Телефонистка междугородной станции быстро соединила ее, и вскоре она услышала знакомое мурлыканье гудков французской телефонной связи. Раньше они звучали для нее подобно сигналу «занято», но теперь, зная это, она ждала ответа. «Может пройти минута, прежде чем они ответят. Как жаль».

— Не волнуйтесь. Все нормально. — Телефонистка говорила не спеша и, похоже, была из Калифорнии, и Дина улыбнулась. И затем она услышала голос свекрови в трубке.

— Allo? Qui?[37]

— Mamie[38]? — Дине с трудом давалось называть ее ласково. После двадцати лет знакомства ее так и подмывало назвать свекровь «мадам Дьюрас». Связь была не очень хорошей, но Дина могла ее слышать, и она стала говорить громче, чтобы на другом конце могли лучше понять ее. Голос мадам Дьюрас не был сонным. Приятным он не был никогда.

— Это Дина. Я прошу прощения за столь поздний звонок, но я подумала, что…

— Дина, il faut que tu viennes[39]. — Мой Бог, не нужно французского языка, когда такая плохая связь! Но старая женщина продолжала говорить лихорадочно по-французски. Дина с трудом слышала ее.

— Подождите, подождите. Я не слышу вас. Я не понимаю. Пожалуйста, повторите все по-английски. Что-нибудь случилось?

— Да. — Слово прозвучало как длинный жалобный вой, а затем наступила тишина, и Дина продолжала ждать. Что случилось? Что-то с Марком. Она предвидела это!

— Пилар… Она попала в аварию… на мото… — Дина почувствовала, что у нее останавливается сердце.

— Пилар? — Теперь она кричала в трубку и не слышала, как Маргарет вошла в комнату. — Пилар? — Слышимость ослабевала, и она стала кричать изо всех сил. — Мама? Вы меня слышите? Что случилось?

— Ее голова… ее ноги…

— О, Боже! Она жива? — Слезы струились у нее по лицу, и она отчаянно пыталась не сорвать голос. — Мама? Она жива?

— Paralysees. Les jambes[40]… и голова… мы не знаем.

— Где она сейчас? — Дина пронзительно кричала.

— В американском госпитале. — Теперь уже и старая женщина рыдала тоже.

— Вы позвонили Марку?

— Мы не можем найти его. Он в Греции. Его societe[41] пытается обнаружить его местонахождение. Они думают, что он будет здесь завтра. И, пожалуйста, Дина… Вы выезжаете?

— Вечером. Прямо сейчас. — Ее рука дрожала, пока она смотрела на часы. Было без десяти четыре. Она знала, что был рейс в семь тридцать. Марк всегда летал этим рейсом. С учетом разницы во времени она будет там в четыре тридцать по парижскому времени на следующий день. — Я буду в полдень… и поеду сразу же в госпиталь. Кто ее лечащий врач? — Она судорожно записала его имя. — Как позвонить ему? — Мадам Дьюрас дала ей его домашний номер.

— О, Дина. Бедное дитя… Я говорила Марку, что мотоцикл не для ребенка. Почему он не послушал меня? Я говорила ему…

И я тоже.

— Мама, кто с ней сидит? — Это был первый вопрос, который пришел ей в голову. Ее бэби была одна в госпитале в Париже.

— Там есть, конечно, медицинские сестры. — Судя по ответу, это было уже похоже на ту мадам Дьюрас, которую Дина хорошо знала.

— И никого больше? — Ей стало страшно.

— Здесь уже за полночь.

— Я не хочу, чтобы она оставалась одна.

— Хорошо. Я отправлю к ней сейчас же Анжелину, а сама пойду утром. — Анжелина — очень старая служанка. Анжелина. Как она могла?

— Я постараюсь прилететь как можно быстрее. Скажите ей, что я ее люблю. До свидания, мама. Увидимся завтра.

В отчаянии Дина связалась снова с телефонным оператором.

— Доктора Хьюберта Киршманна, лично. Это срочный вызов.

Но доктор Киршманн не отвечал на звонки. После звонка в американский госпиталь она узнала не очень много. Хотя положение все еще критическое, мадемуазель Дьюрас спала нормально, она в сознании, и остается возможность прооперировать ее утром. Об остальном говорить еще рано. Ее привезли из Канн только этим вечером, и, если мадам будет так любезна, она может позвонить docteur утром… О, идите к черту. Пилар была не в том состоянии, чтобы отвечать на телефонные звонки, и Дине ничего больше не оставалось делать, кроме как сесть на самолет. Какое-то мгновение она сидела неподвижно, стараясь побороть слезы, положив голову на руки, пока не разрыдалась. «Пилар… моя бэби. О, Боже мой!» Маргарет появилась рядом с ней, пытаясь прикосновением своих ласковых рук успокоить ее.

