— Это под ангельским городом когда сражение случилось?

— Да, под Лос-Анджелесом. Американцы запаниковали, ведь из двух сотен раненых погибло три четверти, армейские части и десантники с эскадры Стоктона боятся выступать против мексиканских парт ан. Затягивается война, нет ожидаемой скорой победы, в САСШ растёт количество недовольных. Потому и послан конный отряд в две тысячи человек, потому и пошли на признание Русской Калифорнии в Вашингтоне.

— Сегодня признали, завтра напали. Нет веры лютеранам, равно как и католикам.

— Доверяй, но проверяй, Ефим Фомич. Разведку никто не отменял. А ты пока американцев проведём, на всякий случай сверни работу артели. И мужиков числом поболее выведи, чтоб видели вояки — земля густо заселена, народу много. Возьми карту, маршрут посмотри, по которому поведём.

— Понял, господин генерал-майор, сделаем!

— Ого как официально, господин полковник! Да, Ефим Фомич, ты уж меня не выдавай — удивись, будь добр, когда его императорское высочество полковником поздравит!

— Сделаем в лучшем виде…

Отряд полковника Ньюмена прошёл по Русской Калифорнии ходом, но так уж получалось — на маршруте американцы видели артели русских бородачей валящих лес, возводящих срубы, даже устанавливающих столбы для будущих телеграфных линий. Про телеграф придумал Кустов Дмитрий, страстно желающий соединить проводной связью все калифорнийские поселения, для чего и изобретал стеклянные изоляторы на столбы. Младший Кустов удостоился похвалы от генерал-губернатора, а Ефим Фомич вместе с Образцовым проводил «соседей» до Сономы и вместе с отрядом отправился в форт Росс.

Великий князь был слегка навеселе, устроив что-то вроде отвальной прямо в канцелярии. При появлении Образцова и Кустова Константин кивнул головой на лестницу, ведущую на второй этаж, где находился кабинет великого князя и сам через минуту проследовал вслед новым гостям.

— Проводили «союзничков»?

— Точно так, ваше высочество, всё прошло спокойно и организованно, а касательно «тумана напустить», — напустили предостаточно. По совету Дмитрия Кустова даже врыли два десятка телеграфных столбов по пути следования отряда, удивлённые североамериканцы всё головами вертели, не верили, что в такой глуши телеграф протягивается.

— Эва как. Думал, отца сегодня производством порадую, а тут и сын отличился. Ефим Фомич, поздравляю полковником, за все заслуги перед государем и Россией атаманить тебе в Американском казачьем войске!

— Премного благодарен, ваше высочество, только какой из меня полко…

— Не спорь, Фомич, не спорь. Ты родоначальник дворянской династии, и неважно, поверь, неважно, что жена полковника в огороде день-деньской трудится, а дети гусей пасут, до озера и обратно гоняют. В Русской Америке труд в почёте, нам графья да утончённые кавалеры здесь без надобности. Новую Россию строим! Новую! А после и по всей империи пойдёт такая мода, что дворянин, — он не праздный бездельник, а офицер, дипломат, производственник, крепкий и рачительный хозяин на своей земле! Защита и опора державы!

Константин успокоился также внезапно, как и распалился.

— Простите, господа. Вина перебрал, нервничаю — столько сил положено на утверждение ЗДЕСЬ, что не хочется уезжать. Но надо! Да, а младшего Кустова, к производству в прапорщики. Телеграфом пусть и занимается, прямо в уезде. Так что Фомич, с тебя — магарыч, будет два офицера в семье! Но это мы отпразднуем, как только я вернусь в края сии. Надеюсь не загнется.

Свой двадцатый день Рождения отпраздновал в Константинополе-Тихоокеанском, собрав в «именном» городе всю управленческую «головку» Русской Америки. С Аляски, уведомив заранее, поспешили засвидетельствовать почтение чиновники Российско-Американской Компании, прибывшие в Калифорнию загодя, чтоб и понежиться на жарком солнышке и в обратный путь загрузить караван из четырёх вымпелов. Очень благодарили «северяне» за пришедшую по лету в Новоархангельск «серебряную шхуну», привезшую на сто пятнадцать тысяч рублей разменного серебра в монетах.

