Она снова покачала головой.

— Нет, спасибо. — Она попыталась изобразить улыбку, но это едва походило на солнечный блик в зимнюю пору, чуть промелькнувший на снегу. Она не желала обедать с ним вдвоем. Ей не хотелось быть с ним, не хотелось, чтобы ее видели с ним вместе. Что, если Бен увидит их? Сама эта мысль была невыносимой для нее. Она всего лишь покачала снова головой и бесшумно вышла из комнаты, чтобы скрыться в своей студии.

Она сидела, сжавшись в комочек, прижав колени к подбородку. Слезы струились у нее по лицу. Казалось, прошли часы, прежде чем раздался звонок.

— Привет, детка, чем-нибудь занимаешься? — Это была Ким. Дина вздохнула и попыталась выдавить из себя улыбку.

— Ничем особенным. Сижу у себя в студии и думаю, что мне пора кончать с рисованием.

— Черта с два. И это после всех великолепных рецензий о твоей выставке. Как Бен? Продал ли он еще какие-либо из твоих картин?

— Нет. — Дина постаралась, чтобы ее голос не выдал все, что она чувствовала. — У него… него не было по-настоящему такой возможности.

— Боюсь, что это так. Но я убеждена, что по возвращении из Лондона она у него появится. Салли говорит, что он пробудет там еще неделю.

— О, я не знала. Марк вернулся три недели назад, и мы были страшно заняты. — Кимберли с трудом поверила этому; она знала, что из-за недавней гибели Пилар они никуда не выходили. По крайней мере, если верить тому, что сказала ей Дина в последний раз, когда они беседовали.

— А могу ли я вытащить тебя из твоей студии на обед?

— Нет, я… правда, я не могу.

Вдруг Ким почувствовала неладное в том, что услышала. В голосе Дины звучало столько боли, и такой неприкрытой, что это ее напугало.

— Дина? — Вместо ответа она услышала плач. — Могу я приехать сейчас?

Дина хотела ответить нет, хотела остановить ее, сказав, что не хотела бы ее видеть, но у нее не было на это сил.

— Дина, ты слышишь меня? Я еду. Я буду у тебя через пару минут.

Дина услышала шаги Ким уже в студии, не успев встретить ее внизу. Она не хотела, чтобы Ким увидела ряды картин, выстроившиеся у стен, но было уже слишком поздно. Ким, постучав один раз, шагнула внутрь и остановилась в изумлении, не сразу сообразив, что предстало ее взору. Около двадцати, а то и тридцати картин стояли, сгруппированные в ряды, у стен.

— Что это за работы? — Она знала, что это не могли быть новые холсты. Отделив картины друг от друга и увидев знакомые сюжеты, она повернулась к Дине, не скрывая удивления. — Ты порвала с галереей? — спросила Ким. Дина кивнула. — Но почему? Они устроили великолепную выставку твоих картин, рецензии были хорошими. В последний раз, когда я разговаривала с Беном, он сказал мне, что продал почти половину твоих работ. Отчего же? — И тогда она поняла. — Из-за Марка?

Дина, вздохнув, присела.

— Я просто должна была разорвать отношения с галереей.

Ким села наискосок от нее, озабоченно нахмурив брови. Дина выглядела чертовски плохо — измученная, бледная, с осунувшимся лицом; в глазах застыло какое-то трагическое выражение.

— Дина, я… я знаю, как ты должна чувствовать себя из-за Пилар. Или, пожалуй, не столько знаю, сколько могу вообразить. Но ты не можешь разрушать из-за этого всю свою жизнь. Ты обязана защищать свою карьеру от всего остального.

— Не в этом дело. Это из-за… из-за Бена.

Ее лицо, намокшее от слез, было закрыто руками, и ее слова были едва различимы.

Ким подсела ближе к Дине и крепко обняла ее.

— Дай себе выплакаться.

Не зная почему, Дина последовала ее совету. Она долго плакала в объятиях Ким и от потери Пилар, и из-за Бена, а возможно, и даже по поводу Марка. Она знала, что проиграла в соперничестве с его любовницей. Единственное, что она не утратила, был ребенок, которого она не желала. Ким хранила молчание, дав ей выплеснуть всю накопившуюся горечь. Прошли, казалось, часы, пока наконец она прекратила рыдать и посмотрела Ким в лицо.