— Все очень плохо? — Ее голос был едва слышен даже в безмолвном пространстве комнаты.

— Я не знаю. Они говорят, что у нее парализованы ноги и что-то произошло с головой. Но я не смогла получить ясные ответы ни от кого. Я собираюсь лететь следующим рейсом.

— Я соберу вашу дорожную сумку.

Дина кивнула и попыталась собраться с мыслями. Она должна позвонить Бену. И Доминик. Инстинктивно она набрала номер Доминик в офисе. Ей ответил голос, который она недолюбливала.

— Где месье Дьюрас?

— Не имею понятия.

— Как это вы не имеете понятия! Наша дочь попала в аварию, и его не могут найти. Где он?

— Я… мадам Дьюрас… я сожалею… Я сделаю все, чтобы разыскать его до утра, и попрошу его перезвонить вам.

— Я еду в Париж сегодня вечером. Скажите ему, чтобы он отправлялся туда же. И пусть позвонит своей матери. Пилар находится в американском госпитале в Париже. И ради всего святого, сделайте мне одолжение, Доминик, пожалуйста, разыщите его. — Ее голос дрожал, когда она говорила.

— Я сделаю все, что в моих силах. И я вам очень сочувствую. А это серьезно?

— Мы не знаем.

Она позвонила в службу авиалинии и в банк. Мельком взглянула на вещи, которые Маргарет положила в сумку, и быстро набрала номер Бена в галерее, чтобы застать его до ухода домой. У нее еще был час до отправления в аэропорт. Он быстро подошел к телефону.

— Я должна уехать сегодня вечером.

— Что ты сделала после полудня? Ограбила банк? — Его голос прозвучал шаловливо и насмешливо. Он ждал с ней встречи вечером. Но он быстро понял, что случилось что-то непоправимое.

— Пилар попала в аварию. О, Бен… — И снова начались слезы, рыдания, боль в сердце, страхи и гнев на Марка, позволившего дочери купить мотоцикл.

— Успокойся, дорогая. Я сейчас приеду. Могу ли я зайти прямо в дом?

— Да.

Семь минут спустя Маргарет открывала ему дверь. Дина ждала его в своей комнате. На ней был тот же костюм, в котором она ходила в ресторан, и серьги, которые ей подарил Бен. В этой одежде она собиралась во Францию. Он быстро взглянул на нее, войдя внутрь, и прижал к себе.

— Все будет в порядке, бэби, все нормально. С ней будет все хорошо.

Она рассказала ему о парализованных ногах.

— Это может быть всего лишь немедленной реакцией на падение. Ты еще не знаешь подробностей. Возможно, все не так плохо. Не хочешь ли выпить? — Она была чрезвычайно бледна и вместо ответа покачала головой. Все, что он увидел, и прежде всего душевные и сердечные муки, было написано у нее на лице. Она снова начала плакать, и он еще раз стал успокаивать ее в своих объятиях.

— Я думаю о таких страшных вещах.

— Не нужно. Ты же не знаешь. Тебе нужно перетерпеть, пока ты не попадешь туда. — Он вопросительно посмотрел на нее. — Хочешь, чтобы я поехал с тобой?

Она вздохнула, и на лице у нее появилось подобие улыбки.

— Да. Но ты не можешь. Я люблю тебя за то, что ты спросил об этом. Спасибо.

— Если я тебе понадоблюсь, позвони мне, и я приеду. Обещаешь? — спросил он. Она кивнула.

— Позвони Ким и сообщи ей, куда я исчезла, хорошо? Я пыталась связаться с ней, но ее не было на месте.

— Если я передам ей, не вызовет ли это у нее подозрение? — Он выглядел обеспокоенным, но он опасался за Дину, а не за Ким.

— Нет. — Дина улыбнулась. — Я рассказала ей о нас сегодня во время ленча. Она уже догадалась, не спрашивай у меня, каким образом. На вернисаже. Но она считает, что ты необыкновенный мужчина. Я думаю, она права. — Она потянулась к нему снова и прижалась близко-близко. Возможно, она уже не скоро сможет сделать так, чтобы быть с ним совсем рядом, быть в его объятиях. — Я хотела бы иметь возможность снова поехать домой… чтобы просто побыть там… это так умиротворяет. — Она имела в виду его дом, а не свой, и он это понял.