— Так значит, вы герцог? — спросил меняющий форму, когда Тастейн провожал его после встречи с Мандралиской. — На самом деле герцог? Мне кажется, что вы слишком молоды, чтобы быть герцогом. Тастейн усмехнулся.

— Ему кажется забавным так меня называть. А иногда он называет меня графом. Хотя я никакой не герцог и не граф. Мой отец был фермером в местности под названием Сеннек, к западу отсюда. Когда он умер, мы не смогли расплатиться с долгами, потеряли ферму, и я пошел на службу к Пяти правителям.

— Но он называет вас герцогом… — задумчиво сказал Вайизейсп Уувизейсп Аавизейсп. — Вы — сын фермера, а он называет вас герцогом. Вы говорите, что это только шутка. Странная шутка, на мой взгляд. Больше похожа на насмешку. Я не понимаю человеческих шуток. Впрочем, почему я должен их понимать? Разве я человек?

— Только по виду в данный момент, — ответил Тастейн. — Но, конечно, вы можете в любое мгновение этот вид изменить. Сюда, пожалуйста, господин. Вниз по этой лестнице, прошу вас.

Я веду вежливую беседу с метаморфом, изумленно думал он. Я только что назвал его господином. Ему казалось, что в жизни не будет конца неожиданностям.

После завершения переговоров с Мандралиской посол от Данипиур — Тастейн уже хорошо понимал, что он был личным представителем королевы меняющих форму, — вновь принял человеческие формы для того, чтобы вернуться в свое жилье. Так что теперь он снова был тем странным на вид длинноногим человеком, ходившим так, будто выучился этому занятию только на прошлой неделе, и говорившим с сильным незнакомым акцентом, из-за которого Тастейн с трудом понимал его слова. Ему казалось, что Вайизейсп Уувизейсп Аавизейсп был в псевдочеловеческом облике почти столь же странен, как и когда пребывал в своем природном обличье.

Как и любой сельский мальчишка из северного Зимроэля, Тастейн был воспитан в страхе и ненависти к меняющим форму. Они были пугающими, чуждыми существами из раскинувшихся на юго-востоке джунглей Пиурифэйна, они постоянно лелеяли планы мести человеческой расе, захватчикам, которые тринадцать тысяч лет назад отняли у них этот мир, и не успокоятся до тех пор, пока тем или иным способом не вернут себе власть над планетой. Хотя лорд Стиамот повелел им оставаться в этой резервации, укрывшейся в глухом тропическом лесу, все отлично знали, что благодаря своим способностям к изменению формы тела они легко могли покидать Пиурифэйн, когда заблагорассудится, и ходить неузнаваемыми среди людей, причиняя им всевозможный вред: они отравляли колодцы, воровали скакунов и блавов, похищали младенцев, чтобы в своих скрытых глубоко в джунглях деревнях вырастить из них рабов. По крайней мере, именно такие понятия с детства внушали Тастейну.

Он никогда прежде не разговаривал с метаморфами, во всяком случае сознательно. Он даже никогда еще не видел ни одного из них вблизи. А теперь: «Сюда, пожалуйста, господин. Вниз по этой лестнице, прошу вас». Чудеса, да и только!

— Сюда, пожалуйста, господин.

Они вышли из дворца прокуратора на улицы Ни-мойи в самый разгар ясного, светлого, изумительного во всех отношениях дня. Гостиница, в которой Мандралиска поселял приезжавших к нему из других городов, находилась в десяти минутах ходьбы от реки, нужно было лишь подняться на холм, миновать штаб Движения, жилой дом с маленькими квартирками, в одной из которых обитал сам Тастейн, повернуть налево и пройти подземным переходом, от которого начиналась широкая каменная лестница, ведущая на следующий городской уровень. Там, в ряду больших белых башен — такими было большинство зданий этой части Ни-мойи, — стоявших гордой шеренгой вдоль улицы под названием Ниссиморнский бульвар, возвышалась гостиница. Дворцы четверых из Пятерых правителей располагались на том же Ниссиморнском бульваре несколько дальше, где многоквартирные дома уступали место особнякам самых богатых жителей великого города. Эта улица была настолько знаменита, что, увидев ее в первый раз, Тастейн чуть ли не всерьез испугался: а не подогнутся ли у него колени, когда он вступит на этот тротуар.

— Граф Мандралиска подшучивает над вами, — продолжил разговор метаморф, когда они вступили на каменную лестницу, — невзирая даже на то, что вы один из самых важных для него людей. Ведь вы его близкий помощник, не правда ли?

