А с япошками интересно может получиться. У них же пока сёгунат Токугава, император лишь декорация, исключительно благолепия и пристойности ради. Ещё американцы свою эскадру не подгоняли. Разве что Невельской слегка погромил браконьеров с севера Хоккайдо, ударно прокладывающих сейчас дороги на Сахалине.

— Ваше высочество, — прервал мои размышления генерал-майор, а теперь ещё и генерал-губернатор Образцов, — а какой объём калифорнийского золота намыли староверы Кустова?

— Зря встали Сергей Вениаминович, присядьте, чтоб не упасть, триста пятьдесят четыре с половиной пуда.

— Бог ты мой, — только и молвил потрясённый генерал.

А жандармский полковник сразу же подобрался и поинтересовался, насколько можно быть уверенными, что кержаки не обманывают великого князя, всё золото ему сдают. Коль такие богатые залежи удалось «нащупать».

— Нельзя ни в чём быть абсолютно уверенным, Александр Юрьевич. Кустову я доверяю, но за всю артель сказать не могу. Кстати, господа, посмотрите образчики слитков, сумеете отличить сибирское золото от здешнего?

Я подошёл к железному шкафу и вытащил первую продукцию златых дел мастера Кузьмы Фёдоровича Колотовкина.

— Гм, по виду неотличимы, но знатоки, вероятно, могут найти особенности, — Образцов покачал головой.

— Потому так жду «серебряный обоз». Денег катастрофически не хватает, на золоте сидим, а денег нет. Парадокс!

— Ваше высочество, — знаток Америки Образцов всплеснул руками, — так что же вы молчали!

— Излагайте, Сергей Вениаминович, чего удумали.

— Да что тут думать. Вы, сын русского императора, привезли из далёкой Сибири двести пудов золота, как тут говорят. Американские банкиры с удовольствием обменяют золотой песок на серебряные монеты. И если нет принципиальной разницы, можно пользоваться долларами. Да их и перечеканить на рубли невелика сложность.

— Хм, есть знакомые банкиры?

— Лично знакомых нет, но здешнюю систему обращения денег и товаров изучил, смею думать неплохо, будет вам серебро на размен, ваше высочество, и по выгодному курсу будет.

— Рассказывайте, о великий знаток САСШ, хоть и прибывший к нам из Санкт-Петербурга. Кстати, говорят, в Северо-Американских Соединённых Штатах есть «свои» Москва, Санкт-Петербург.

— Поражаюсь вашей осведомлённости, ваше императорское высочество. Есть таковые, но это настолько мелкие городишки — какой-нибудь Тамбов средь них столица столиц!

— Тамбов на карте генеральной кружком означен не всегда!

— Простите, ваше высочество.

— Да это я так, рифмоплётствую.

— О! — дружно и уважительно протянули и Михеев и Образцов.

Знали бы они, что Михаил Юрьевич Лермонтов, в этой реальности отсидевший в Петропавловской крепости и убитый на Кавказе в 1838 году в первой же в реальности нашей вырос в огромаднейшего поэта. А тут не написал даже о тамбовской казначейше. И о Печорине не написал ни строчки…

Дневников Ефим Кустов не вёл, да и не знал бравый есаул, что это такое. Но последний год каждодневно приходилось Ефиму Фомичу делать записи и в огромадных амбарных книгах, и на клочках бумаги, и на отдельных листах, отправляемых с нарочным великому князю Константину. Благо память у есаула была отменная, не путался в цифрах, равно как и в тайге никогда не плутал. Кустов прекрасно помнил где какая записка хранится, что означает та, или иная непонятная посторонним «абракадабра» вроде «мук.2с.четв у Болын. Камн шесть саж.» или «58жел. расп. Волч на полд.»…

Став «начальником Беловодья», перевезя на американский континент семью, Ефим Фомич понял — эта земля, новая страна, отныне ЕГО. Его земля обетованная, настоящее, не только по названию Беловодье.

