— Шантал? Мой Бог! В какую?

— В американский госпиталь, месье. Она была почти в состоянии шока. Водитель «скорой помощи» сказал…

— О Боже! — Марк с ужасом взглянул на старика и бросился в комнату, схватив свой пиджак со стула. Он тут же вернулся и, выйдя вслед за стариком, с грохотом закрыл за собой дверь в квартиру.

— Я должен идти. — О, Боже… О, Шантал… О, нет, нет… Ведь она не ушла с другим. Стремительно сбежав вниз, чувствуя нещадные удары сердца в груди, Марк выбрался на улицу и тут же схватил такси.

Такси подъехало к бульвару Виктора Гюго, 92, в тихом пригороде Парижа Нейли. Марк сунул водителю несколько франков и бросился внутрь здания. Время посещений закончилось, но он намеренно направился к справочному столу и поинтересовался состоянием мадемуазель Шантал Мартин.

Палата 401, поступила в состоянии диабетической комы, на данный момент состояние удовлетворительное. Ее могут выписать через два дня. Марк впился взглядом в медицинскую сестру, охваченный тревогой. Не спрашивая более ни о чем, он поднялся на лифте на четвертый этаж. Дежурная медсестра сидела неотступно на посту и окинула его взглядом, когда он выходил из лифта.

— Oui[35], месье?

— Мадемуазель Мартин? — Он пытался заговорить в повелительном тоне, но ему внезапно сделалось страшно. Как это произошло и почему? Он ощутил внезапно нахлынувшее чувство вины за то, что уехал на Антиб. — Я должен увидеть ее.

Сестра покачала головой.

— Завтра.

— Она спит?

— Вы можете увидеть ее завтра.

— Пожалуйста. Я… я приехал издалека, из… — Он хотел было сказать с юга Франции, потом передумал. Он достал бумажник и раскрыл его. — Из Сан-Франциско, из США. Я сел на первый самолет, как только услышал обо всем. — Наступила длинная пауза.

— Ну хорошо. Две минуты, не более. Вы… ее отец?

Марк только покачал головой. Она нанесла ему окончательный удар.

Сестра привела его в комнату, расположенную недалеко от того места, где она сидела. Внутри горел неяркий свет. Она оставила Марка Эдуарда у двери. Он в нерешительности остановился на пороге комнаты, перед тем как бесшумно пройти внутрь.

— Шантал? — В полумраке комнаты его голос звучал еле слышно. Она лежала на кровати, была очень бледна и выглядела невероятно молодо. В ее руку была введена трубочка для внутривенного вливания, прикрепленная к зловещего вида бутылке. — Дорогая. — Он приблизился, думая о том, что он натворил. Он сблизился с ней и отдал ей только половину себя. Он должен скрывать ее от своей матери, дочери, жены, иногда даже от самого себя. Какое право он имел поступать так по отношению к ней? Глаза у него заблестели, как только он очутился у края кровати и взял ее нежно за свободную руку. — Дорогая, что случилось?

Шестым чувством он уже догадался, что диабетическая кома произошла не случайно. Шантал страдала от такого типа диабета, с которым надо быть очень осторожным. Пока она регулярно принимала инсулин, хорошо питалась, нормально спала и не беременела, все с ней было в порядке.

Она закрыла глаза, и слезы просочились сквозь ресницы.

— Ie m'excuse[36]… — И затем после паузы: — Я перестала принимать свой инсулин.

— Намеренно? — Когда она кивнула, он почувствовал себя в положении человека, которому нанесли удар в сердце. — О, мой Бог. Шантал, дорогая… Как ты могла? — Он наблюдал за ней в состоянии, близком к помешательству. А что, если бы она умерла? Что, если?.. Он не выдержал бы ее потерю, не смог бы вынести этого. Внезапно ему открылась полная правда всего происшедшего. Он дотронулся до ее свободной руки, с силой нажал на нее. — Никогда не смей делать этого, никогда снова! — В его голосе звучала безнадежность. — Ты меня слышишь? — Она снова кивнула. И снова по ее лицу вовсю потекли слезы. Он сел рядом с ней на кровать. — Я умру без тебя. Ты знаешь об этом.

