— Мне показалось, господин, что братья, когда сейчас разговаривали с вами… честно говоря, я обращал на это внимание и раньше, но… надеюсь, вы простите меня… — Он снова замялся. — Но я все-таки хочу сказать…

— Ну так скажи, раз хочешь.

Халефис решился.

— Они разговаривают с вами очень покровительственным тоном. Так, будто они великие и могущественные дворяне, а вы по сравнению с ними ничто — простой вассал, едва ли не слуга.

— Я и есть их вассал, Джакомин.

— Но не их слуга.

— В общем-то, нет.

— Почему же вы, господин, спускаете им такую дерзость? Ведь только этим словом можно назвать их поведение. И еще раз прощу прощения, ваша светлость, но мне больно видеть, что с таким выдающимся человеком, как вы, обходятся подобным образом. Неужели они забыли, что именно вы, и только вы, сделали их тем, что они есть?

— О, нет-нет. Ты мне чрезмерно льстишь, Джакомин. Тем, что они есть, их сделало Божество, а также, возможно, их великолепный отец принц Гавиундар, вероятно, не без помощи их властительной матери, кем бы она ни была. — Мандралиска сверкнул своей быстрой холодной улыбкой. — А моя роль заключается лишь в том, что я показал им, как можно стать владетелями нескольких незначительных провинций. И, если все пойдет хорошо, не исключено, что когда-нибудь они смогут стать владетелями всего Зимроэля.

— Господин, неужели вас нисколько не задевает, что они позволяют себе держаться с вами презрительно?

Мандралиска окинул своего маленького кривоногого адъютанта долгим, немного удивленным взглядом.

Они с Джакомином Халефисом были вместе уже более двадцати лет. Они бок о бок сражались против армии Престимиона возле Тегомарского гребня, когда Корсибар погиб от руки своего верховного мага, прокуратор Дантирия Самбайл был побежден и оказался пленником Престимиона, а сам Мандралиска, донельзя изнемогший в сражении, был ранен и тоже взят в плен Руфиелом Кисимиром из Малдемара. И во втором большом сражении они снова были рядом после того как в манганозовых лесах Стойензара Дантирия Самбайл был убит Септахом Мелайном, Халефис помог Мандралиске скрыться в кустах, когда Навигорн Гоикмарский гнался за ним, чтобы убить на месте. Именно с помощью Халефиса Мандралиска смог ускользнуть из Алханроэля и поступить на службу к двум братьям Дантирии Самбайла.

Преданность Халефиса он не подвергал ни малейшему сомнению. Тот был правой рукой Мандралиски, точно так же, как сам граф был правой рукой прокуратора Дантирии Самбайла. И все же за все двадцать лет, прожитых рядом, Халефис никогда не осмеливался в разговорах с Мандралиской затрагивать подобные вопросы. Да, похоже, он понемногу изменился за это время, подумал Мандралиска.

— Джакомин, если в манере их поведения со мной можно углядеть презрение, — сказал он, тщательно выбирая слова, — то дело здесь только в их поистине выдающейся грубости, которая, как известно, является излюбленным стилем поведения всего рода Самбайлидов. Ты же помнишь их блиставшего изяществом отца Гавиундара и его выделявшегося красотой брата Гавиада. Да и их дядя Дантирия Самбайл вовсе не славился тонкими манерами и любезностью разговоров. Там, где тебе чудится презрение, мой друг, я вижу только полное отсутствие такта. И не придаю этому значения. Такова их природа. Они — грубые неотесанные люди. Я прощаю им это, потому что все мы участвуем в одной и той же игре. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Что именно, господин? — без выражения откликнулся Халефис.

— Наверное, не понимаешь. Можно сказать так я служу интересам Самбайлидов, знают они об этом или нет — а я думаю, что не знают, — но при этом и они служат моим интересам. Примерно такие же отношения и у нас с тобой. Подумай об этом, Джакомин. Но лучше держи свои выводы при себе. Давай не будем больше обсуждать эти вопросы. — Мандралиска повернул скакуна к своему очень простому дому. — Здесь наши пути расходятся, — сказал он. — Желаю хорошо провести день.

