— Что ты собираешься делать в ближайшие дни?
Он улыбнулся ей.
— Работать, играть, как обычно. А ты?
— Проводить время в своей студии, как обычно. — Она ответила так, как делала это всегда.
— Как насчет нынешнего лета? У тебя есть какие-нибудь планы?
— Нет еще. Но я подумаю. Может быть, я поеду навестить друзей в Санта-Барбаре или что-нибудь в этом духе.
— Боже. — Он сделал ужасное лицо, и она рассмеялась.
— Что в этом такого?
— Тебе должно быть лет восемьдесят, чтобы получить удовольствие от этого. Почему бы тебе не съездить в Беверли Хиллз. Притворись, что ты кинозвезда, будешь обедать в Поло Лаундж, окружи себя поклонниками.
— Это то, чем занимаешься ты? — Она рассмеялась при одной мысли об этом.
— Разумеется. Каждую неделю. — Он хихикнул и поставил пустой стакан, взглянув при этом на часы. — Не беспокойся. Я быстро тебе все устрою, но сейчас, — он, казалось, сожалел об этом, — мне надо бежать.
— Спасибо, что заглянул. Вечер длился очень долго. Странно чувствовать себя, когда все разъехались.
Он понимающе кивнул, неожиданно протрезвев. Он помнил те чувства, которые возникли у него после того, как его жена и двое их мальчиков покинули его первый раз. Тогда он думал, что сойдет с ума всего лишь от гнетущей тишины.
— Я позвоню тебе.
— Хорошо. И, Джим, — она долго не отрывала от него своего взгляда, — спасибо.
Он взъерошил ее длинные темные волосы, поцеловал в лоб и отбыл, помахав рукой, усаживаясь в свой черный «порше», раздумывая о том, что Марк совсем спятил. Дина Дьюрас была одной из тех женщин, ради обладания которой он отдал бы все. Конечно, ему хватало ума не играть с огнем, но он все равно думал, что Дьюрас спятил. Господи, он даже и не подозревал, сколько было красоты в этой маленькой женщине. Или это не так? Джим Салливан подивился своим мыслям, удаляясь все дальше и дальше, а Дина тихо прикрыла дверь.
Она взглянула на часы, размышляя о том, как хорошо, что Джим заехал к ней, и гадая, как скоро Марк позвонит ей. Он обещал сделать это этим вечером.
Но он не позвонил. Вместо этого утром пришла телеграмма:
«Улетаю в Афины. Неподходящее время для звонка. Все хорошо. С Пилар все в порядке. Марк».
Коротко и ясно. Но почему он не позвонил? «Неподходящее время для звонка», — снова прочитала она. Неподходящее время. Неподходящее время…
Телефонный звонок прервал размышления Дины в то время, как она снова перечитывала телеграмму Марка. Она уже знала ее наизусть.
— Дина? — Громкий голос вывел из задумчивого состояния. Это была Ким Хоугтон. Она жила всего в нескольких кварталах отсюда, ее жизнь была совершенно иной. Дважды замужем, дважды разведенная, полностью независимая, веселая и свободная. Она посещала художественную школу вместе с Диной, но в данный момент она с головой погрузилась в рекламное дело, поскольку никогда не была хорошим художником. Она — единственная близкая подруга Дины.
— Привет, Ким. Что у тебя новенького?
— Ничего особенного. Я была в Лос-Анджелесе и обхаживала одного из наших новых клиентов. Этот негодяй уже хотел разорвать контракт. А этот контракт был сделан мною. — Она упомянула название национальной сети гостиниц, для которых осуществляла рекламную деятельность. — Хочешь поужинать?
— Я не могу. Я уже обещала.
— Что обещала? — В ее голосе появились нотки подозрения. Она всегда знала, когда Дина говорила неправду.
— Благотворительный завтрак. Я должна идти.
— Выбрось из головы. Я тебе его заменю. Мне нужен совет, я в депрессии.
Дина рассмеялась. Кимберли Хоугтон никогда не была в депрессии. Даже два ее бракоразводных процесса не смогли привести ее в подавленное состояние. Она сразу находила твердую почву под ногами. Обычно в течение недели.
— Прекрати, дорогая, давай двинем куда-нибудь поужинать. Мне надо на время встряхнуться.
— Мне тоже.