— Один из самых близких. Вы сейчас видели еще двоих. Джакомин Халефис, Хаймак Барджазид и я: мы, так сказать, внутренний круг, люди, которым он больше всего доверяет. — Это было не так уж далеко от правды, подумал Тастейн. С Халефисом, Барджазидом и им самим граф держался гораздо более непринужденно, чем с кем-либо еще. Он рассказывал им такие вещи, какие всю жизнь держал в тайне от всех остальных: о своем детстве, своем отце, своей службе у Дантирии Самбайла. Несомненно, это должно было служить показателем некоторой близости.

Но тут Вайизейсп Уувизейсп Аавизейсп произнес фразу, потрясшую Тастейна точностью наблюдения:

— Да, вы — люди, которым он больше всего доверяет, но насколько он доверяет вам? Или кому бы то ни было? И насколько вы сами доверяете ему?

— Я не могу обсуждать эту тему, господин.

— Я думаю, он сложный человек, ваш граф Мандралиска, — гордый, подозрительный, опасный. Он предлагает нам союз. Он дает нам обещания.

Тастейн теперь видел, куда клонится этот разговор. Он промолчал, но молчание это вышло каким-то неловким.

— Из обещаний, которые ваши люди давали нам в прошлом, не вышло ничего хорошего, — продолжал меняющий форму. — Разные понтифексы и коронали уже неоднократно клялись сделать нашу жизнь лучше, предоставить нам те или иные права, отнятые у нас лордом Стиамотом, разрешить нам свободный выезд из наших земель… Вы сами видите, как мы сейчас живем.

— Граф Мандралиска не является ни понтифексом, ни короналем. Цель, которую он преследует, состоит в том, чтобы освободить жителей этого континента от правления таких королей, как те, о которых вы говорили. Он имеет в виду всех жителей, включая и ваш народ.

— Может быть, и так, — сказал меняющий форму. — А как по вашему мнению, он благородный человек, ваш граф Мандралиска?

Благородный?

Это слово, подумал Тастейн, не могло оказаться первым, пришедшим на ум, когда речь заходила о Мандралиске. Бессердечный, да. Хладнокровный — возможно. Страшный. Жестокий. Целеустремленный. Безжалостный. Но благородный? Благородный? Тастейн, когда жил в Сеннеке, знал несколько бесспорно благородных людей, хороших, сильных, лишенных хитрости, чье слово было словом чести. Например, Лиапранд Струме, владелец магазина, который никогда не отказывал в кредите попавшим в беду. Сафьяр Сьямилак, бейлиф его отца, беззаветный страж тех мест. И большой рыжебородый человек с фермы, находившейся чуть выше по течению реки от их собственной, который сломал себе спину, поднимая фургон, упавший на того маленького мальчика; да, его звали Гейвир Маглиск. Три человека, в благородстве которых невозможно было усомниться. Но было трудно понять, что же общее с этими тремя было у графа Мандралиски.

С другой стороны, ему не пристало порочить графа Мандралиску перед этим метаморфом или кем-либо другим. Он служил Мандралиске, а не метаморфам. Так что, если это существо хотело выяснить, можно ли считать Мандралиску заслуживающим доверия или нет, ему следовало использовать для этого иные источники информации.

— Граф — необыкновенный человек, — ответил наконец Тастейн. И это была чистая правда. — Когда наша земля будет в конце концов освобождена от гнета понтифексов, вы сможете увидеть, насколько хорошо граф Мандралиска держит свои обещания. — И это тоже была правда, хотя цена этой правде была грош. — Посмотрите туда, господин, — сказал Тастейн, лихорадочно выискивая предлог уйти от этой скользкой темы. — Как полуденный свет играет на Хрустальном бульваре!

— Да, это действительно очень красиво, — невнятно прошамкал Вайизейсп Уувизейсп Аавизейсп и, сильно прищурив свои странные глаза, окинул взглядом ослепительное сияние, отражавшееся в этот час от самозаряжающихся светильников, которыми на самом деле являлись зеркальные плитки, коими был вымощен Хрустальный бульвар. — Ваша Ни-мойя это величайший из городов. Я признателен вашему графу хотя бы за то, что он разрешил мне приехать сюда. И я надеюсь когда-нибудь, после того как ваш граф выиграет свою войну против понтифекса и короналя, привести сюда моих соплеменников, чтобы они тоже смогли все это увидеть. Ведь он же обещал, что нам это будет позволено.