10

Лампы горели ярко. Лакей Фалко остался с Престимионом, пока тот приходил в себя. Диандоло принес короналю какое-то холодное успокаивающее питье. Хозяин гостиницы, совершенно убитый тем фактом, что, находясь под его крышей, высокий гость увидел такой ужасный сон, безостановочно просил прощения, будто был прямым виновником случившегося, так что Фалко был вынужден выпроводить его из комнаты. С опозданием явился молодой принц Тара-дат, сопровождавший Престимиона в поездке и занимавший отдельные покои на противоположной стороне внутреннего двора; даже крепкий юношеский сон оказался бессилен против всеобщей суматохи и взволнованных криков. Престимион отослал его обратно. Кошмары отца ни в коей мере не касались сына.

Начались третьи сутки официального визита Престимиона в Фа. Все шло по принятому протоколу: пиры, речи, вручение королевских наград особо выдающимся гражданам и тому подобные церемонии. Но уже в первые две ночи его посетило, казалось бы, давно затерявшееся в неведомых закоулках Замка сновидение, хотя, благодарение Божеству, тогда в нем еще не было самой страшной муки: явления Тизмет. Но на сей раз кошмар обрушился на него всей своей тяжестью.

— Мой лорд, вы кричали какое-то непонятное слово: что-то вроде «тизмит… тизмит… тизмит… » — сказал Фалко. Конечно, ведь имя Тизмет для него ничего не значило. Во всем мире осталось не более шести человек, помнивших, кто такая она была. — Вы кричали очень громко, я ясно слышал вас через две комнаты: «Тизмит! Тизмит!»

— Во сне можно сказать все что угодно, Фалко. В этом слове, наверное, не было никакого смысла.

— Должно быть, был, мой лорд, и какой-то очень дурной. Вы все еще бледны. Ну, отлично. Дай сюда, — сказал он, обернувшись, чтобы взять у бесшумно вошедшего Диандоло бутылку, которую тот только что принес в комнату— Ты что, не слышишь, что корональ охрип? Еще немного вина, мой лорд?

Престимион взял бокал. На сей раз ему поднесли коньяк. Он залпом влил в себя обжигающую жидкость, как будто это была вода.

— Мой лорд, может быть, вызвать толкователя, чтобы он разъяснил ваш сон? — предложил Фалко.

— Фалко, ты же знаешь, что сны короналя может истолковывать только Хозяйка Острова. А Хозяйка очень далеко отсюда.

Престимион встал, ощущая дрожь в ногах, и подошел к окну. Снаружи царила полная тьма. Здесь, в прекрасном Фа, веселом и очаровательном городе, состоявшем из множества прилепившихся к пологому склону Горы розовых домиков с каменными, но похожими на кружевные балконами, стояла глубокая безлунная ночь. Он перегнулся через подоконник и с жадностью глотал прохладный свежий ночной воздух.

Двадцать лет, а Тизмет все продолжает навещать его.

И она и ее брат давно уже мертвы, мертвы и забыты, забыты настолько, что даже их собственный отец не знал о том, что они когда-то существовали. Это сделали волшебники Престимиона сразу же после сражения у Тегомарского гребня, прямо на поле только что закончившейся битвы: величайшим магическим действом они стерли из памяти всех обитателей планеты любые воспоминания о мятеже Корсибара.

Но Престимион не забыл. И даже после всех этих лет, проведенных с Вараиль, которую он искренне и неослабно любил, Тизмет снова и снова возвращалась в его беззащитное спящее сознание. Он знал, что никогда не избавится от той власти, которую она имела над ним. Она была его злейшим врагом, потом их вражда была в мгновение ока прекращена любовью, потрясшей обоих как удар молнии; она принадлежала ему на протяжении короткого, почти неуловимого промежутка времени, а затем наступил тот ужасный час, когда в великой битве у Тегомарского гребня он в один и тот же миг обрел корону и навсегда потерял свою невесту.

— Теперь я вас покину, мой лорд, — сказал Фалко. — Вы, наверное, снова ляжете спать. До рассвета еще три часа.

— Да, оставь меня, — согласился Престимион.

Но он не стал укладываться в постель. Прерванное сновидение наверняка только и дожидалось, пока он снова закроет глаза. Достав из окованного бронзой сундучка портфель с официальными документами, ожидающими его подписи, который корональ всегда и всюду возил с собой, он принялся за работу. Таких документов у него ежедневно скапливалось по пятьдесят, а то и по сотне штук; большая часть из них была состряпана трудолюбивыми чиновниками понтифексата, а некоторые выходили из его собственных правительственных канцелярий.