По правде говоря, поначалу есаул великому князю не особо верил, вежливо кивая на рассказы Константина о несметных богатствах, спрятанных под тонким слоем дёрна в поместье Саттера. Небось нужны казаки истинной веры царевичу чтоб исполнить самую грязную работу, извести под корень семью то ли немца, то ли еврея Саттера и охрану, — отряд Джона Фримонта. А под такое дело можно всяких небылиц порассказать и про золото и про камни драгоценные…

Но когда капитан Мезенцев прискакал на взмыленной лошади с известием, — Фримонт получил приказ убить великого князя и надо упредить, Ефим Фомич не колебался, дал прика з выступать. Тогда получилось очень удачно — взяли рейнджеров (так их Константин называл) на переходе, вроде как «нечаянно» встретились два отряда. Кустов подъехал к Фримонту, заговорил, мешая английские, немецкие, русские и испанские слова.

Пока рейнджеры скалили зубы, потешаясь над русским недоумком, Фрол Калетин уронил фляжку, — условный сигнал.

А дальше завертелось. Когда всё закончилось, Ефим ошалело посмотрел на дело рук своих — к Фримонту и пятёрке его приближённых, казак подъехал один, и при первых выстрелах за спиной «потерялся», забыл о паре изготовленных к бою револьверов, выхватил отцову шашку и надвое развалил помощника Фримонта, плешивого и тощего Пола Магнуса. Ошалевшие американцы даже не шевельнулись, закаменели от ужаса, глядя на рассечённого на две половинки Магнуса, так и не схватились за ружья…

Попойку тогда устроили знатную — три дня заливали грех смертоубийства местной самогонкой. Поначалу то думали о жестоком побоише с суровыми бойцами, а получилось — застали американцев врасплох, доверились рейнджеры русским казакам, не ожидали такой подлости.

Все сомнения снял великий князь, прибывший в лагерь особняком вставшей сотни. Рассказав о подлых приказах из Вашингтона, по уничтожению русской колонии в Калифорнии и списании сего злодейства на индейцев, Константин обошёл строй, обнял каждого, показал карту, где и будет располагаться ИХ земля обетованная. Саттер, перепуганный гибелью охраны, продал имение и уехал.

Обживаться в Новой Гельвеции, ставшей Беловодьем, Кустову почти и не довелось, — недели не прошло, как нашли золото. Там, где великий князь и указал. Сразу начались думки как сокрыть тайну, но и без того два десятка единоверцев посвятить в «золотой проект» пришлось.

А золота здесь было изрядно. Фрол и Семён, немало походившие с лотком по сибирским речкам за голову хватались — такое богатство привалило.

Есаула порадовало, что ни один из артельщиков не заикнулся — мол, не жирно ли будет отдавать Константину половину от добытого. Все понимали, — царский сын, зная о здешнем золоте, мог и гвардейцев-финляндцев к делу пристроить. Но, имея склонность и сочувствие к правой вере, Константин Николаевич всё лучшее отдал старообрядцам, за что его осуждали и не понимали гвардейские офицеры. Это Кустов видел и доносил до единоверцев.

Да и свою долю великий князь намеревался вложить в постройку городов и кораблей, в пашни и дороги Русской Америки. Не зря же ходили слухи об образовании «Американского царства» с Константином на троне. Самое интересное — шли они из России, от переселенцев. Дескать, не просто так услал император сына подальше — пускай мол тот сам себе царство воюет, а то больно умён и своенравен, ещё пойдёт войной на старшего брата, когда Николай помрёт и начнётся в России новое Смутное время.

Ефим посмотрел на старшего сына, Дмитрия, всего-то на год младше великого князя. Толковый парень растёт, уехал за океан с отцом, мигом выучился американскому и испанскому языкам, сейчас, несмотря на молодость, работает в стеклодувной мастерской, обучается у капитана Мезенцева, года через два будет держать экзамен на офицерский чин.

Есаул хмыкнул, вспомнив как пришлось вломить Митьке, вразумляя сопляка. С год как тому увидели на ферме под Сономой красивую молоденькую мексиканочку, третью дочку в большом и нищем семействе. А великий князь себе давно «горничную» подыскивал, чтоб молодая, да без болезней дурных. Вроде как те две кореяночки, что остались во Владивостоке. Кустов примерно представлял вкусы Константина и быстро сторговался с родителями Перлиты.

Читай на Книгоед.нет

— Ну, Фомич, удружил! Где ты нашёл такую Монику Беллуччи?