— Покинуть меня — обычно я себе это так представляла.

— А теперь ты так больше не думаешь?

Она покачала головой.

— Нет.

Было весьма странно, но она почти хотела, чтобы он покинул ее. Такой шаг разрешил бы многие сложные вопросы, но тогда, конечно же, возникла бы сложность с Пилар. Пилар никогда не простила бы ее. Дина нахмурила брови, и Бен коснулся ее руки.

— Не беспокойся ты так сильно. Все образуется.

— Я очень хотела бы знать, каким образом. Бен, я… я просто не знаю, что делать. — Она знала. Но не хотела поступать именно так. Терять его или расстаться с Марком. — И… я также имею некоторые обязательства перед Пилар.

— Да, и такие же обязательства по отношению к себе. Твой первый долг — по отношению к самой себе, на втором месте — обязательства перед своим ребенком. В конце концов решать тебе.

Дина кивнула, замолчав на некоторое время. Она выглядела менее озабоченной, нежели была вначале.

— Это странно. Но я на длительное время забыла о его существовании. В течение восемнадцати лет он был смыслом всей моей жизни, и вдруг за полтора месяца все обернулось так, как будто он ушел и как будто я никогда не знала его прежде. Я чувствую себя совершенно по-новому. Но он все-таки существует, Бен. Он звонит, и он реален, и он ждет, чтобы я поговорила с ним, но я как-то не могу.

— Тогда не говори с ним сейчас.

Иисус, он не понимает. И Господи, не дай ему обрести надо мной власть. Пожалуйста, не сейчас.

Но Бен продолжал:

— Почему бы тебе не расслабиться и порадоваться тому, что есть. А уже после этого можешь беспокоиться о том, что будет потом.

— А это как раз то, что делаешь ты, не так ли? — Она обхватила рукой его шею и поцеловала в щеку. Она заметила беспокойство на его лице, страх в его глазах и озабоченность в тот момент, когда он думал, что она за ним не наблюдает. — Ты совершенно ни о чем не беспокоишься, не так ли?

— Я? — Он покачал головой, изобразив на лице такую уверенность, что она рассмеялась.

— Ты врешь. Ты обеспокоен так же, как и я. Поэтому не надо заговаривать мне зубы. Я всегда считала, что ты настолько хладнокровен, что это не задевало тебя. Ну что ж, теперь я кое-что поняла.

— О, неужели? — Он посмотрел на нее с лукавством и бравадой в глазах. Но его страшила сама мысль о том, что произойдет, когда наступит осень. Менее всего он хотел думать именно об этом.

— Ну что ж, по крайней мере, он сказал, что будет отсутствовать еще целый месяц.

— Всего месяц?

Дина молча кивнула головой, и они продолжили свой путь.

— Давай вставай, соня. Уже почти десять. — Она открыла один глаз, жалобно застонала и отвернулась. Он погладил ее по спине, а затем, наклонившись, поцеловал.

— Вставай. У нас встреча сегодня с одним важным покупателем. Тебе нужно быть в одиннадцать в галерее.

— А как насчет тебя? — Ее голос доносился из глубины подушки.

— Я уже ухожу. Дорогая, ты собираешься вставать?

— Нет.

Он снова сел рядом с ней.

— Дина, как ты себя чувствуешь? — За последние две недели после выставки она часто уставала до полного изнеможения.

— Нормально. — Но это было не так. Голова ее была тяжелой, а тело, казалось, было погружено в раствор цемента. Намного лучше было бы остаться в постели, проспать целый день или хотя бы подремать.

— Отчего ты так устала за последние дни? — В его взгляде сквозила явная озабоченность.

— Я думаю, это связано с возрастом.

— Видимо. Я только надеюсь, что ты выдержишь испытание успехом, поскольку похоже на то, что твоя карьера художницы будет весьма успешной. — Он вел с ней беседу по пути на кухню. — Не хочешь ли гренок?

Ей было не до того. Она покачала головой, снова закрыв глаза и зарыв голову в подушку.

— Нет, спасибо!

Однако он возник снова через мгновение уже с чашкой кофе, но и это впервые за многие годы не обрадовало ее.

— Дина, с тобой действительно все в порядке?