В ее глазах он не нашел ответа. Нет, она не знала этого. Но это правда. Он сам узнал об этом впервые. Теперь их было двое у него. Дина и Шантал. И той, и другой он был обязан своим существованием, но он был всего лишь один-единственный мужчина. Он не смог бы жить без Дины, если бы она ушла из его жизни. И он не смог бы жить без Шантал. Он ощущал эту тяжесть, которая давила на него с силой топора. Он увидел, что она смотрит на него. Он чуть ли не поседел.

— Я люблю тебя, Шантал. Пожалуйста, никогда не делай больше этого снова. Обещай мне! — Он еще сильнее сжал ее изящную руку.

— Я обещаю. — Это прозвучало подобно внезапной вспышке электричества в комнате. Поборов рыдания, которые вздымались у него в груди, Марк Эдуард нежно сжал ее в своих объятиях.

К концу дня Дина отобрала одиннадцать картин. Выбрать остальные было довольно трудной задачей. Поставив рядом все одиннадцать картин, она вернулась обратно в центральную часть дома. Беседа с Марком не выходила у нее из головы. Ее волновал один вопрос: стала бы она возражать ему по поводу выставки своих картин, если бы он не разрешил Пилар купить мотоцикл. Их отношения часто носили непредсказуемо странный характер. В их браке желание мелочной мести играло не последнюю роль. Дина взобралась по ступенькам наверх в свою спальню и заглянула в шкаф. Что ей понадобится? Еще один махровый халат, несколько пар джинсов, замшевая юбка светло-золотистого цвета, которая наверняка понравится Бену. Что она делала здесь, в спальне Марка, когда вынашивала планы совместной жизни с другим мужчиной? Что это — синдром старения или детскость, на что он намекал, или всего лишь состояние безумия? Погруженная в раздумья, она все еще рылась в шкафу, когда зазвонил телефон. У нее больше не было чувства вины, разве что когда она разговаривала с Марком. В остальное время она была поглощена ощущениями своей полной принадлежности Бену. Телефон звонил, не умолкая. Она не хотела говорить ни с кем. Ей казалось, что она отсюда уже выехала. С неохотой она все-таки взяла трубку.

— Слушаю.

— Я могу заехать за тобой? Ты уже готова вернуться? — Это был Бен. И было всего лишь четыре тридцать.

— Так рано? — Она улыбнулась в трубку.

— Тебе нужно еще немного времени, чтобы поработать? — Как если бы ее работа имела значение, как если бы это было важно, как если бы он понимал.

Но она покачала головой.

— Нет, я готова. Я выбрала одиннадцать картин сегодня. Для выставки.

Голос ее прозвучал так уверенно, что он улыбнулся.

— Я так горжусь тобой, что с трудом сам выдерживаю это. Я рассказал Салли сегодня о твоей выставке. У нас будет великолепная реклама.

О, Господи, только не реклама. Как насчет Ким? Ей показалось, что ей не хватает воздуха, когда она снова заговорила.

— Разве тебе нужна реклама?

— Позволь мне заниматься моим делом, а ты занимайся своим. Я вспомнил. Мне хочется заняться…

Голос его звучал так ласково в трубке, что Дина покраснела.

— Прекрати сейчас же!

— Почему?

— Потому что ты у себя на работе, а я — я торчу здесь.

— Ну что ж, если это раздражает тебя, давай, черт возьми, выберемся из этих проклятых мест. Я заеду за тобой через десять минут. Ты готова?

— Хоть сейчас. — Она не могла дождаться, когда выберется из своего дома. Каждая минута, проведенная в нем, действовала на нее угнетающе.

— Что, хоть сейчас готова отправиться в Кармел?

— Мечтаю об этом. — И тут же: — А как насчет твоей экономки?

— Миссис Микэм? Ее не будет. — Не очень-то приятно постоянно скрываться таким образом, но он знал, что сама Дина понимала, что у нее нет выбора. Она по-прежнему не была свободна. — В любом случае забудь о миссис Микэм. Я приеду за тобой через десять минут. И кстати, Дина, — он сделал паузу, пока она с нетерпением ждала, что же он ей скажет. Он принял торжественный вид, затем, понизив голос и чуть заметно улыбнувшись, сказал: — Я люблю тебя.