В городе на Енисее за время моего отсутствия произошло много интересного. Полтора десятка золотопромышленников из Енисейской губернии сорганизовались в товарищество по морским перевозкам и даже устроили контору во Владивостоке, где я с ними и встретился. Они как раз в Калифорнию собирались. Но пара человек из «красноярской диаспоры» увязалась со мной обратно в Сибирь, и сейчас возвращалась на малую родину в обозе великокняжеского отряда.

А старый хитрован, злоязыкий Иван Кириллович Кузнецов умер. Хотя какой он старый -55 лет не прожил. Завещал Иван Кириллович немалые суммы на благотворительность, а дело в свои руки взял наследник, Пётр Иванович, о котором я, как всякий красноярец конца 20, начала 21 века знал много чего. Достойный человек, патриот Красноярска и Сибири. Тем более мой компаньон, — как ни крутил, ни юлил покойный Иван Кириллович, но дожал я его тогда, в 1844 году, вошёл в долю. Да и куда бы делся Кузнецов старший — все золотопромышленники великому князю челом бьют, в пайщики зовут, а Иван Кириллович наособицу? Да его б даже не я — земляки б у шатал и. Ну ничего, сын то, Пётр Иванович — орёл! Васю Сурикова продвигал, стипендию платил талантливому пареньку. Чёрт возьми! Ведь Василий то Суриков сейчас вот прям должен родиться! В январе 1848, в Красноярске! Так, я когда гнал на Дальний Восток, помнится, ещё переживал — вдруг да своими действиями, съездом золотодобытчиков и лекциями по развитию Сибири «перебаламучу» город и мать и отец Сурикова зачнут гения в другое время и совсем не тот Вася получится.

Наверное, я сильно изменился в лице, Забелин, рассказывающий о местны йовостях, испуганно вопросил, что с его высочеством происходит. Отговорился, что вспомнил очень важную вещь. Взял походный дневник — амбарную книгу средних размеров с «дорожной обложкой» из калифорнийской сосны, для порядка сделал пару пометок: «Отсл. Вопрос по юн. дарован. ВИС — БоярМороз»…

Павел Артамонович принёс свой гроссбух, причём в двух экземплярах. «Чёрная бухгалтерия», ничего не попишешь. На сегодняшний день, даже учитывая все платежи и передачу золота в Петербург, считая те пуды, которые я увёз в Калифорнию (кто ж знал — удастся до заокеанского золотишка добраться или так и будем облизываться, наблюдя Калифорнийскую золотую лихорадку) сумма была просто невероятная — золотого песка и самородков на восемь миллионов триста тысяч рублей…

Честный и ответственный Забелин отдельно выделил графу, где подробно расписал расходы на укрепление безопасности. Тут и брёвна и камень на укрепление стен, глядючи на которые красноярцы называли городок «Сибирской Промышленной Компании» княжеской Бастилией. Да юморные у меня земляки, юморные. Лейтенант жил воистину как в осаждённой крепости, затребовал и получил гвардейцев для охраны, которые настолько прониклись, что завернули ревизоров, из самого Санкт-Петербурга прибывших. Семья Забелина переехала к нему, и жила также затворнически, как и Павел Артамонович. Зато городок СПК, отстроенный по великокняжеской указке на месте военного городка МОЕЙ реальности, разрастался и разрастался. Свои огороды, коровы, птичник, отлаженная караульная служба, тройное кольцо охраны. Отдельно стоящее каменное здание с бойницами, где и хранится ЗОЛОТАЯ КАЗНА, с внутренним караулом. Три с половиной десятка человек постоянно под ружьём!

— Павел Артамонович, дорогой вы мой человек. Ну что же вы как в осаждённой крепости то живёте? Ну, какая шайка осмелится напасть на такую «Бастилию». Не во Франции чай, проживаем.

— Константин (я ценил честного и ответственного Забелина и ещё будучи подростком настоял, чтобы в приватной обстановке он звал меня по имени) поверьте, устал, истончал душой. Не дай Бог не уберегу сокровища. Высасывает золото душу из человека. Высасывает.

— Бросьте, Павел Артамонович. Вот супруга ваша — весёлая и жизнерадостная женщина. Офицеры охранной роты, красномордые здоровяки…

— Ах, Константин. Да они просто не понимают, не знают, какие суммы здесь хранятся, не зря же сундуки с камнями регулярно вывозим и в сторону Владивостока и Санкт-Петербурга, сбивая с толку возможных соглядатаев. Да и настоящее золото под сильной охраной уходит в столицу.