Дина окинула взглядом голубое шелково-бархатное великолепие своей спальни, стараясь подавить в себе чувство уныния. На какой-то момент звук ее голоса пропал в трубке.
— Что это значит? — спросила Ким.
— Это значит, ты, вечно сующая свой нос, что Марка нет дома. Пилар уехала два дня назад, а Марк — вчера утром.
— Господи, тебе что, это не нравится? У тебя нечасто случается передышка, когда их обоих нет рядом. Если бы я была на твоем месте, я бы носилась по гостиной голышом и позвала бы всех своих друзей.
— Позвала бы, пока я голая или после того, как оденусь? — Дина закинула ноги на кресло и засмеялась.
— Когда угодно. Слушай, в таком случае забудь о завтраке. Как насчет поужинать сегодня вечером?
— Это мысль. В этом случае я могу кое-что поделать в студии во второй половине дня.
— А я думала, ты собираешься на благотворительный завтрак. — Дина могла себе представить, как ухмыляется Ким. — Договорились.
— Иди к черту!
— Спасибо. Ужин в семь в «Трейдер Викс»?
— Я приду.
— Увидимся. — Она повесила трубку, заставив Дину улыбнуться. Слава Богу, что на свете есть Ким.
— Ты выглядишь шикарно. Новое платье? — Кимберли Хоугтон оторвалась от своего стакана, когда появилась Дина, и обе женщины обменялись улыбками, как две старые подруги. Дина действительно прекрасно выглядела в своем белом кашемировом платье, которое хорошо на ней сидело, оттеняя темные волосы и громадные зеленые глаза.
— Ты тоже неплохо выглядишь.
Ким обладала фигурой, которая всегда привлекала мужчин, манили ее пышные формы, их щедрая открытость. Голубые глаза притягивали своей игрой, а улыбка ослепляла каждого, кто попадал в поле ее действия. Все последние двадцать лет она постоянно носила короткую прическу в виде светлой копны завитков. Ким не обладала завораживающей элегантностью Дины, но ее притягательность была неотразима, не исключая и манеру одеваться. Она всегда имела такой вид, как будто за ней волочились сразу человек десять мужчин, и, по правде говоря, так оно и было. По крайней мере, один или два ухажера были рядом всегда. В этот вечер на ней был голубой бархатный блейзер и брюки с шелковой блузкой красного цвета, рискованно расстегнутой до такой степени, что была видна округлая впадина и единственное украшение в виде бриллианта, соблазнительно подвешенного на тонкой золотой цепочке, который ложился точно посредине ее полной груди. Это привлекало к ней внимание — как будто она в этом нуждалась.
Дина заказала шампанское и, удобно расположившись в кресле, положила норковую шубку на сиденье. Это не произвело на Ким должного впечатления, не вызвало у нее никакого интереса. Воспитанная своей средой, она ценила только независимость и хорошее времяпрепровождение, не испытывая страстей по поводу денег или норковых манто. Зато первым двум вещам она предавалась вовсю.
— Итак, что новенького? Наслаждаешься свободой?
— В некотором роде. Правда, в данное время мне несколько трудно привыкнуть к этому. — Дина вздохнула и слегка пригубила шампанское.
— О Господи, за то время, что Марк бывает в поездках, я полагаю, тебе давно пора к этому привыкнуть. К тому же немного свободы тебе не повредит.
— Возможно. Но его не будет в течение трех месяцев. Это кажется целой вечностью.
— Целых три месяца? Как это произошло? — В голосе Ким внезапно исчезла живость, которая появилась после шампанского, глаза ее смотрели вопрошающе.
— У него большое судебное дело, которое вынуждает его курсировать между Афинами и Парижем. В промежутках нет никакого смысла наведываться домой.
— А тебе отправиться к нему?
— Скорее всего нет необходимости.
— Что бы это могло значить? Ты выяснила? — Это было похоже на строгую беседу с матерью. Дина улыбнулась, взглянув на подругу.
— В некотором смысле да. Он будет очень занят, а если я поеду, то буду мыкаться с мадам Дьюрас.
— Забудь об этом. — Ким слышала уже давно о невообразимом характере матери Марка Эдуарда.
— Если быть точной, я не полностью высказалась Марку об этом. Итак, voila[15], я предоставлена сама себе на все лето.
15
Вот (фр.).