— Все нормально. Я просто устала. — Но измучена самою мыслью о возвращении Марка. Так и должно было случиться. Эта мысль иссушала ее всю, когда она вспоминала о нем и Пилар. Глупо было портить радость общения с Беном в оставшиеся две недели, но она ничего не могла поделать с этим. — Нет, правда, дорогой, у меня все в порядке. Тебе не следует волноваться. — Она одарила его веселой улыбкой и сделала глоток кофе, но его теплые пары ударили ей в лицо, и она почти задохнулась. На ее лице появилась заметная бледность, и она поставила чашку.

— Ты больна! — В этом приговоре Бена прозвучала обеспокоенность.

— Да нет же, прекрати волноваться. Я чувствую себя хорошо, чудесно, я здорова и обожаю тебя. — Она с веселой улыбкой на лице потянулась к нему, и он крепко обнял ее. Он не хотел, чтобы что-либо случилось с ней, он был внезапно напуган самой мыслью потерять ее. Он думал об этом бесчисленное количество раз за день. Она могла заболеть, попасть в аварию, утонуть во время прилива на пляже в Кармел; она могла умереть во время пожара… Она могла вернуться обратно к Марку.

— Что это за покупатель, с которым мы встречаемся сегодня?

— Его зовут Жюно. Он или швейцарец, или француз, я не знаю точно.

Француз? Возможно, он знал Марка. Но прежде чем она успела задать вопрос, у Бена уже был ответ:

— Нет. Он приехал сюда на этой неделе, и ему понравились твои работы, когда он побывал на выставке в галерее. Все очень просто. Понятно?

— Еще бы, ты — читающий чужие мысли.

— Отлично. Тогда увидимся здесь в одиннадцать. — Он снова взглянул на нее, изобразив улыбку на лице. Закрывая дверь, он помахал ей рукой. Они оба ощутили сейчас одно и то же, и он знал об этом. Неотвратимость расставания. Ей снились кошмарные сны, и она отчаянно прижималась к нему, когда они засыпали; а теперь у нее уже обнаружились признаки истощения и болезни. Они испытывали одни и те же тревоги, задаваясь вопросом, что же будет в конце лета, и уже опасаясь потерять друг друга. У них оставалось чуть более двух недель. Возможно, даже около трех, если Марк задержится. Он возвращается домой вместе с Пилар. И что тогда? Никто из них не мог ответить ни на один из этих вопросов. Пока еще нет. А чудо, на которое они оба надеялись, все еще не случилось.

Дина поспешила в галерею к одиннадцати, надев шелковый костюм кремовых тонов и шелковую блузку цвета слоновой кости. Ее туфли и сумка были одного светло-серого тона. На ней было жемчужное ожерелье ее матери и серьги, подаренные Беном накануне выставки. Возможный покупатель, месье Жюно, был очарован. Он проделал всю необходимую работу, связанную с покупкой, и ликовал от радости. Он приобрел не одно из ее полотен, а два самых лучших. Она и Бен весело пожали друг другу руки после его ухода. Сумма от продажи картин составила около восьми тысяч долларов, почти половина которых по праву принадлежала Бену. Он взял себе причитающиеся ему в качестве торгового агента обычные сорок процентов. Некоторые агенты брали даже до пятидесяти. За последние недели Дина неплохо заработала. После выставки она получила почти двенадцать тысяч долларов.

— Что ты собираешься с ними делать? — Бен с любопытством посмотрел на нее. Она пребывала в состоянии блаженства, разглядывая чек.

— Стану независимой, — вдруг сказала она, вспомнив о том, что заявил ей Марк в канун отъезда. По его мнению, это была одна из причин, почему она по-прежнему рисовала: чтобы стать независимой, если у нее снова возникнет в этом необходимость. Возможно, он был прав. Конечно, это была не единственная причина, но сама мысль о том, что у нее есть нечто, заработанное ею самой, придавала новизну ее ощущениям.

— Хочешь доказать свою независимость и пригласить меня на ленч? — Бен смотрел на нее с восхищенной улыбкой; и хотя она выглядела необыкновенно очаровательной, он увидел по ее глазам, что с ней было что-то не так.

— Ну так как же? Насчет ленча? — Он просто умирал от желания пойти с ней куда-нибудь, быть только с ней, отвезти ее домой, остаться с ней вдвоем, насладиться каждой минутой радости, которая все еще была у них. Это стало наваждением. Но она покачала головой.