— То есть, настоящую цифру знаем только мы с вами?

— Да, конечно!

— А вдруг да найдётся умник, который сможет вычислить, пусть и примерно, прикинув доходы от золотодобычи по губернии, мою долю, учтёт вывезенное…

— Это вряд ли, Константин. Но в городе считают, что золота у нас на два или три миллиона. И ради такой суммы соберётся огромная ватага разбойников со всей Сибири каторжной.

— Так незаметно и соберётся? Вряд ли. Покажите лучше, дражайший Павел Артамонович отчёты по снаряжённым северным экспедициям. Я всё-таки возглавляю, хоть и формально, Русское географическое общество, надо не оплошать, отчитаться перед наставником в морской науке, Фёдором Петровичем Литке, который эти годы за меня отдувается на заседаниях…

В Красноярске пробыл восемь дней. Помимо встреч с губернскими чиновниками и купечеством пообщался и с переселенцами. Как раз большой обоз, в сотню саней (двести восемьдесят взрослых и ребятишек) направлялся на Амур.

Снарядили в дальние края крестьян, лучшей доли ищущих, неплохо. Однако, когда переговорил со старшим партии, немало неприглядных фактов выяснилось. Так, помещики Московской и соседних со старой столицей губерний, едва узнали, что в зачёт рекрутской повинности можно выставлять двух переселенцев вместо одного рекрута, сплавили к брату Саше, коль цесаревич сим вопросом занимался, всех горьких пьянчуг, даже с семьями отдавали. Резон крепостников понятен — нищету, от которой одни убытки погнать из деревни, освободившуюся землю перераспределить среди более-менее справных хозяев. С общины опять же нагрузка снимается по подкармливанию горемычных семей, чьи главы изрядно закладывали. И план по рекрутам исполнен и от обузы освободились — пускай голь перекатную сыновья императора далее содержат.

В принципе, с содержанием и снаряжением в дальнюю дорогу бедняцких семей проблем никаких не было — переселенческий фонд с лихвой покрывал все затраты, даже без привлечения моего «золотого запаса». Старинные партнёры конезаводчики опять-таки пособляли с лошадиными силами. Из Москвы «путешественники» выезжали по изрядно «намоленному» за десять лет пути. За это время появились отдельно стоящие «поселенческие» постоялые дворы, расстояние между которыми чётко рассчитали умельцы из интендантской службы. А там фураж, медицинский контроль, продукты, кузница, баня…

Разумеется, я проскакивал по Великому Сибирскому Тракту «ходом», в «заежках» надолго не задерживаясь. Да и понятно, что отряд великого князя ждали: приготавливались лучшие кони, ямщики за честь считали «промчать-прокатить» Константина Николаевича.

А переселенческие караваны плелись неспешно, к тому же многие, начиная от Омска присматривали себе новое место жительства. Уставали крестьяне отматывать всё новые тысячи и тысячи вёрст. Более половины «востривших лыжи» в Приморье, оседали в Западной Сибири. Ничего, зато на Амур шли или казаки или обозы ревнителей старой, истиной веры. Это самый крепкий, жизнеспособный и работящий народ империю Российскую населяющий. Поэтому я ещё в 1844 году велел не препятствовать тем семьям, которые решали вдруг «сойти с маршрута» и изъявляли желание стать сибиряками, а не дальневосточниками. Касаемо же солнечной Калифорнии, так туда направлялись исключительно кержаки, — энергичные, сплочённые, да солдатские батальоны. Эти по дороге не «терялись». Оставалось только придумать, как невест до Северной Америки доставить. Но вопрос решался — в Иркутске «караван невест» встретился. Строго указал доставить всех девушек в Константинополь-Тихоокеанский, орлам калифорнийским без подруг совсем невмоготу.

Да, про выпивох, — «бухарики» причиняли старшим в караване дополнительные хлопоты. Нет, в дороге жёны и дети вполне справлялись с лошадьми и пьяный глава семейства мог дрыхнуть или куражиться. Но на стоянках такие несознательные, попавшие в кабалу к зелёному змию граждане старались обменять имущество, положенное переселенческим семьям, на спиртное. А менять было что.