— Тебе они нравятся? — Потягивая «Кампари», она бросала лукавые взгляды на него.

— Я обожаю их. — Он понизил голос. — Но я люблю тебя больше.

— Неужели, милорд? — Она приподняла одну бровь, и он ощутил мгновенное влечение плоти.

— Тебе нужны доказательства?

— Возможно. А что ты предлагаешь? — Она бросила на него жадный взгляд из-под шляпы.

— Я намеревался предложить позавтракать где-нибудь за городом, но, возможно… — Их улыбающиеся глаза встретились.

— Отправимся в номер, дорогой?

— Неплохая мысль. — Он подозвал cameriere[24] и рассчитался.

Она привстала с томным видом и, как бы дразня, прикоснулась к нему на какое-то мгновение, а затем танцующей походкой стала пробираться сквозь заполненное людьми пространство к выходу, время от времени поглядывая на него через плечо. Желание попасть поскорей в свой номер переполняло его. Ему хотелось побыстрее вернуться в отель, и он торопил ее, держа за руку, но она шла размеренно, своим шагом, зная, что Марк Эдуард Дьюрас будет делать все так, как ей того захочется. Он наблюдал за ней с улыбкой. Скоро он будет делать с ней все, что захочет. В объятиях, в постели.

В комнате он начал судорожно расстегивать на ней блузку, но она игриво отмахнулась, заставив его подождать, пока она сама не захочет приоткрыть то, чего он так жаждал. Одной рукой она нежно заигрывала с ним, покусывала за шею, пока наконец он не нашел пуговицу, на которой держалась юбка, скрывавшая слой прозрачных кружев розового цвета. Теперь он почти набросился на блузку. Через мгновение она стояла обнаженной перед ним, и он тихо застонал. Она раздела его, быстро и умело, и оба упали на кровать. С каждым разом их любовный пыл был все горячей. Он утолял свою жажду, оставаясь голодным, мечтая о том, что скоро они соединятся вновь.

Опершись на локоть, со спутанными, но по-прежнему прекрасными волосами, она повернулась на кровати, наблюдая за ним с улыбкой. Потом хрипло прошептала ему на ухо, проводя пальцами по груди и низу живота:

— Я люблю тебя, ты знаешь.

Он посмотрел на нее внимательно, ища ее взгляд.

— Я люблю тебя тоже, Шантал. Слишком люблю. И это так.

Для мужчины типа Марка Эдуарда Дьюраса это было любопытным признанием. Никто из тех, кто знал его, не поверил бы в это. И менее всего Дина.

Шантал улыбнулась и откинулась назад, на мгновение закрыв глаза, в которых отразилась озабоченность.

— С тобой все в порядке?

— Конечно.

— Ты все же говоришь неправду. Я знаю это. Скажи мне серьезно, с тобой все в порядке, Шантал?

На лице у нее появилась на мгновение тревога. Она улыбнулась.

— Я чувствую себя прекрасно.

— Ты приняла нужную дозу инсулина сегодня? — Позабыв мгновенно о своих страстных вожделениях, он был похож на внимательного и заботливого отца.

— Да, я приняла его. Перестань волноваться. Хочешь испытать свои новые часы в ванной?

— Сейчас?

— Почему бы и нет? — Она радостно улыбнулась ему, и на мгновение он испытал чувство умиротворения. — Или у тебя еще что-то на уме?

— У меня всегда что-то на уме. Но ты устала.

— Для тебя я никогда не устаю, mon amour[25].

И он никогда не уставал для нее. Разница в годах исчезала, когда они были в постели. Было уже три часа пополудни, а они все еще не поднимались.

— Ну что ж, мы провели почти половину дня. — Она шаловливо посмотрела на него, и он улыбнулся в ответ.

— У тебя есть другие планы?

— Никаких.

— Хочешь пройтись по магазинам? — Он любил выполнять ее прихоти, потакать ей, быть с ней, восхищаться, впитывать ее. Ее духи, ее движения, каждый ее вздох волновали его. И она знала это.

— Возможно, я бы снова прошлась по магазинам.

— Хорошо.

Он приехал в Рим из-за нее. Этим летом он собирался поработать в Афинах, но там ей было бы скучно. Он знал, как она любила Рим. И чтобы угодить ей, он всегда привозил ее сюда. Правда, на выходные он собирался покинуть ее ненадолго.