— О, Ким, извини меня. Я не знаю, что случилось. Я просто…

— Ради Бога, не извиняйся. Нельзя держать все внутри. Ты просто не сможешь так дальше жить. Хочешь чашечку кофе?

Дина покачала головой и немножко повеселела.

— Может быть, чашку чая. — Ким, подняв трубку, позвонила на кухню.

— А может быть, потом мы сможем прогуляться. Как ты думаешь?

— А как ты? Оставила свою работу или просто взяла отгул, чтобы сыграть роль психиатра для меня? — Дина улыбнулась одними глазами, покрасневшими от слез.

— Черт возьми, если ты порываешь с галереей, может быть, и мне стоит бросить работу. В этом что-то есть.

— Нет, ты не права. У меня есть оправдание тому, что я сделала.

— Но почему? Я просто не понимаю.

Дина хотела было придумать что-либо, чтобы отделаться от расспросов. Но вместо этого она лишь взглянула на Ким.

— Я не хочу больше видеть Бена.

— Ты с ним порвала совсем?

На время все замерло вокруг, пока они смотрели друг другу в глаза. Дина кивнула.

— Ты собираешься остаться с Марком?

— Я обязана.

Дина вздохнула и принесла поднос, оставленный Маргарет с той стороны двери. Она протянула Ким кофе и принялась за свой чай. Крепко зажмурившись, она сделала осторожный глоток и наконец заговорила:

— У нас с Марком будет ребенок.

— Что? Ты шутишь?

Дина вновь открыла глаза.

— Если бы я могла. Это выяснилось, когда я была во Франции. Я упала в обморок в маленькой деревенской церкви через несколько дней после похорон, и Марк настоял на том, чтобы отвезти меня, в местную больницу. Он полагал, что я страдала от чего-то периодически повторяющегося, мы были оба тогда в состоянии, близком к истерике. Кто в такой ситуации мог предположить подобное? И тогда они обнаружили, что я беременна уже два месяца.

— На сегодня какой у тебя уже срок?

— Ровно три месяца.

— Ты не выглядишь на этот срок. — Все еще не оправившись от потрясения, Ким остановила свой взгляд на ее еще плоском животе, обтянутом джинсами.

— Я знаю, что не выгляжу. Я полагаю, что на этот раз у меня будет небольшой живот; к тому же я столько нервничала, что очень похудела.

— Иисус. А Бен знает? Дина покачала головой.

— Я не могла заставить себя рассказать ему об этом. Я думала… хотела сделать аборт. И я попыталась. Все уже было готово, но, когда меня положили на стол, я просто не смогла. Помня о двух мертвых мальчиках и теперь о Пилар. Я просто не могу, даже несмотря на то, что я совсем не хочу иметь этого ребенка.

— А Марк желает его?

— Он в восторге. Он получит наконец своего сына. Или замену Пилар.

— А ты, Дина? — Голос Ким был мягким до боли.

— Что получаю я? Почти ничего. Я теряю единственного человека, которого по-настоящему люблю. Я обречена на узы замужества, которые, как я поняла, уже давно порваны. У меня будет ребенок, который может и не выжить, а если выживет, то он будет целиком во власти Марка, который воспользуется этим, чтобы настроить его снова против меня, сделав стопроцентным французом. Бог знает, Ким, я уже прошла через все это. Но у меня нет выбора, что я могу сделать?

— Он может принадлежать тебе одной, если ты захочешь его. И Бен может даже захотеть его, если это и не его ребенок.

— Марк никогда не отпустит меня. Он сделает все, что в его силах, чтобы остановить меня. — Хотя эта угроза была весьма туманной, Дина, казалось, была напугана уже своими собственными словами. Ким заметила боль в глазах подруги.

— Но что он может сделать?

— Не знаю. Что-нибудь. Что угодно. У меня такое чувство, что я никогда не смогу выбраться отсюда. Если я попытаюсь сделать что-либо по-своему, он предпримет все усилия, чтобы не допустить этого. И тем самым он разрушает мою веру в себя, убеждая меня в моей неспособности к самостоятельным поступкам.

— Я хочу спросить тебя, Дина, кое о чем. — Ким посмотрела на нее долгим и пристальным взглядом. — Ты рисуешь что-нибудь сейчас?

Дина покачала головой.

— А что толку? Я не могу выставляться. — Она беспомощно чуть заметно пожала плечами.