А теперь, когда заработал свой «монетный двор» в форте Росс проблема взаиморасчётов, наисерьёзнейшая кстати проблема в здешних краях, ушла в прошлое. Да, касаемо форта Росс, переименовал я его. В Николаевск-Американский. Чтоб знал всяк супостат — на «императорский» город посягает и непременно последует от разъярённого русского медведя «ответочка». К тому же, раз есть «именной» город великого князя, надо и государя-императора, волевым решением удержавшего клочок земли в Калифорнии, откуда и пошла экспансия российская, увековечить. Сделал всё в лучших традициях века 21. Предварительно переговорил с капитаном Мезенцевым и Андрей Дмитриевич на очередном совещании, когда зашла речь о развитии одновременно и форта Росс и Константинополя-Тихоокеанского, чтоб по примеру Москвы и Санкт-Петербурга в Европе, в Америке у России тоже было два столичных города, не промолчал. Так мол и так, господа, давайте увековечим на сей земле американской, русской ставшей, имя славного нашего царя-батюшки. Разумеется, предложение капитана прошло на ура, ну а то, что приставок: «-Тихоокеанский» и «-Американский» народ не замечает, не суть важно, пускай Николаевск и Константинополь именуют в разговорах.

Достаточно, что в газете «Русская Америка» полностью прописываем каждую буковку. Кстати, аляскинцы пристали как банный лист — пообещал ведь им свою, «отдельную» газету — «Русская Аляска». Пришлось вспомнить ремесло журналиста, работавшего на стыке веков и тысячелетий, такую передовицу наваял — до слёз проняло суровых северян. Из новёхонькой типографии, неустанно множащей всевозможные карты, памятки, примитивные, всего в несколько листов, русско-испанские и русско-английские разговорники, а также инструкции для новопоселенцев, обращения и наставления генерал-губернатора, «топ-менеджеры» Российско-Американской Компании благоговейно вынесли тысячный тираж «Русской Аляски». По десять экземпляров каждого оттиснутого в типографии листка уходило в архив, тут же рядом с типографией и созданный. В небольшом (для начала) но каменном здании, с превеликим бережением от пожара хранились исторические документы и газеты. Приказал, чтоб подшивка «своих» газет и журналов в библиотеках генерал-губернаторства лежала на самом видном месте! Думаю, это моё распоряжение даже контролировать не надо, народ и так проникся. Ещё бы — между Константинополем и Николаевском уже телеграф заработал, типография гудит и шумит, даже монеты собственные чеканим — уровень! Не чета какому-нибудь Саратову или Оренбургу!

В обратный путь забирал только семьдесят человек личной охраны, уже несколько лет натаскиваемых на предотвращение покушений, знающих кто такие бомбисты, понимающих, что и красивая дама и немощный старичок «божий одуванчик» могут метко выстрелить или даже подорвать себя вместе с великим князем.

Сразу по прибытии в Северную Америку вспомнил о киношном метании всякими Гойко Митичами индейских томагавков, приказал телохранителям обучиться метать ножи и небольшие, полностью из железа топорики. Парни прониклись и так наловчились — за полета шагов гвоздили в мишень чуть больше медного пятака. А некоторые кудесники на двадцать-тридцать шагов даже с двух рук одновременно могли цель поразить. Этих бойцов я и забрал, а остальным гвардейцам приказал обустраиваться ЗДЕСЬ, на русской земле американского континента. Практически каждый калифорниец передавал со мной послания своей родне, многие слали с письмами и фотографические карточки. Да, никогда я так не фотографировался как две недели перед отплытием — по несколько часов в день выстаивал, позируя, подыгрывая солдатам и матросам. Как же — за такого парня, с которым царский сын рядышком «на карточке», любая девка пойдёт. Каждое такое письмо-послание отправлялось от имени великого князя Константина Николаевича, чтоб почтари не волынили и не теряли. На конверте, из плотной бумаги с моим шикарным суровым профилем (фотографический портрет на конверте, продукт нашенской типографии — высший класс!) прямо так и начертано: «Государственной важности, за утерю или порчу — каторга»! Народ ещё и потому проникся и не бузил, что во втором номере газеты «Русская Америка» я прямо указывал — денег на переселение родственников, на «воссоединение семей», жалеть не буду. Да и сам с женой молодой в края сии райские непременно возвращусь. Если, конечно, государь-император какую другую службу не определит.