— Что-нибудь случилось? — Она внимательно следила за ним.

— Ничего. А в чем дело?

— Ты выглядел таким озабоченным на какое-то мгновение.

— Дело не в этом. — Но лучше было покончить с этим сразу. — Я просто несчастлив. Мне нужно покинуть тебя на пару дней.

— В самом деле? — В ее глазах застыл холод, как в морозную зиму.

— Мне нужно повидать на Антибе мою мать и Пилар перед тем, как мы уедем в Грецию.

Она присела на кровати и сердито посмотрела на него.

— А что ты собираешься сделать со мной?

— Не говори так, дорогая! Я ничего не могу сделать. Ты знаешь это.

— Ты считаешь, что Пилар еще так молода, что не вынесет всю правду обо мне? Или ты полагаешь, что я не стою того, чтобы меня наконец представили? Но я не маленькая манекенщица у Диора, ты ведь знаешь. Я возглавляю самое большое агентство по предоставлению услуг манекенщиц. — Но она также знала, что в этом мире это не имело никакого значения.

— Не в этом дело. И я действительно думаю, что она пока еще мала. — Во всем, что было связано с Пилар, он был невероятно настойчив и упрям, и это сильно возмущало Шантал.

— А твоя мать?

— Это невозможно.

— Мне все понятно. — Она выпростала свои длинные ноги с края кровати и зашагала по комнате, закуривая на ходу сигарету и обратив на него свой рассерженный взгляд только у окна на противоположной стороне комнаты. — Мне уже наскучило торчать в забытых Богом местах, пока ты общаешься со своей семьей, Марк Эдуард.

— Я бы не назвал Сен-Тропез «Богом забытым местом».

Лицо его не скрывало раздражения, а в голосе не осталось ни малейшего намека на бурные часы страсти, еще недавно одолевавшей его.

— Где же я буду ожидать тебя на сей раз?

— Я подумал насчет Сан-Ремо.

— Очень удобно. Но я туда не поеду.

— Ты бы предпочла остаться здесь?

— Нет.

— Неужели начинается все сначала, Шантал? Это становится надоедливым. Более того, я просто не понимаю. И почему возникла между нами такая щекотливая тема, когда в течение пяти лет ты проводила время на Ривьере и находила это вполне приемлемым?

— Хочешь знать, почему? — Глаза ее внезапно засверкали. — Потому что мне почти тридцать лет, а я все играю с тобой в те же игры, которые мы вели пять лет назад. И я несколько устала от них. Мы благопристойно величаем себя «месье и мадам Дьюрас», посещая половину городов мира, но в таких известных местах, как Париж, Сан-Франциско, Антиб, я должна скрываться, или появляться украдкой, или исчезать насовсем. Так вот, мне противно все это. Такой распорядок устраивает тебя. Ты хочешь, чтобы я сидела в Париже, затаившись на полгода, а потом по твоей команде являлась на свет из темноты. Я больше этому не собираюсь следовать, Марк Эдуард. По крайней мере, на длительный срок, никогда.

Она перевела дыхание, и он в изумлении уставился на нее. Он не осмеливался спросить, насколько это было всерьез. И в какой-то ужасный миг понял, что это серьезно.

— Что же ты хочешь, чтобы я сделал?

— Пока не знаю. Но я об этом много думала. Если мне не изменяет память, у американцев на сей счет есть прекрасное выражение: «Делай дело, либо слезай с горшка».

— Я не нахожу это забавным.

— А я не нахожу идею с Сан-Ремо забавной.

Иисус! Это было бесполезно. Чуть вздохнув, он провел рукой по волосам.

— Шантал, я не могу взять тебя на Антиб.

— Ты не хочешь взять меня на Антиб. В этом и есть разница.

Более того, в список ее жалоб по поводу мест, исключенных из их совместного пребывания, она добавила Сан-Франциско, что не ускользнуло от его внимания. Ранее она никогда даже не выражала желания поехать в Штаты.

— Не могу ли я спросить, чем это все вызвано? Ведь не твоей приближающейся датой тридцатилетия, до которой еще целых четыре месяца.

Она выдержала паузу, стоя спиной к нему, молча разглядывая вид из окна, а затем медленно повернулась, глядя ему прямо в лицо.