. Дальше ждать было нельзя.

— Я попробую, — решительно сказал Колька. Он отбежал назад и, разогнавшись, прыгнул через огонь.

— Каланча! — закричал Колька, — отойди от ворот.

Каланча отбежал за угол.

Теперь для Кольки наступило самое тяжелое: заставить коней перескочить через огненное препятствие.

Охваченные паническим страхом, они сбились в одном конце конюшни.

Колька ласково приговаривал:

— Ну, ну, милые, ну, хорошие! — обойдя лошадей, он погнал их к выходу. Но те шарахались, жались в угол.

Никогда еще Колька не чувствовал себя таким беспомощным. И все же неудача не обескуражила его. Он схватил горящую доску и, снова обежав коней, подкрался к ним сзади, стал размахивать факелом.

Животные, на которых попали искры, рванулись вперед.

Но снова, как в первый раз, перед самым выходом остановились. Еще мгновение, и они повернут назад. Отчаявшись, Колька ударил горящей доской по крупу ближайшего рысака. Конь сделал сильный скачок и оказался снаружи. За ним вылетели остальные.

— Колька, — звал Каланча, — вылазь, черт окаянный! Вылазь — сгоришь!

В левом углу с грохотом обвалилась крыша.

Но Колька думал о спасении Сокола и кинулся к его стойлу. От невыносимо жаркого воздуха сдавило в груди, ноги подкосились. Колька зашатался и упал.

В ушах его стояло протяжное, тоскливое ржание Сокола.

Пожарный обоз с грохотом мчался по мостовой.

На одной из подскакивающих бочек, вцепившись в пожарника, сидела Наташа.

— Но, но! — понукала она лошадей. — Скорее, скорее!

Дорога казалась ей длинной, а бег лошадей медленным.

— Скоро приедем, дочка, — успокаивал пожарник.

Наташа его не слушала. В гудящей толпе, торопящейся на пожар, она заметила бушлат Глеба Дмитриевича.

— Дядя Глеб, дядя Глеб! — закричала девочка, однако голос ее потонул в людском гуле.

Глеб узнал о пожаре случайно. Вначале он не придал этому особого значения. Мало ли в городе бывает пожаров в этакую жарищу. Услыхав же, что горит дом Шинделя, немедленно побежал туда. Этот большой и сильный человек испытывал угрызения совести. Он упрекал себя за то, что оставил ребят караулить лошадей.

В толпе матрос неожиданно увидел владельца фаэтонов.

— Что у вас там такое? — задыхаясь, спросил Костюченко.

— Боже мой, откуда я знаю? — чуть не плача, ответил тот. — Ребята наверное подожгли.

Слова его словно подхлестнули Глеба Дмитриевича.

…Еще не подъехав к дому, пожарные соскочили со своих сидений. Одни из них разматывали шланги, другие возились у колодца, третьи перелезли через закрытые ворота и открыли их.

Догорал стог сена. Половина конюшни была охвачена пламенем. Испуганные кони забились в крайний угол двора, на цепи рвалась охрипшая от лая собака, громко кудахтали куры.

Каланча, с опаленными бровями и чубом, покрытый копотью, подбежал к матросу:

— Колька там, Колька!

У Наташи, услыхавшей слова Каланчи, подкосились ноги. По ее измазанному лицу побежали крупные слезы, оставляя грязные дорожки на щеках.

Матрос, стиснув зубы, посмотрел на пылающий вход, попросил у пожарника топорик, надвинул на лоб бескозырку и нырнул в пламя!

Толпа ахнула.

Чей-то женский тоненький голос жалобно закричал:

— Господи, спаси и помилуй!

Один из пожарников, прикрывая лицо брезентовой перчаткой, сунулся к дверям, намереваясь последовать примеру матроса, но сильный дар заставил его отскочить.

На выход направили струи воды из шлангов.

Наташа и Каланча вертелись у входа, пытаясь заглянуть внутрь горящего помещения. Кругом суетились и кричали люди.

Вдруг все притихли: из конюшни появился матрос. Он держал на руках Кольку. Переступив порог, Костюченко хрипло крикнул: «Воды!» и грузно опустился у арбы. Мальчик протяжно вздохнул.

— Пей, — поднес ему Глеб ковш, услужливо поданный Шинделем.

— Пей, Коля, пей, — обрадованная, что Колька жив и здоров, повторяла Наташа.

Матрос приговаривал:

— Не торопись — не на пожар…

Тем временем Шиндель в десятый раз, со слезами на глазах, рассказывал всем о том, как он «по-доброму» оставил у себя во дворе ребятишек, а они петуха пустили.

…Конюшня догорала. В чистое безоблачное небо струились последние столбы дыма и тихо таяли. Матрос запряг в дрожки Леска, велел посадить в них ребят, сзади привязал двух других уцелевших лошадей и экипаж тронулся.

В эту ночь Каланча ночевал у Кольки и Наташи.

Мария Ивановна, к которой Глеб заехал в детдом и обо всем рассказал, прибежала домой вместе с Ольгой Александровной. К Васе они отнеслись так, словно он и не исчезал из детского дома.

Колька и Наташа еще спали, а Мария Ивановна вышла в сарай за дровами, когда Каланча бесшумно натянул штаны и рубашку с обгоревшими рукавами и выскользнул из квартиры.

— Ты куда в такую рань? — встретила его Мария Ивановна.

Каланча поежился от утренней прохлады и беззаботно ответил:

— Да надо тут!

— Гляди, только к завтраку не опоздай, — озабоченно сказала Мария Ивановна.

Каланча с благодарностью посмотрел на нее.

Он не помнил матери, не знал ничьей заботы о себе, не часто слышал участливое слово.

…У дверей школы сидела сторожиха. Она не обратила внимания на Васю. Взор ее был устремлен в сад.

Смело приблизившись к ней, Каланча сказал:

— Здравствуйте. Меня тут Мария Ивановна прислала снять ручки с дверей.

— Да ну? — рассеянно спросила женщина и вдруг вскочила со стула. — Вот окаянные, вот шпана, — прислушиваясь к доносившемуся из сада шуму, волновалась сторожиха, — опять лезут. Ну я им… — Она устремилась в сад.

Еще немного, и Каланча поспешил бы к ней на помощь. Очень хотелось проучить обнаглевших воришек, но вспомнив о цели своего прихода, он ограничился крепким словом и, не теряя времени, приступил к делу.

Отвернув первую ручку, Каланча подбросил ее в руке и занялся второй. Один из шурупов словно врос в дерево. «Вот черт, — подумал Каланча, — возись с ним». Он схватил ручку и яростно рванул ее. Раздался треск, и Каланча кувырком слетел с лестницы.

Растирая ушибленное место, Каланча наморщил лоб, повертел головой, пробормотал «ничего себе» и, подхватив под мышку ручки, направился на дачу.

Еще издали Вася заметил во дворе дачи мужчину и мальчишку, отдыхавших на скамейке. К великому удивлению Каланчи, это оказались Генка и его отец.